Я знаю

Леви в нерешительности стоял перед запертой дверью кабинета Ханджи. Было около одиннадцати вечера, так что по его расчетам очкастая еще должна была заниматься своими экспериментами. Стоило полагать, такой поздний визит новоиспеченного капитана должен был ее удивить. А если уж говорить о просьбе, с которой Леви пришел к ней, то ее глаза скорее всего изумленно выкатятся из глазниц, упершись в стекла очков. Но лучше она, чем Эрвин. Его назначение на место капитана прошло две недели назад. На днях же он покорно отдал честь улыбающемуся Эрвину, официально принимая на себя все обязанности новой должности. На повышение командир намекнул ему еще в сентябре, месяц назад. Доверительно сообщил, что его достижения в экспедициях, безупречная исполнительность и твердая дисциплина служат уже достаточными основаниями для его назначения. Однако решающим аргументом для Эрвина служило простое соображение, что Леви давно перерос позицию обыкновенного рядового. Будучи самоучкой, Леви был одним из немногих, кто действительно мог чему-то научить зеленых кадетов. Поначалу он, конечно, воспринимал любую просьбу товарищей в штыки, однако время в Легионе Разведки смягчило его строптивый нрав, и все чаще даже казалось, что он сам был доволен, если удавалось быть кому-то действительно полезным, нужным. Напоследок Эрвин лишь задал главный вопрос, а именно, может ли он доверять Леви? Тот насмешливо взглянул на него, а в следующую же секунду отвернулся, глухо ответив, что Эрвин мог бы и не задавать вопросов, на которые уже знает ответы. Да, Эрвин прекрасно знал ответ: спустя полтора года, как Леви вступил в Легион Разведки, ему он мог доверять как никому другому. Вопрос, скорее, имел символический характер. Костяшка указательного пальца замерла в паре сантиметрах от двери, так и не постучав. Внутри кабинета кто-то переговаривался. Один голос точно принадлежал Ханджи, а второй… Металлическая ручка резко опустилась вниз, а Леви едва успел сделать несколько шагов назад. Правда, стоял он все еще слишком близко к кабинету, чтобы соврать, что просто проходил мимо. Черт. — А, Леви, — сказал Эрвин, увидев его. Он как раз вышел в коридор. — Пришел к Ханджи? — Ты ко мне, коротышка? — раздалось у командира за спиной. — Я собиралась на полигон. Есть кое-какие соображения насчет последнего эксперимента… У тебя что-то важное? Или, может, хочешь пойти со мной? Ассистент мне не помешает, а то Моблит, кажется, уже ушел спать. — Нет, так что избавь меня от своей навязчивости, — отрезал Леви, принимая как можно более расслабленную позу и безразличное выражение лица. — Раз так, то пройди со мной. Ты мне нужен, — спокойно сказал Эрвин и, попрощавшись с Ханджи, двинулся прямо по коридору. Леви сильно сжал челюсти и нахмурился, после чего нехотя последовал за Смитом. Как же все это не вовремя! Он ведь был почти у цели. Почти у признания. Эрвин отпер свой кабинет и пропустил капитана вперед. Свою ношу в виде кипы бумаг и пары тонких книг он свалил в одну кучу посреди письменного стола, затем устало опустился в свое, обитое красным флоком, кресло. Леви принципиально остался стоять около двери. Он прекрасно знал, зачем Эрвин вызвал его к себе, так что теперь сохранить хоть какую-то видимость дистанции между ними казалось ему невероятно важным. — Ты составил отчеты? — без всякого