Самое настоящее проклятие

Блэ-к-к, Бллэк-к-к, Бллэк-к-к… Даже кровать тщательно выговаривает его фамилию, ритмичными деревянными скрипами, в такт шуму в ушах. Лежал с закрытыми глазами, медленно выплывал из глубин сна, словно из мутной, оставляющей головную боль воды. Позавчера Блэк привязался ко мне у входа в Большой Зал, когда вокруг не было никого из сокурсников. Ему, как и подлизе-дружку его, Петтигрю, видимо, было нечего делать. Ещё в ушах этот звонкий тошнотворный протяжный свист. Кажется, у меня даже глаз задёргался. Стыд-то какой. Блэк прекратил свистеть, когда понял, что я всё равно не собираюсь оборачиваться, и начал на разные лады повторять моё имя. Громче и громче, будто выискивая меня в огромной толпе народа. Пока я не достал палочку, в конец озверев от его «Се-е-еверус!». К счастью для изумрудных факультетских часов, всё это осталось незамеченным, ни профессорами, ни старостами. Только несколько младшекурсников шарахнулось в сторону, они бросились наутёк, опасливо прижимаясь к стене. Но я не совсем идиот, чтобы устраивать драку на глазах у всей обедающей школы, хотя, кажется, Блэк был не против помахать палочками. Он как всегда ухахатывался, видя злость на моём лице. Да, я пытался сдерживаться, не выказывать перед ним своих чувств, подобно равнодушному холодному камню, но чаще всего выходило не очень. Чаще всего я походил на выпускающий тонкие струйки пара и отчаянно звенящий крышкой котелок с убегающим зельем. Но попыток не прекращал. А что мне ещё оставалось? Гриффиндорец, покинув свой скучный пост возле дверей Большого Зала, догнал меня у библиотеки и со словами: «ну, дай посмотреть» попытался поставить свой подбородок мне на плечо. Сделал вид, что его вдруг очень заинтересовал справочник рун в моих руках — ерунда, конечно. Волосы Блэка, которые щекотали ухо, лёгкое дыхание на щеке, рука на локте, тяжесть его головы — я могу представить себе всё это, будто с того момента прошло не больше пары секунд. Потом он криво улыбался и разводил руками, и, наконец, петухом вышагивая между шкафами, негромко сказал, как бы в своё оправдание: «мне интересно, я просто собираюсь взять его». Он не смотрел на книгу — я держал её так, чтобы острым углом снова пихнуть парня, если он полезет трогать мои руки и плечи, как доктор или расправляющая мантию швея, или старый маггл с пустой жестяной кружкой на лондонском вокзале. На самом деле, Блэк, скосив наглые глаза, смотрел вовсе не на справочник. Он искренне думал, что сказал очень смешную вещь — я же от чистого сердца послал его, вновь нарушив данное себе обещание: не доставлять ему удовольствие своей очевидной и бессильной яростью. Бллэк-к-к… Разлепил глаза, собираясь окончательно проснуться. В полумраке смутно угадывался потолок и очертания задёрнутого полога. Кажется, одеяло снова перекрутилось и толстой пропотевшей верёвкой, заклятием «локомотор мортис» намертво связало мне ноги. Начал выкарабкиваться из одеяльного капкана, думая о сегодняшнем дне и о том, что… …вчера, придурок Блэк припёрся сразу в библиотеку. Я уже собирался уходить, так что мучился сравнительно недолго, но задержался возле книжного шкафа, рассовывая книги по местам. Это было уже не так нестерпимо и дико, но всё ещё вызывало нервную чесотку — присутствие гриффиндорца за спиной, постоянная опасность повернуть голову и встретиться с его откровенным, раздевающим взглядом. Сумасшедший извращенец встал у стола и для вида начал разбирать толстую стопку «Еженедельного Пророка» за прошлые месяцы, и успел сболтнуть мне об мучающем его вопросе: сколько же нужно навозных бомб, чтобы все виды пены и цветных пузырей в ванной старост драконьим дерьмом провоняли? Я так и не понял серьёзно он это или нет. И что вообще можно ответить на такое заявление? Прямо сказать, что ещё до начала послеобеденных занятий обо всём узнает Филч? Когда я поставил на полку последнюю книгу, руки мои опустели, и я наконец-то смог почесать локоть. А Блэк ещё что-то говорил, скучающим тоном, ковыряя пальцем глянцевую обложку с изображением улыбающейся физиономии (человек на колдографии морщился от действий гриффиндорца и открывал рот в беззвучных замечаниях, но тут же поворачивался и широко, натужно улыбался скрывающимся за кадром дулам фотоаппаратов). Блэк сказал что-то вроде: «Странно, что на этот раз посылкой не заинтересовались профессора.» И с непонятным надменным выражением улыбнулся.  — Ну, ладно, — перебил я его, поворачиваясь к выходу, — А что вы собираетесь делать завтра? Я спросил это, чтобы не оказаться случайно в эпицентре какого-нибудь глупого розыгрыша. — Хочешь пригласить меня на свидание? Так неожиданно!» — удивился Блэк, хлопнув себя по щекам, как девчонка. Не по-настоящему удивился, наигранно, только чтобы меня позлить. Наверное, это было ужасно предсказуемо — что он как-нибудь схохмит. Даже когда его рот закрыт, гриффиндорец не выглядит особенно серьёзным, а уж когда он начинает говорить… Кажется, что он скорее позволит отрезать себе язык, чем скажет хоть одну фразу без ухмылки, шуток и намёков — всё на тему: «перестать упрямиться и позволь мне сделать тебя ещё более несчастным, чем всегда счастливым». А на вопрос он всё же не ответил. Может, сегодня они и не замышляют ничего? Если бы знать наверняка… Бллэк-к-к, Блл…ах! Постойте-ка…что? Я резко сел на постели и, вытаращив глаза, повернул голову в сторону доносившихся через плотную зелёную ткань звуков: там кровать скрипела уже без всяких дурацких ассоциаций с фамилией одного заёбистого гриффиндорца, но всё ещё скрипела и…  — Вы что, совсем охренели?! — сиплым со сна голосом заорал я, отдёргивая полог. Через две кровати от меня действительно шевелились два тела. Очень специфично шевелились. Я успел разглядеть «гармошку» спущенных брюк и оголённную руку девушки, обнимавшей парня за шею. Девушка взвизгнула и рванула мантию вниз, на грудь, в неплотно задёрнутом пологе мелькнуло бедро, белое и гладкое, без полоски трусов, отделяющей верхнюю часть тела от нижней. Я поперхнулся и закашлялся в полог. Девушка вскочила с кровати и закрывая лицо руками, бросилась из комнаты.  — Джесс?! — крикнул ей вслед парень, поддёргивая брюки, чертыхнулся, разочарованно застонал и, наконец, перевёл ошарашенный взгляд на меня. И понял причину спешного бегства своей подружки. Покраснев, он сполз с кровати и быстрыми, нервными движениями затянул звякнувший пояс, захватив под него значительную часть мантии. Прокашлявшись и опустив руку, я узнал в до слёз смутившимся парне старшекурсника. Надо же, а ещё староста. Тот самый олух, который на прошлой неделе сделал мне замечание в Большом Зале. Парень заметил свою оплошность, оправил мантию, наскоро бросил пару заклинаний на кровать, отчего смятое копошившимися телами одеяло с хлопком выпрямилось и вернулось на законное место. Подушка тоже приняла свежий, нетронутый вид. Я подумал, что Гойл возможно и не узнаёт, что за безобразие творилось на его кровати, и будет преспокойно здесь спать. От этих мыслей стало жарко. Во рту пересохло, а по спине наоборот пробежала потная капля, волосы на руках встали дыбом. Я вздрогнул и вцепился в собственное одеяло, пытаясь справиться со смущением и скачущими перед глазами образами. Чёрт знает что… Устроили из школы притон разврата! Парень собирался уйти, но у двери обернулся и, встряхнув плечами, воскликнул, то ли обвиняя меня, то ли оправдываясь:  — Вот дерьмо, мы думали тут никого нет!  — Это чужая спальня! — выдавил я из себя, буравя взглядом совершенно перекошенный значок старосты, — тебе стоит снимать с себя баллы, а не штаны…  — Да что ты понимаешь! — буркнул старшекурсник, не глядя на меня, провёл рукой по злому и всё ещё красному, как гриффиндорский галстук, лицу. Он хотел сохранить видимость невозмутимости, но боролся с желанием повторить за убежавшей девушкой — сконфуженно спрятать лицо в ладонях. Когда старшекурсник вышел, хлопнув дверью, в комнате воцарилась тишина, такая, что хоть снова задергивай полог и падай лицом в подушку. И хрипло дыши в неё, и, стиснув зубы, думай об нежном, цвета пены морской бедре девушки. Ну, конечно. Я не понимаю. Все вокруг меня трахаются, а я один ничего не понимаю! Спустя некоторое время я заставил себя успокоиться. Не позволил глупым, ненужным мыслям с самого утра отравить мне мозг — в конце концов, у меня есть отдельный человек, который с удовольствием испортит мне и целый день, наполнив его самыми дурацкими размышлениями (привычная злость затеплилась в груди, словно изжога) — и спустил ноги с кровати. В какой-то степени, я понимал, почему тот старшекурсник решил, что наша спальня пустует — в ней действительно не находилось никого кроме меня, и одну единственную кровать с задёрнутым пологом можно было проигнорировать. Не брать её в расчёт, не придавать внимание… Я с полминуты разглядывал свои бледные