Пограничье Пандоры

ты же ведьма, ты ведьма, ну или святая, не знаю, кто тебя разберёт; но с тобой я как будто бы плавлюсь, таю, как лёд по весне © ананасова Кейтлин стискивает зубы и пытается дышать ровно. Ничего особенного же не происходит. Появление еще одной грани, только-то и всего. Да, обстоятельства немного непривычные, но… Она не может себя успокоить — нарастающее волнение остальных ощущается уколами десятка игл в что-то по-человечески уязвимое. Это напоминает, кем они были когда-то и кем пытаются оставаться. Это же делает их слабее. Мозаика, становясь цельной картиной, одновременно с тем все равно остается набором кусочков. Кейтлин говорит себе, что главное — знать свое место и держаться за него. Неважно, кем сейчас пополнится их сверхзащищенный бестиарий. Он просто займет свое место в схеме. Но что-то все равно не так. Харрисон говорил как-то, мол, Грани вроде барахлящего приемника. Бесполезны в привычном смысле большую часть времени. Но иногда они улавливают то, что улавливать не должны. Кейтлин мерещится, что мир в зоне видимости заходится по углам белым шумом, как приближающимся приступом эпилепсии. Парочка безликих охранников в темно-серых нарядах заводят новичка и, подтолкнув его к остальным, исчезают за дверями. Парень делает пару неловких шагов и останавливается. Голова опущена, пряди темных, неаккуратно отросших волос спадают на лицо. Он высок, но при том в сложении есть что-то подростково-нескладное, а ширину плеч сводит на нет привычка сутулиться. Кейтлин смотрит на него и не может отвернуться. Единственная мысль проклевывается сквозь оледеневшее сознание: пожалуйста, не поднимай головы — не гляди на меня. Она бы согласилась выпустить сейчас своего демона и замораживающим движением руки защититься от неминуемого. Не может — слишком много в этой комнате Граней на квадратный метр. Безупречная система защиты, за которую они должны быть признательны. Чтоб ее. Парень делает еще один неуверенный шажок вперед, а Кейтлин кажется — отрезает ей пути к отступлению. — Еще минута такого молчания — и я сочту, что ты плохо воспитан, пацан. Неловко получится, — голос Снарта заставляет того, к кому он обращается, вскинуться — резко, что кадык на длинной шее заходится. Волосы больше не прячут ту половину его лица, кожу на которой будто сначала оплавили, а потом обтерли наждаком. Кто-то даже впечатлен этим зрелищем. — Барри Аллен, — негромко произносит он, но ноток страха в голосе не слышно. Снарт ухмыляется теперь скорее одобрительно, с толикой заинтересованности даже. Дюжина пар глаз пялится сейчас на представившегося Алленом, а он замирает и видит будто бы одну только Кейтлин. Она чувствует себя угодившей в луч прожектора, под светом которого кожа облезает лоскутами. Она боится, что Барри заговорит снова, и его голос потечет по полыхающему телу кислотой. Жуткий, но привычный уже мир дробится на куски, отражаясь в желто-зеленых глазах. Кейтлин проходит мимо, практически задевая новенького плечом, но оставив себе миллиметры спасительной дистанции — что-то страшное непременно произойдет, если они коснутся друг друга. В нос бьет металлический запах крови, и только оказавшись в коридоре, она понимает: так впилась зубами в щеку, что та не выдерживает. Ощущение, словно лизнула медную монету, растекается по языку. Их всех по одному вот-вот начнут мучить скучными допросами, претендующими на психологический анализ. А в Кейтлин — ледяной воды набрали по горло, и та вот-вот заструится из уголков глаз. Хочется сбежать от этого, упасть на колени и отплевываться от той мути, что поднимается со дна. За нарушение правил, вероятней всего, накажут, но ради бога… Нечего придумать страшнее происходящего с ними. Нечем напугать. Заброшенное крыло Лаборатории, как и всегда, встречает Кейтлин