вступления спросил Эрвин. — Нет. Сделаю это завтра, пойдет? — Нет, не пойдет. Вчера и позавчера ты говорил то же самое, Леви, — командир медленно сплел пальцы в замок, не сводя пристального взгляда со своего нового капитана. Он чувствовал, что что-то здесь не так: Леви не тот человек, что будет бегать от своих прямых обязанностей. Однако, вот уже который день, он настоятельно просил его написать отчеты о тренировках, и который день Леви кормил его «завтраками». — Просто я не понимаю, в чем дело? Это что, так трудно? — Нет, — сквозь сжатые зубы выдохнул Леви. Его взгляд Эрвин так и не смог поймать, тот будто специально смотрел куда-то в сторону. Нет, здесь и вправду что-то нечисто. — Тогда в чем проблема? — продолжал упорствовать Эрвин. Все-таки должно быть у этой безответственности какое-то разумное объяснение. — Я дал тебе несколько отчетов предыдущих капитанов для примера. Ты их просмотрел? — Нет, — все так же сдержанно ответил Леви. Такими темпами Эрвин сможет докопаться до постыдной правды. Проклятье! Он и вправду облажался: не озаботился этой своей проблемой раньше, а теперь уже по всей видимости, слишком поздно. — Был слишком занят уборкой? — саркастично спросил командир и в наигранном удивлении вскинул брови. Леви красноречиво молчал. Что ж, уже одно это пренебрежительное отношение к прямо поставленным вопросам переходило все допустимые границы. — Только не говори мне, что я ошибся в тебе, назначив капитаном. — Кому вообще нужны эти отчеты? — проигнорировав нелестную фразу командира, решил зайти с другой стороны Леви. Ему просто нужно выиграть время. Он напишет эти чертовы отчеты, целую гору, вот только не сейчас, чуть позже. — Теоретически — Военному Совету. По факту — никому. Но это не значит, что их не нужно составлять, — неприступно ответил Эрвин и невесело вздохнул. — Ладно. Прошу, разберись с этим до завтра. Это не трудно, нужно всего лишь уметь читать и писать. С отзывом твоего назначения я повременю. Разумеется, понижать Леви в должности он не собирался, лишь хотел дать понять, что саботажа в рамках отлаженного бюрократического механизма Разведкорпуса не потерпит. Ему самому приходилось улаживать миллионы канцелярских формальностей, архивировать по вечерам монотонные документы и вести денежные ведомости, так что помимо этого еще и досаждать подчиненным постоянными напоминаниями об их прямых обязанностях у Эрвина не было никакого желания. — Можешь быть свободен, — подвел итог Эрвин и принялся разгребать свои бумажные завалы. Краем глаза он видел, как Леви сначала стремительно направился к двери, уже собираясь открыть ее, после чего, будто передумал, резко остановился. — Да, — послышался его негромкий голос. — Я не умею читать и писать. Эрвин тут же поднял голову. Леви недвижно стоял к нему спиной и поворачиваться, кажется, не собирался. — Что ты сказал? — Ты слышал, так что не заставляй меня повторять, — сухо отозвался он, интонационно надавливая на каждое слово. Он ждал, что Эрвин скажет что-нибудь еще, однако топорное молчание затянулось на пару минут, и ему пришлось обернуться. Эрвин все так же сидел в кресле, однако выражение его лица будто зависло: чуть сдвинутые к переносице брови, остекленевший взгляд перед собой и застывшая, устрашающая улыбка. И что это должно значить? Удивление? Или насмешку? — Странная реакция, — подметил