Пограничье Пандоры

я, говорит, не хочу быть с тобой и, наверное, потому, что тебе одной будет правильнее идти сквозь тьму © ананасова Джулиан каждый раз улыбается при виде нее. Каждый чертов день, как по будильнику. Настолько раздражающе-пунктуально, что Кейтлин уже знает: в восемь ноль одну она будет бороться с желанием броситься на этого мудака и сцарапать с его рожи самодовольное выражение. К сожалению или к счастью, она не в том положении, чтоб позволять себе подобное. А Джулиан не в том положении, чтоб играть в эти игры, предварительно хоть слегка ослабив ее ошейник. Впрочем, они все тут с удавками на шее. Шаг в сторону — и зайдешься, хрипя, плюясь пеной из синеющих губ. Они ни разу не команда, они не коллеги даже толком. Но Джулиан улыбается (ей кажется — издевательски) каждое утро, пододвигает в ее сторону пластиковый стаканчик с чем-то, отдаленно напоминающим кофе и говорит: — Доброе утро, Сноу. Омерзительная доброжелательность, от которой моментально хочется сбежать и засунуть два пальца в рот — чтобы избавиться от того теплого комка, прожигающего внутренности. Кейтлин хочет думать, что все дело в плохом кофе. Не то что б у них тут вообще богатый выбор собеседников. Вокруг — разрушенный город в ограждениях, через которые проходят только кураторы, посылки с продовольствием или, изредка, новички. Кейтлин, Франциско и Харрисон — самые первые и самые живучие. Джулиан прибывает то ли вместе с третьей, то ли с четвертой партией… уже и не вспомнить, да и не хочется, по правде говоря. Вспоминать — значит считать в голове лица тех, кто сломался, кто сдал свою грань, и на чье место привели других. Хартли Рэтэуэй, Лиза Снарт, Ронни Рэймонд — не нужно задумываться, кого из них должен был заменить Джулиан Альберт. Все равно у него не получается. Кейтлин сжимает пальцами тонкий пластик, тот болезненно хрустит в ее руках, чтобы вот-вот разлетелся на ледяные осколки. Но вместо этого — только остатки коричневой жижи на дне смерзаются в ледяную таблетку. Кейтлин смахивает стаканчик на пол, то ли случайно, то ли в приступе раздражения, когда уходит в спешке. Джулиан переводит растерянный взгляд с него, на ее удаляющуюся спину. В волосах, разбросанных по лопаткам, резко, шрамами на загорелой коже, проступают белые пряди. Харрисон говорит: «Наши грехи обрели лица и теперь держат нас за глотки». Джулиан считает странным и пугающим разговоры о грехах от человека, убившего собственную жену. Кейтлин находит это смешным и смеется так, словно стекло крошит. Нет, мир не сошел с ума, он всего лишь старательно сводит с ума их — избранных, черт возьми. Кто-то пытается сопротивляться, да это все, что им остается, в общем. От людей, которые старательно делают вид, будто пытаются помочь, попросту тошнит. Они — монстры в банке, они же — погранпосты, от этих монстров защищающие. Дилемма, сохраняющая жизни тем, кто снаружи и тем, кто внутри. Джулиан — инородный элемент в этой отлаженной системе. Его взгляды, улыбочки, приветствия Кейтлин чувствует тупым ножом, которым в ней пытаются ковыряться. Она научилась терпеть боль, но у любого терпения есть предел. Поэтому сегодня проще сбежать, сорваться, позволить себе глупую выходку со стаканчиком. И плевать, если Джулиан заметит (конечно же, он заметил) и донесет кому-то о том, что грань мисс Сноу истончается, а она сама теряет контроль. — Не здороваешься, Сноу? Общение с этим лабораторным мальчиком не идет тебе на пользу. Ухмылочка Снарта сейчас раздражает чуть меньше обычного. Наверное, потому что с их помощью он не пытается изображать искренность. Кейтлин делает шаг к нему и кладет руку на грудь, обтянутую черным джемпером. Удивительно, но где-то там даже чувствуется биение сердца. Для ублюдка, который, не