обещанием недолгой передышки. Она проскальзывает через разлегшиеся друг на друге стеллажи, пирамиды коробок и всяческий хлам, отыскивая только ей видимые признаки пути между всей здешней разрухой. С заедающей ручкой приходится повозиться, но пальцы доктора Сноу все еще отлично помнят, как правильно надавить на нее. Дверь запасного выхода отъезжает в сторону, шрамом оставляя полосу на слое пыли. Порыв холодного, пахнущего сыростью ветра, заставляет ежиться и напоминает, что мир снаружи — место по-прежнему неприветливое. Жесткая трава цвета пергамента скребет Кейтлин по лодыжкам, деревья тянутся скрюченным ветвями куда-то вверх, будто могут дотянуться до лучшей участи. Природа поблизости от Пограничья умирает медленно, сопротивляется из последних сил, но все равно чахнет с каждым месяцем. Где-то сейчас — ранняя осень, сбор урожая и только начинающая покрываться позолотой листва. Здесь во все живое воткнули трубочку и цедят из него соки. Ворона с неестественно белыми, затянутыми мутной пленкой глазами, сворачивает голову на звук шагов по бетонной крошащейся плите. У Кейтлин вид облезлой и, честно говоря, немного зловещей птицы вызывает приступ печальной радости. В прошлые вылазки она не видела животных и считала, что те, кто не погибли, попросту сбежали в места получше. У животных был хоть какой-то выбор. Кейтлин опускается на чудом уцелевший фрагмент заборчика и обхватывает себя руками, защищаясь от порывов ветра. Пограничье забрало у нее два года и неизвестно, сколько заберет еще. За это время она постепенно отсекалась от прошлого; операция длинной в много месяцев с тупыми скальпелями и отсутствием анестезии. Все, конечно, иногда задумываются, вспоминают, прикидывают, какой могла быть жизнь, не случись Метакризис, сломавший части населения все представления о законах мироздания. Но зачем возвращаться раз за разом к моменту, где тебя ломают и запихивают в коробку с такими же сломанными? Это не ошибка, которую можно исправить. Не урок, который можно, наконец, извлечь из случившегося. Прошлое оставалось панорамой за стеклом, и Кейтлин, честно, предпочла бы стекло непрозрачное. Барри Аллен не та часть прошлого, которое она хочет извлекать из-под стекла. Человек, знакомство с которым она считала редкой удачей. Ее живой четырехлистный клевер, кусочек волшебства в выверенном до минуты расписании из работы, готовки и просмотра сериалов по вечерам. Он ворвался в отлаженный мирок Кейтлин, до ужаса неорганизованный, смешливый и легко смущающийся, невероятно умный и космический идиот в каких-то моментах. Она с первого же дня решила, что нашла потерянного в детстве брата в лице местного юного криминалиста, и радовалась потом, что ни разу не сказала этого вслух. Один (почти случайный) поцелуй поздней ночью, оставивший привкус вермута и ощущение бесконечной правильности происходящего, ничего не изменил между ними. Они уже тогда связались в одно целое с бесстрашием людей, никогда до этого не влюблявшихся по-настоящему. Наверное, так и было в какой-то мере. Им выдали второй шанс на первую любовь… и они его безнадежно проебали. Кейтлин выдрала бы те воспоминания из себя с мясом, потому что кровоточащая пустота лучше, в миллиарды раз лучше. Барри не перевернул когда-то ее существование с ног на голову, он лишь аккуратно вписался в уравнение так, что все, наконец, обрело смысл. Будто так и должно было случиться, будто им приоткрыли шторочку и дали полюбоваться на какие-то вселенские закономерности только за то, что они выбрали друг друга. Кейтлин помнит, что Барри пах в ту ночь кровью и солнцем, она хотела залить его жидким азотом, раздробить на кусочки и жрать, облизывая пальцы. Лучше бы они оба сдохли от взрыва, снесшего большую часть города, не зная про Метакризис, демонов и Пограничье. Не