Леви, скептически складывая руки на груди. — Извини, — спустя какое-то время снова ожил Эрвин. — У меня иногда бывает такое выражение лица. — Да уж, обосраться можно, — тихо добавил Леви, так и не определившись, хотел ли он, чтобы Эрвин это услышал или нет. — Заключим сделку? — неожиданно воодушевлено выдал командир. В его глазах плескались неприкрытое любопытство и азарт ребенка. — Я возьму на себя на некоторое время твои канцелярские обязанности, ты же взамен позволишь мне научить тебя читать и писать. — У тебя так много времени для этой херни? — эта поистине живая, но непонятная заинтересованность Эрвина была в какой-то степени даже неприятна. — Я собирался попросить Ханджи… — Нет, не много, но все же найдется. — Зачем тебе это? — уже настойчивее спросил Леви, медленно подходя к столу. Филантроп из Эрвина все-таки был никудышный: он вряд ли стал бы делать что-то исключительно по доброте душевной, скорее, он преследовал при этом свои цели. — Скажем так, в этом деле у меня свой интерес. — Интерес к безграмотному? Я тебе что, подопытный кролик? — обозлился Леви, в порыве негодования крепко сжав кулаки. — Конечно нет, — тут же заверил его Эрвин. — Нечто личное. Расскажу тебе, когда наши занятия закончатся. Леви ничего не ответил, лишь с вызовом смотрел в упор на командира: давай, мол, попробуй только сказать что-нибудь колкое, чтобы можно было честно отвести душу, послав тебя нахрен. Но Эрвин молчал, чуть прикрыв глаза и царапая ногтем указательного пальца по столу — усердно что-то обдумывал. Никаких «Не ожидал от тебя» или «Как? Капитан действительно не умеет читать? Ха-ха, не могу поверить», так что сердце Леви против воли наполнилось трепетной благодарностью к своему странному командиру и гордостью — за себя. Спустя столько лет он, наконец, смог признаться. Себе и окружающим. Еще некоторое время назад этот поступок показался бы ему самому ужасно унизительным. Тем более разоблачить свое позорное незнание перед Эрвином Смитом — уму непостижимо, чтобы он добровольно это сделал, однако… Сейчас он полагал, что признание окончательно положило конец его заточению в клетке собственного невежества. Ха, он ведь даже еще ни на шаг не продвинулся в своем стремлении научиться читать и писать, а уже чувствовал себя освобожденным от страха перед возможным провалом. Эрвин Смит освободил его. Уже в который раз. — Так, — начал размышлять вслух командир, — значит, у тебя нет вообще никакой базы языковой письменности?.. Не знаю точно, сколько времени нам потребуется. Думаю, до полугода, чтобы ты усвоил лишь азы чтения и письма. Мозг взрослого человека не так восприимчив к изучению нового, дети учатся намного быстрее. — Что ты хочешь этим сказать? — Леви напрягся всем существом: неужели так долго? Это что, преждевременное объявление его безнадежности? То, как Эрвин иногда затейливо выражался, ходя вокруг да около, чудовищно бесило его. — Хочу лишь предупредить, что все это может быть не так просто и быстро, как ты себе представляешь. Просто не падай духом, если наши занятия займут какое-то время. В конечном итоге мы все равно достигнем цели, — даже в этом деле Эрвин говорил так, будто речь шла об очередной экспедиции. — Приходи завтра около одиннадцати. Ты же, вроде, никогда не ложишься спать сразу после отбоя?.. — Да, все в порядке. Я приду.