дрогнув, добил собственную сестру и забрал контроль над ее надломанной гранью — удивительно. Для человека, держащего в узде двух демонов вместо одного — Снарт все еще сохраняет в себе слишком много человеческого обаяния. — Как видишь, я сейчас болтаю с тобой, а не с ним, Лен, — в ее тоне и лед, и яд, но Снарту, похоже, нравится. У любого, кто флиртует с женщиной, способной заморозить твои яйца быстрее, чем скажешь «детка» — проблемы либо с головой, либо со вкусом. Впрочем, с первым неладно у них всех, а разбираться с чужими кинками Кейтлин хочется в последнюю очередь. Она пытается пройти мимо, но Снарт ловко перехватывает ее за руку. — Да постой, Сноу. Я еще успею полюбоваться на твою удаляющуюся задницу. — Мне подождать пока не иссякнет поток комплиментов в адрес других моих частей тела? — А это было похоже на комплимент? — скалится он. — Всего лишь хотел поделиться сплетнями. — Мне неинтересны слухи про Уэллса и Рамона. — Как и мне. А вот то, что к нам вот-вот подвезут новенького — несколько интересней… Кейтлин хищно склоняет голову на бок, быстрее, чем успевает задуматься о том, чтобы не демонстрировать свою заинтересованность. Хватка Снарта на плече становится почти болезненной, но стряхивать его пальцы она не спешит. Грань в чужом теле ощущается дрожащим воздухом, будто поблизости включили огромный динамик. Чем их меньше, тем каждому труднее держаться. Такие как Джулиан делают только хуже… Кейтлин облизывает мгновенно пересохшие губы. С чего бы вообще к ним вдруг присылали одиночку? — Откуда ты знаешь, что он будет один? — Птичка на хвосте принесла. Она нервно смеется, вызывая у Снарта секундную смесь удивления и брезгливости на лице, быстро сменившуюся обычной затаенной издевкой. Неуместные реакции на происходящее — еще один из способов развлечься в их тюрьме. Или один из признаков сумасшествия. Кому какая разница? — Почему твоя «птичка» все еще не вызволила тебя из этой клетки, Лен? — О, неужели ты так хочешь избавиться от моей компании? У тебя ледяное сердце, Сноу. — А у тебя-то оно золотое… Завуалированное напоминание о сестре и о ее демоне, который теперь где-то внутри Снарта полыхает желтыми глазами, не вызывает никакой реакции. По крайней мере той, что можно заметить. Слова «бесчувственный ублюдок» по отношению к этому мужчине в голове Сноу звучат почти что с уважением. Время, проведенное в этих стенах, научило их уживаться друг с другом, стерло черту недопустимых для обсуждения тем — потому что, если видел, как человеческий облик сползает с кого-то змеиной кожей, умалчивание чего-либо еще начинает казаться глупым ханжеством. А обсуждение путей побега становится лишь частью устоявшихся ритуалов, заменивших ленивый обмен любезностями. Разумеется, каждый из них хочет вернуться на свободу. Но от того, что засело внутри, болезнью, ядовитыми спорами, убежать не получится. Они держатся друг за друга, звенья цепи, из которой нельзя выйти, не сломавшись окончательно. Об единственном исключении, обошедшем это правило, вспоминать никто не любит. Желающих рискнуть и повторить путь Сары Лэнс тоже до сих пор не находится, да и кто бы им позволил. Снарт — единственный, с кем она поддерживает связь, хотя ничего, кроме доступа к сплетням несколько иного порядка, он, кажется, с этого не имеет. Да, Сара была особенной, возможно, потому что спала с куратором когда-то, возможно, по некоторым другим причинам. На друзей (если кого-то из них вообще можно так назвать) ее привилегированность не распространяется. Какое-то время Кейтлин тешит себя надеждами, что сможет занять то же самое место, столь поспешно оставленное Сарой… А потом появляется Джулиан. Кейтлин с раздражением понимает, что ее мысли, как зацикленные, возвращаются к — как метко назвал его Снарт — «лабораторному мальчику». Особая разновидность мазохизма, пожалуй — думать о том, кого на дух не переносишь. Нервирующее спокойствие Снарта кажется Сноу чем-то нечестным, игрой с читами. Возможно, он всегда был таким. Возможно, два демона выели в нем все человеческое, оставив только жесткую оболочку ежесекундного контроля. Пожалуй, он и вовсе самый образцовый из всех Граней, и остальным стоит на него ровняться… Вот только все равно не хотелось бы сталкиваться с ним в другой версии событий, где руки у всех развязаны. Она вглядывается в черные стекла его очков, и пытается угадать: бледные льдинки глаз одного демона они скрывают сегодня или золотые — другого? И все же, даже с Леном, стремящимся играть по своим правилам даже здесь, проще и понятней, чем… с людьми. Кейтлин негромко цокает, разочарованная своим неумением видеть спрятанное под оболочкой. Отстранившись, она уходит (несколько поспешно), по пути рефлекторно потирая ладони в попытке согреть их. Остановить ее на этот раз не пытаются, но Снарт бесшумно шагает следом, зачем-то сохраняя дистанцию. В общем зале с ними здороваются остальные — кое-кто здоровается, точнее. Многие не хотят обременять себя этими условностями, можно видеть, как всяческий интерес к происходящему вытекает из них, и только изредка нечто резкое в повадках, в ярком блеске пустых глаз — выдает в них другую жизнь, нечеловеческую. Впрочем, это всего лишь переходная стадия для большинства из них. Потом они научатся удерживать людей снаружи, как броню, станут крепче… хотя бы на какое-то время. На место сломанной Грани рано или поздно поставят другую. Рутину их вынужденного сожительства Кейтлин находит обманчиво-успокаивающей. Если не задумываться, их можно счесть семьей — нелюбящей, злой, смертельно-опасной семьей. До тех пор, пока лица в этой комнате в очередной раз не перетасуют, нарушив зафиксированную картину в голове Сноу. Или нарушив картину для всех остальных. — Джулиана на собрание не пригласили? — вполголоса интересуется она у Харрисона, стараясь не замечать хищного взгляда одной из последних граней, усевшейся в дальнем углу, обхватив колени. Как ее? Джесси? Трейси? Снарт делает пару шагов в сторону девчонки, и по чертам той пробегает дрожь, возвращая им осмысленность. — Не пригласили. Но Франциско говорит, что мистер Альберт точь-в-точь злодей из молодежной драмы — значит, появится в самый неподходящий момент. — Вы уже цитируете друг друга? Как мило. — Как и ваши со Снартом обмены любезностями. — Скажите еще, что он неподходящая для меня компания, — осуждение в его тоне Кейтлин находит даже забавным, как и весь пестуемый образ мудрого наставника. Что ж, дураком профессора Уэллса действительно назвать нельзя, а вот все остальное в его личности… неоднозначно — как минимум. Иногда кажется, что тот, кто сидит в нем, всего лишь забавляется, отыгрывая ученого с перечнем строгих правил, и рано или поздно, все стечет оплавленной маской с деформировавшегося черепа. Но даже если это всего лишь спектакль — он исполняется безупречно. По правде, Кейтлин гораздо проще думать, что ее чутье ошибается насчет Харрисона, и глушить странные приступы нехороших предчувствий, вспыхивающие рядом с ним. В какой-то мере все их существование тут — сплошное воспевание эскапизма и отрицания очевидного. Кейтлин хотя бы каким-то противоречивым образом умудряется сочетать игнорирование проблемы с поиском ее решения. — Господа, дамы! Минуточку внимания, — Франциско Рамон запрыгивает на стол и хлопает ладонями пару раз. Большинство взглядов в комнате мгновенно перемещаются в его сторону: кто-то заинтересовано, кто-то скорее со злобой. Одна из местных загадок — почему Рамона еще не прибили за его