зная, что физически способны предать друг друга. Она рыдала, заперевшись в стремительно индевеющей ванной уцелевшего мотеля на окраине, растирая по лицу его кровь. Он сдавал ее Оливеру Куину, как бешеную псину, которую духу не хватила пристрелить самолично, и говорил, что спасает. Эти два года мир Кейтлин держится на отсутствии в нем Барри Аллена, и так должно было оставаться всегда. Ее смерть, победа демонов, Армагеддон — эту часть прошлого заперли в шкатулке, которую никто бы не открыл и тогда. Какая Пандора сейчас тычет ее носом в пустой черный ящик и зло хохочет? Металл заборчика, как белой плесенью, покрывает морозным узором. Кейтлин в раздражении стряхивает его ладонью, не ощущая холода тающей наледи на коже. Кажется, та и не тает. Пора уходить, возвращаться к лучшему из своих кошмаров, от которого теперь не спастись дозой кофеина, не расплатиться парочкой бессонных ночей и синяками под глазами. — Кейтлин. Тебе не стоит тут быть одной. Она предпочла бы поверить, что слепая ворона научилась говорить и теперь зовет по имени и раздает советы. Но их мир решает сходит с ума несколько по-другому. — Извини. Надеюсь, я не создаю тебе проблем. — Прямо сейчас ты создаешь их себе. — Прости, Оливер, — во второй раз за минуту выдавливает она из себя извинения, которые должны быть предназначены не их куратору. Тот, после секундного раздумья, присаживается рядом, так близко, будто не боится совсем. Наверное, он действительно не боится, по крайней мере, раньше признаков страха или ненависти к Граням Куин не демонстрировал ни разу. Он был тем человеком, который привез Кейтлин в тогда еще просто подвалы СтарЛабс, не ставшие Лабораторией, не дав ей навредить никому, включая себя саму — о, как же она пыталась в моменты просветления человеческой стороны… Профессионал в первую очередь и неплохой человек только во вторую, Оливер все еще импонирует Кейтлин, хотя время спустя ведет себя холоднее, чем она помнит. Вероятно, Джулиан успевает поделиться своими соображениями насчет попытки Сноу спустить демона с поводка этим утром. То, что у нее получилось так себе — вряд ли послужит оправданием. — Когда Аллен звонил мне два года назад, я не думал, что когда-нибудь привезу сюда его самого. — Ты хочешь поговорить со мной об Аллене? — в ее голосе намек на близкий срыв присыпан снегом. — А ты — нет? Кейтлин неопределенно качает головой, что невозможно однозначно трактовать ни как «нет, не хочу», ни как «может, сразу мне сердце вырвешь?». — Тебе разве не положено сейчас участвовать в допросах, проверяющих нашу степень сумасшествия? — Фелисити пока справляется. — Все еще таскаешь сюда свою невесту… Фелисити Смоук не вызывает у Кейтлин неприязни, но умной девочке в очках и со слишком сострадательным сердцем стоило бы придерживаться компьютерной работы, а не лезть в самое Пограничье с головой. Когда-то она каждый визит в Лабораторию привозила всем небольшие подарки, и Кейтлин вроде как даже радовалась плитке белого шоколада, которую Смоук вручала ей и растягивала блестящие розовым губы в виноватой улыбке. Пусть кому-то такое и казалось снисходительными подачками, но они становились мелочами, скрашивающими почти тюремное существование. После того, как Сару забирают из Лаборатории, Фелисити не привозила больше ничего и никому. Кейтлин ставила на то, что в то время как-то всплыли не совсем платонические отношения Сары и Оливера — эта версия отлично все объясняла и к тому же пресекала желание идеализировать Куина. Но сейчас она предполагает, что все могло быть несколько сложнее… — Мы больше не помолвлены. — Ты поэтому так долго отсутствовал? Оливер как-то нехорошо сверкает глазами, но Кейтлин, честно говоря, плевать. Она и так успевает проштрафиться сегодня, легкая невежливость уж как-нибудь с рук сойдет. — Не