***

— Это алфавит, — Эрвин достал из выдвижного ящика лист бумаги, на котором на некотором расстоянии друг от друга были выведены непонятные Леви идеограммы. Непостижимо, что за этими кругами, черточками и штрихами скрывался целый мир. — Форма письменности. Иначе говоря, набор из букв или знаков, если хочешь, — продолжил Эрвин. — Что-нибудь знакомо? Леви, сидевший напротив командира на жестком стуле, внимательно взглянул на каждую «букву». — Вот эту, кажется, знаю. Она есть в моем имени, — Леви медленно скользнул указательным пальцем по бумаге к знаку, состоящему из двух небольших колец, чуть приплюснутых с левой стороны. — Вот как, буква «вэ», — заинтересованно промолвил Эрвин и пытливо взглянул капитану в глаза. — Значит, умеешь писать свое имя? Только его? — Да. — Напиши его сейчас для меня, — попросил Эрвин и пододвинул к Леви еще пару листов и перьевую ручку, которую предварительно обмакнул в чернила. Капитан скептически хмыкнул и взял ручку в руки. Крепко зажав ее вертикально между большим и указательным пальцами, Леви принялся обстоятельно выводить четыре знака, написание которых запомнил еще, будучи ребенком. Это единственное слово, которому его научил Кенни. А ведь он так просил своего опекуна выучить его чтению и письму. Пару раз Кенни лишь беззлобно отмахивался от него, сетуя на того, кто вбил в мальчишку такое дерьмо, как желание учиться. Чтобы день ото дня выживать в Подземном городе, читать и писать вовсе не нужно было. Это были, скорее, абсолютно бесполезные умения. Спустя какое-то время мелкий уже стал действовать на нервы, настоятельно упрашивая Кенни позаниматься с ним хоть немного. Леви и вправду завораживало то, как опекун мог несколько минут недвижно сидеть на стуле и скользить взглядом по поверхности бумаги. То, что Кенни мог таким образом впитывать глазами всякого рода информацию, казалось ему просто невероятным. Пару раз он зачарованно брал в руки письма, что Кенни иногда приносил домой и после прочтения швырял на пол, и зачарованно водил пальцами по веренице знаков, так изящно и под легким наклоном, словно в каком-то пластичном танце, следующих друг за другом. Желанное знание было так близко, прямо под подушечками его пальцев, однако все же некая тайна отделяла его от понимания этих символов. Только бы узнать ее — и все эти кругляшки да черточки приобретут смысл. — И что ты там встал? — послышался тогда за спиной усталый голос Кенни. — Иди, сожги это говно. Оно уже никому не нужно… — Опекун кивнул на письмо в руках племянника. — Потом подойди ко мне. Только притащи с собой карандаш да чистую бумагу — фокус покажу. Леви вернулся спустя десять минут и недоверчиво подошел к Кенни, что уселся в кресле, широко расставив ноги. Опекун взял из маленьких детских рук карандаш и неуловимо быстрым движением вывел на бумаге какие-то знаки. — Так пишется твое имя, — сказал опекун, протягивая чуть помятый по бокам лист мальчику обратно. — Странное оно у тебя, конечно… Если потренируешься, сможешь писать его сам. Короче говоря, это самое важное, что тебе следует уметь. А теперь, умоляю, отвяжись от меня с этим, а то надоел. — Вот, — спустя добрую минуту выдал Леви и поднял взгляд на Эрвина. Имя, наконец, было написано. Надо признаться, давно он этого не делал. Все это время командир сосредоточенно наблюдал за ним, подмечал мельчайшие детали его поведения. Изучающе смотрел то на перьевую ручку в руках капитана, то на его выдержанное, непроницаемое выражение лица. Похоже, никаких негативных эмоций, связанных с чтением и письмом, у того не было. Эрвин логично полагал, что несколько неудачных попыток в детстве вполне могли выработать отрицательные ассоциации или фрустрацию, как и стойкое нежелание продолжать пытаться. Сейчас командир скорее сказал бы, что Леви хотел учиться, просто никогда не имел этой возможности. Остается надеяться, что, столкнувшись с трудностями, тот не остановится. — Знаешь буквы, из которых состоит твое имя? — Нет, — бесцветно ответил Леви. — Я просто знаю, что эти знаки обозначают мое имя. — Понятно. — Эрвин поднялся с кресла и, обойдя стол, встал позади капитана. — Ты неправильно держишь ручку. — Это что, так