позерство. Он, Уэллс и Сноу терпят друг друга так давно, что могут почти считаться старыми друзьями. А вот что сдерживает остальных… — Я не буду с ним возиться, если он навернется оттуда и сломает себе руку, — шепчет (той разновидностью шепота, которая слышна абсолютно всем) Кейтлин, слегка наклонившись к Харрисону. Тот кивает: — Конечно, не будешь. Теперь это работа мистера Альберта. В умении изящно уязвить собеседника Уэллс, как всегда, на высоте. — Сегодня нас ожидает внеплановый визит кураторов. Мистер Оливер Куин… — по комнате пробегает волна перешептываний. Кейтлин и вовсе не скрывает своего удивления: — Оливер? Не Лайла или кто-то еще — ты уверен? — Я цитирую официальное сообщение, которое я, правда, перехватил не таким официальным путем, — Рамон снисходительно улыбается. — Но хранить скептический настрой — это твое святое право, Сноу. Он продолжает толкать уже абсолютно бессмысленную и игнорируемую всеми речь, а Кейтлин лихорадочно пытается уложить всю полученную информацию в единое целое. Снарт бросает на нее многозначительный взгляд, в котором легко читается горделивое: «Мы-то с тобой знаем больше остальных». Только вот это «больше» все равно ни черта не объясняет. Оливер появлялся последний раз в Лаборатории, когда забирал отсюда Сару, и с тех пор никто даже не знает, продолжает ли он кураторскую деятельность на расстоянии или вовсе с ней покончил. С его исчезновением Кейтлин окончательно теряет надежду удержать свое место на верхушке, приближенное к людям снаружи. О чем говорить, если ее фактически лишают даже звания местного доктора, ненавязчиво намекнув, что медицинские обязанности удобнее будет выполнять Джулиану. Глупо, наверное, искать карьерного роста, когда ты фактически одержим тварью из другого мира — но эти стремления удерживают человечность Кейтлин гораздо лучше, чем шаткие воспоминания о прошлом. Она уходит, не дослушав, сколько еще воды Рамон вольет в свою речь, не дав шанса остановить себя Харрисону или Снарту. В медпункте прохладно и тихо, приятный контраст после гама в общем зале. Утомительная необходимость все время находится рядом с другими Гранями иногда кажется Кейтлин даже более выматывающей, чем внутренняя постоянная борьба. В старом кресле она проводила много времени, когда работала одна. Кейтлин забирается в него, поджав ноги, и окидывает взглядом стол. А Джулиан, похоже, аккуратист похлеще нее: все выглядит упорядоченным и отсортированным едва ли не по алфавиту. Контроль над своими вещами — фактически единственная форма контроля, доступная здесь в полной мере. Впрочем, мотивы у каждого могут различаться, но на секунду эта схожесть привычек вроде как сближает их. — Я думал, ты с остальными — обсуждаешь скорое прибытие Куина. Она нарочито неспешно оборачивается в сторону Джулиана, хотя первый порыв — вздрогнуть и извиниться за вторжение. В какой-то степени это все еще и ее кабинет тоже, хотя на практике права Кейтлин что-либо тут делать даже эфемерными можно назвать с натяжкой. — Ты же не счел нужным поставить нас в известность. Жить в информационном вакууме не слишком приятно, знаешь ли, — она намеренно акцентирует на разделительной черте между всеми Гранями, включая ее — и Джулианом. — Есть правила, Сноу. И я в курсе, что остальные часто их игнорируют, но ты… Я просматривал твое дело, и по нему создавалось впечатления разумного человека, осознающего меру ответственности в подобных, — он делает рукой круговое движение, будто очерчивая кругом всю Лабораторию разом, — обстоятельствах. — Вот только не надо пытаться составить мой психологический портрет на основе даты рождения и справки от преподавателей. Ее раздражает привычка Джулиана обращаться по фамилии, игнорируя при том все прочие