думаю, что это твое дело. — А тут вообще нет моих дел. Я ведь не Сара. Она с каким-то садистским удовлетворением наблюдает за белеющими от напряжения костяшками на сжатых кулаках Куина. — Причем тут вообще Сара? — к его чести, голос все тот же — низкий и ровный, как у человека, привыкшего много говорить на публике. Наверное, из-за одного голоса девчонки ложатся по ноги Куину штабелями — это если забыть о его нереальном богатстве и тому типажу внешности, с которым в каких-нибудь мрачных фильмах про супергероев-мстителей сниматься. В какой-нибудь другой жизни Кейтлин бы даже повелась на совокупность таких данных. В этой она прикусывает губу, чтобы не усмехаться совсем уж горько, и не пытается флиртовать. — А причем тут Джулиан? Почему заниматься медицинской частью поставили человека, которого тут вообще быть не должно? А тех, кто пытался все делать правильно, кто действительно хотел помогать — отодвинули на второй план. — На эту должность поставили человека — и это уже ответ на твой вопрос. Дать Саре какую-то власть — было моей ошибкой. Теперь многие за нее расплачиваются. И вообще, — Оливер сводит брови. — Ты хочешь поговорить о Джулиане? — Я не хочу говорить об Аллене, если ты на это намекаешь, — чеканит Кейтлин, и звонкая фамилия будто проходится бритвой по небу вместе с движениями языка. Она могла бы кровью сплевывать имя Барри Аллена, но предпочитает сглатывать, украдкой оттирая губы. — Думаю, мне пора на опрос к мисс Смоук, пока не случилось чудо, и я не стала человеком. Она встает, но не уходит сразу, не мешая Оливеру пристально рассматривать себя. Он оценивает, кажется, все перемены, включая белеющие пряди, выбивающиеся из прически, но никак ничего не комментирует. В случае опасности Куин окажется первым, кто потянется к кнопке и взорвет к черту Лабораторию вместе со всеми, кто в ней. Но пока они живыми если не полезней, то менее опасны — точно. Если за дверью прячется монстр, сломать эту дверь — идея не самая лучшая. Но дверь можно заменить на другую, и Кейтлин, похоже, сейчас анализирует на предмет целесообразности такой замены. Судя по глазам Оливера, ее измерили, взвесили и признали годной. Пока что. Какая-то часть Кейтлин не удивилась бы, достань куратор пистолет и пусти пулю ей в лоб. Какая-то часть была бы за это признательна. — У Фелисити достаточно работы. Джулиан проведет все необходимые тесты. — Издеваешься? — Хочу, чтоб ты училась работать в команде и прекратила ставить свои амбиции выше всего. — Ах, ну да, как я забыла, что попала сюда из-за своих амбиций, — она улыбается так, что зубы сводит от ветра, думая, что смахивает сейчас, наверное, на оскаленный череп. Хочется попросить неизвестного эксгуматора вернуть тело на место, в могильную тишину, потому что нет больше сил отыгрывать эту жизнь правдоподобно. Потому что в том, кто скребется внутри, жизни больше, чем в ней снаружи. Кейтлин спускается вниз тем же путем, что пришла и все ждет, когда на голову начнут падать комья земли. Ее колотит глубоким, поднимающимся изнутри ознобом, и это не сулит ничего хорошего. Чутье на слабость Грани у демонов отличное, как у акулы на каплю крови. Кейтлин чувствует хватку челюстей, где каждый зуб — осколок льда, тянущих ее на дно, и думает, что малость амбиций, не дающих так просто сдаваться, ей бы сейчас не помешали. Или хотя бы капелька везения. Но оно и вовсе заканчивается два года назад. — Поговорим? — он появляется из-за угла коридора и выглядит так, будто все это время только и занимался ее поисками. Кейтлин хочется спрятать лицо в ладонях, уползти под одеяло, исчезнуть и не смотреть — ради бога — не смотреть на него. Она впервые видит, что сотворили ее руки в ту ночь с очаровательным (не такое бьющее под дых слово, как «любимым») когда-то лицом. То, что сделал