важно? — вмиг ощетинился Леви. Эрвин что, хочет сказать, что он вообще ничего не умеет? Даже ручку держать? — Мне так удобно. — Может, и удобно, но неправильно. Ты правша? — Надо полагать. Я почти все делаю правой рукой, — чуть поразмыслив, ответил капитан. — Возьми ручку в руку, — попросил Эрвин. В голосе снова проскользнули командные нотки — привычка, пустившая корни и в его личном общении с людьми. Леви повиновался. Конец ручки по-прежнему смотрел вверх. Как, черт возьми, ее может быть удобно держать по-другому? Теплые шершавые пальцы Эрвина аккуратно легли сверху. От давно позабытого ощущения прикосновения кожа невольно покрылась мурашками, а по телу словно пропустили легкий заряд тока. Сколько времени прошло с тех пор, как он позволял кому-то такие сознательные прикосновения и сам касался кого-то? Кажется, последний раз он трепал Изабель по ее непослушным волосам… Его пальцы будто до сих помнили, какими жесткими они были на ощупь. В повседневной жизни любые непрошеные прикосновения к нему — его лицу или тем более волосам — вызывали у Леви лютую неприязнь, и он старался быстрее отстраниться. — Расслабь руку, — почему-то тихо сказал Эрвин где-то в районе его уха. Мягким, неторопливым движением командир закруглил три пальца Леви и опустил ручку в углубление между большим и указательным пальцем. Ее же металлический наконечник теперь покоился на левой стороне указательного пальца. — Напишем твое имя вместе. Расслабить руку, тело, что беззвучно приказывало уйти от этой непривычной близости; полностью вверить контроль несильной хватке Эрвина, что на так называемой букве «вэ» почти что сплел их пальцы — все это вызвало в его теле какой-то противоестественный беспокойный трепет.  — Неплохо вышло, — снова своим обычным голосом подвел итог Эрвин и отодвинулся, забирая с собой тепло прикосновения. Еще целое мгновение тактильная память дразнила этим неуловимым воспоминанием о загрубелой ладони командира, касающейся тыльной стороны его кисти. Но спустя буквально секунду буря непонятных чувств внутри капитана тут же стихла, будто он разом вынырнул из глубоких клокочущих вод на поверхность. Все вмиг прекратилось. Эрвин сел обратно в кресло и дотошно начал объяснять название каждой буквы. На первый вечер он планировал пройти как минимум пятнадцать букв и их написание. Радовало уже то, что капитан схватывал все довольно быстро, хотя ручка время от времени все так же принимала в его руках неправильное положение. Приходилось тут же осаждать его коротким: «Ручка!». Ушел Леви из кабинета Эрвина лишь во втором часу. До завтрашнего вечера ему предстояло выучить все пройденные буквы. Ощущения от первого урока были приятные, однако прощальный короткий кивок Эрвина и легкая, но усталая улыбка на его губах неприятно врезались в память. Он никогда не хотел переходить черту в их хрупких мирных взаимоотношениях с командиром. Леви лишь недавно до конца смог перебороть откровенную ненависть к нему. Так или иначе, Эрвин хоть и косвенно, но был виновен в смерти Фарлана и Изабель. Теперь же ненависть, что раньше питала каждую клеточку его тела, выветрилась: временем, вылазками, другими смертями… Свое отношение к Эрвину он мог бы описать как сдержанное восхищение. Он был невероятным командиром, и Леви хотел за ним следовать, в какой-то мере это даже стало смыслом его жизни. Однако знать Эрвина-командира — это одно, а подпустить к себе еще и Эрвина-человека — абсолютно другое. И последнего он совершенно не хотел. Ему было достаточно уже того, что он о нем знает. Быть в курсе чего-то сверх этого было опасно. Боялся ли он разочароваться, или, наоборот — в какой-то мере привязаться… Скорее второе. Одна мелочь повлечет за собой другую, та — третью, а в один день Эрвина может не стать, как не стало Фарлана и Изабель. Личной привязанности не место на войне — это Леви усвоил точно. Однако, идя теперь по пустому коридору в свою комнату, он чувствовал себя до ужаса неуютно, тревожно. Эти занятия определенно выходили за рамки, в которые он ставил свои формальные отношения с Эрвином. Кажется, сам того не сознавая, он подписался на что-то более значимое, чем ликвидация собственной безграмотности.