обращения. Как будто он сразу дает понять, что не собирается уважительно относится ни к кому, включая ее, а имена отбрасывает, как нечто слишком личное. И со всем этим Кейтлин легко смирилась бы, но вот все остальное, столь спорное и невяжущееся с образом гордеца-индивидуалиста. Дружелюбие с привкусом фальши и профессиональной едкости не вызывает ничего, кроме брезгливости. Возможно, мистеру Альберту велено поддерживать контакт с Гранями, чему его человеческая натура противится на всех возможных уровнях. Возможно, он проявляет собственную инициативу, при том проваливая ее практически полностью. Итог остается неизменным. Светлые глаза наблюдают за ней, не выражая никаких эмоций. — Я не настолько верю формальной документации, чтобы строить свои суждения только на ее основе. Скажи, ты давно последний раз работала в коллективе? — Как раз до твоего появления. Вполне успешно, — зло усмехается она. — Ах да, профессор Уэллс и псевдонаучные изыскания. Ты и Рамон ассистировали, полагаю? Не нахожу успешным работу, в ходе которой погибла большая часть группы, а оставшаяся… — Кейтлин думает, что его взглядом можно охлаждать воздух успешней, чем ее способностями, — теряет контроль над собой. У нее сбивает дыхание, словно от короткого удара в солнечное сплетения. Хочется встать, чтобы оказаться на равных в разговоре с Джулианом, но приступ ледяной слабости заставляет оставаться на месте и вцепиться покрепче в подлокотники. Кейтлин чувствует, как заменитель кожи проминается под ее ногтями, и представляет на его месте лицо Джулиана. — Даже не смей говорить со мной об этом. Тебя не было здесь. Ты не чувствовал и толики того, что чувствует каждый из нас каждый гребанный день… — Не чувствовал. Но это не делает меня слепым. Сноу, — ее фамилия в его исполнении внезапно приобретает молящие нотки, — я вижу, что с тобой происходит. Позволь помочь… — Нет! Джулиан качает головой. — Куин захочет поговорить с тобой. И вряд ли обрадуется тем изменениям. — Отъебись, а, — она зарывает пальцы в волосы, уже на ощупь отличая белые пряди от нормальных. Кажется, Джулиан угрожает пожаловаться Оливеру на отвратительные манеры, неумение работать в паре и на прочие деструктивные мелочи в поведении Кейтлин. На такие, как ее превращение в чудовище, например. Стоило ожидать подобного после утренней демонстрации. — Слушай, я не хотел, не имел в виду… — он замолкает и морщит лоб, будто борется с приступом головной боли. — Возвращайся к остальным, Сноу. Тебя вызовут, когда будет нужно. У нее нет сил злиться на себя или Джулиана, нет сил бороться с тем, кто внутри и окружающими в придачу. Пограничье ломает медленно и упорно, не оставляя шанса сбежать. Они превращают собственную стойкость во время и используют его, как могут — хотелось бы сказать «как надо», но… Все вместе, они все равно остаются наедине с демонами, которых невозможно победить, возможно только сдерживать. И этого не объяснить Джулиану или кому-либо из кураторов, не объяснить так, чтобы они на себе ощутили тот момент отчаяния, когда надлом в личности становится слишком глубоким, чтобы его можно было залатать. Они ищут способ все исправить, мифическое лекарство, но на самом деле жизнь всех Граней сводится к короткому сроку службы. Когда он истекает — одна грань ломается, чтобы появилась другая. Момент осознания собственного практического назначения — точка невозврата, после которой не получается надеяться и верить словам «я хочу тебе помочь». Кейтлин, побывав по обе стороны, знает: вранье о помощи всего лишь еще один удобный инструмент. Те, кто верят, не дергаясь, позволяют копаться в своих внутренностях. Все во имя великой цели, а как иначе. С теми, кто не хочет работать подопытными крысами — сплошные проблемы.