он — не оставило внешних следов, и кому-то от этого должно быть легче. Вот только кому? Кейтлин хочется рассмеяться ему в лицо или разрыдаться, выблевать осколки всего, что она не хотела тревожить больше никогда. Они не могут поговорить. Они вообще не должны смотреть сейчас друг на друга и не пытаться убить — неважно, себя или того, кто стоит напротив. То, что их связывало когда-то — посыпали солью и полили кислотой. Там нет ничего, кроме выжженных отпечатков, но о них говорить нечего. Кейтлин достаточно того демона, что внутри нее. Еще один — снаружи — уже перебор. — Не уходи, — то ли просит Барри, то ли вместо слов у него нож, который он старательно проворачивает в груди Кейтлин. Будь у нее за спиной пропасть — пятилась бы назад, не сомневаясь. Но у нее за спиной оказывается нечто иное… кто-то иной. Кейтлин резко оборачивается, готовая обрадоваться даже внезапному появлению Сатаны, решившего навестить свой инкубатор. Лицо Джулиана вместо дьявольского лика все же заставляет ее поджать губы. Джулиан обводит ее с Алленом абсолютно нечитаемым взглядом. — У нас много работы, Сноу. Рад, что не придется дальше разыскивать тебя по Лаборатории, но поторопись. Не знаю, что обстоит с твоей организацией рабочего времени — а я не хочу ночевать за отчетами, — Барри он игнорирует настолько виртуозно, что Кейтлин на мгновение усомняется: не плод ли ее оледеневающего разума Аллен? — Извини, Джулиан, — его брови слегка приподнимаются, но Кейтлин уже считает шаги до медпункта. Ее сегодняшний лимит извинений определенно превышен. Не хочется еще и превышать лимит по объяснениям. Замедляется она, только свернув по коридору и убедившись, что Барри не идет следом. Звук закрывающейся двери кажется успокоительней детской колыбели, несмотря на вынужденную компанию, от которой только утром хотелось лезть на стенку. Кейтлин поводит плечами, немного расслабляясь. Обмораживающая внутренности хватка потихоньку отпускает, и она вспоминает о тестах. — Быстро же Оливер раздает указания. — Какие указания? — непонимающе переспрашивает Джулиан. Кейтлин с любопытством вглядывается ему в лицо, пытаясь понять, не странная проверка ли это. — Разве он не поручал тебе?.. — она обрывает саму себя. — А, забудь. Мысли путаются сегодня. Джулиан не выглядит купившимся, но и с расспросами не лезет. Неужели у нее появляется повод быть ему за что-то признательной? Бред, конечно. Отчаяние иногда толкает на странные выводы и решения, а отчаяние Кейтлин от встречи с Барри можно нести в палату мер и весов. Ей пододвигают пластиковый стаканчик, от которого поднимается пар. — Могла бы сказать, если предпочитаешь холодный кофе, — теперь настает черед Кейтлин удивляться. Кажется, Джулиан… шутит? — Зачем ты позвал меня на самом деле? Он разводит руками и легко-легко улыбается, будто солнечный луч по лицу проскальзывает, неуловимо смягчая черты. — Показалось, что ты хотела уйти от того разговора. Рядом с кофе на стол опускается что-то прямоугольное в яркой упаковке. Плитка шоколада — хорошего, пару лет назад точно довольно недешевого. Белого. Все прочие вопросы Кейтлин решает отложить до абстрактного другого раза. Они в молчании пьют кофе и отламывают кусочки от пористой, липнущей к пальцам, плитки. По правде, Кейтлин приканчивает большую ее часть. Джулиан, кажется, не против. Им оказывается на удивление нормально, даже комфортно, пожалуй, находится рядом в тишине. Ледяной демон уползает куда-то вглубь, оставляя Кейтлин медленно проходящее онемение в теле. Она задумчиво глядит то ли на Джулиана, то ли сквозь него, впервые не испытывая острых приступов раздражения в его присутствии. Только, когда и кофе, и шоколад подходят к концу, Сноу понимает: а ведь ее так и не сдали Оливеру. В копилке будущих вопросов становится на один больше.