колени, шевеля пальцами на ногах, потом одевался, отыскивал обувь и сумку, в уме желая старшекурснику мучительно сдохнуть, неудачно трансгрессировать или хотя бы завалить ЖАБА. Или так и не добиться прощения у той девушки с длинными ногами и громким голосом, лишиться того, чего я, несчастный Северус Снейп, не понимаю! Скорей всего завтрак уже подходил к концу, и я рисковал остаться не только невыспавшимся, растерянным и уязвлённым, но и голодным. Мог перехватить пару сэндвичей и опоздать на первый урок — что тоже не годилось. Так что стоило поторопиться. Уже уходя, я вспомнил и забрал из-под подушки толстую книгу, причину моего затяжного разбитого пробуждения. Обложка её гласила: «Магические отвары и зелья. Курс повышенной сложности». Ещё несколько книг по зельям, в основном сборники, остались соблазнительной стопкой лежать в изголовье — прочитаю позже. Давно полагал, что во многих сборниках рецепты зелий записаны не совсем точно. Авторы, презентуя свои открытия и изобретения широкой публике так или иначе опускают какие-то детали, не желая делиться секретами ремесла — это нормальная практика у всех всемирно известных зельеваров. Таким образом обыватель сможет сварить сколько-нибудь приличное зелье, и оно будет работать, как надо, но у создателя рецепта оно всегда получится лучше. Или у человека, сумевшего разгадать все опущенные подробности, домыслить их вне текста сборника — увлекательное дело. Особенно такие ребусы получаются из старых рецептов: они полны ошибок и нелепостей ещё и из-за многочисленных переписываний, которыми порой занимались абсолютно несведущие в зельеварении маги — как только таких невежд допустили к перу и чернилам. Если опасной и бессмысленной импровизацией занимается кто-нибудь из слизнортовского «клуба слизней», то профессор выражает бурные восторги, независимо от полученного результата. Ото всех прочих он требует на уроках неукоснительного следования рецепту. Но, на самом деле, его даже нельзя осудить — подавляющее большинство моих сокурсников не способно как следует выдавить сок из дремоносных бобов, не то что сварить приличное зелье, хотя бы и слепо следуя рецепту. Но если ты понимаешь процессы и свойства ингредиентов, причём эти свойства находятся в голове, а не на пергаменте, то рецепт, написанный в книге, становится просто рекомендацией, одним из путей достижения результата. Иногда, не самым совершенным. Мои мысли были далёки от сумасшедшего извращенца, и куда более полезны. Я дошёл до Большого Зала и почти вернул себе душевное равновесие, думая о захваченной с собой книге. Книги, к счастью, бывают невыносимо глупыми гораздо реже, чем окружающие меня люди. Им всё равно кто я, что я, как говорю и как выгляжу, лишь бы вовремя сдавал в библиотеку. Книгу невозможно обидеть, она молчит и говорит лишь по желанию того, кто открыл её. Книга выручает, когда не знаешь, чем заняться, не знаешь куда себя деть, чтобы не чувствовать собственной неприкаянности, успокаивает и проясняет мысли, отгораживает за мощной стеной букв от лишних эмоций и чужих глаз. Книги по всем статьям лучше вздорных людишек. Даже лучше тех из людей, которые, вероятно, эти книги пишут. А потом большие тяжёлые двери Большого Зала распахнулись, едва не ударив меня по лицу. Вернувшись в реальность, которая плевать хотела на мои рассуждения, я отшатнулся и…  — Говоришь, Монтегю из Йоркширских Филинов — хороший ловец? Да он такой же ловец, как я… Очень знакомый голос.  — То есть очень хороший, да? — Петтигрю угодливо улыбнулся, хлопнув в ладоши и слегка приплясывая.  — Гм… — Поттер посмотрел на него, криво ухмыльнулся и, наклонив голову, начал лохматить волосы, изображая смущение. Лицо Поттера при этом было ужасно самодовольным (моё свежевыстроенное душевное равновесие стремительно таяло) и оставалось таким же сияющим и невыносимым, пока Блэк, выходя из Большого Зала, не ткнул его в спину.  — Гм-гм, Питер, не перебивай! — Поттер снова громко и непринуждённо заговорил, поглядывая то на Блэка, то Петтигрю, — Я хотел сказать, что если Монтегю хороший ловец, то я — вылитый староста школы! Ну, вы понимаете, да?! Я как-то был с отцом на одной их игре, с американцами… Они прошли мимо меня, продолжая болтать о квиддиче. Ничего интересного в этом не было. Ничего. Абсолютно. Так что я, в целях… гм, безопасности немного проследив за тем, как они идут по коридору — как Поттер, самодовольно подбоченясь, другой рукой водит по воздуху, изображая манёвры метлы, и как Блэк убирает волосы со лба — решительно повернулся к ним спиной, лицом ко входу в Большой Зал. Хорошо, что меня, застывшего у дверей, не заметили. Второй раз за это утро меня не замечают… Отвернувшись, я перестал корчится в приступе бессильного гнева на бестолковое утро, но чувство острой неприязни снова возникло во мне. И этот распущенный парень — староста. Если б меня застали за таким занятием — я резким движением поправил галстук и со злостью отправил рукава мантии — но я бы позаботился о том, чтобы никогда не оказаться в подобной ситуации! Семикурсник, бессмысленно водя ножом по куску масла в маслёнке, что-то говорил сидящей рядом девушке. Я прекрасно видел её тёмные волосы под полами повседневной шляпы, и вытянутое лошадиное лицо, но не мог сказать, та ли эта девушка, которая только что кувыркалась с ним на Гойловой постели или другая. Наверное, я мог бы опознать ту «Джесс» по исключительно длинным ногам и по сахарному бедру… Семикурсник, кажется, неплохо скрывал своё замешательство и смущение, даже значок был чинно поправлен, но все же мне показалось, что лицо парня, прежде полыхающее, как факел, было ещё недостаточно бледным. Честно сказать, я тоже чувствовал смущение и лёгкий стыд, хотя и боролся с ними — меньше всего я хотел с утра пораньше застать старосту своего факультета без штанов. Я сжимал волшебную палочку и дышал часто, через нос, стоя на пороге в наполненное гомонящими людьми помещение. Зачем я её — палочку — вытащил? Хотел, наверное, приложить себя заклятием забвения или трезвости ума, или с помощью магии вытащить мысли о голой девушке из головы. И отправить их в омут памяти, чтобы потом, долгими холодными вечерами… сто-о-оп! За спиной раздался взрыв безудержного истерического хохота. Далеко, но я все равно быстро обернулся, проверяя — не надо мной ли. Поттер крепко обнимал Блэка за пояс. Люпин махал руками в жесте «довольно». Все четверо были уже у поворота и через несколько секунд должны были скрыться с глаз. Чёрт. Я поджал губы и вернулся к слизеринскому старосте — он снова что-то сказал своей соседке, чуть наклонившись к её уху, потом улыбнулся одними губами и быстро взял кубок, с таким видом будто это был выигранный кубок школы. А в следующий момент всё содержимое золотой чаши тыквенносоковой волной выплеснулось ему в лицо, заливая герою-любовнику глаза, нос и рот. Он выронил кубок, затряс головой, будто собака, разбрызгивая липкий сок. Девушка с удивлённым возгласом отодвинулась от него и поморщилась. Староста ошарашенно оглядывался — с кончика его носа и подбородка щедро капало. Я хмыкнул, не сказать, чтобы удовлетворенно — он заслуживал неприятностей посерьёзнее. Прятать палочку не стал, хотя семикурсник сейчас точно будет искать виновника. Я снова обернулся: гриффиндорцев уже было только слышно. Долго бы я прислушивался к их шагам и отзвукам голосов, напрягая уши, но меня отвлёк иной звук. Глухо забурчал живот, напоминая о том, что через всего пять-десять шагов меня ждёт завтрак, а через пять-десять минут начнутся занятия. А Мародёры ничего серьёзного не замышляют, и их разговоры включают в себя только квиддич, любование собой Поттера и снова глупый квиддич, и снова глупое любование собой Поттера. И чем я лучше выбалтывающего секреты Блэка? Правильно — ничем. Поддающийся порывам. Неблагоразумный. Не способный удержаться. Спрятать палочку в карман и отправиться завтракать — вот было бы верное решение. Но, честно говоря, когда я крадучись следовал за гриффиндорцами по коридору, видимо в направлении восточного крыла, когда останавливался у доспехов и гобеленов, сохраняя дистанцию, и вытягивал шею, что б увидеть, как ускользает по каменным плитам край мантии Петтигрю, шедшего последним — делая всё это, я чувствовал себя лучше. Несмотря на то, что моё утро началось не самым приятным образом. Эта слежка одновременно мучила и бодрила меня. Я хотя бы не чувствовал себя шлюхой мужского пола, как чаще всего бывало, когда я задавал Блэку какой-нибудь вопрос, не зная точно о чем он подумает, скользя по мне любопытным взглядом — об этом вопросе или о моих раздвинутых ногах. Разумеется, в войне все средства хороши, и щепетильность — непозволительная роскошь. Раз так — то я всего лишь нашёл альтернативу прежним магическим стычкам с гриффиндорцами и неприятным сценам. Вёл ту же войну. Лелеял те же мысли, утешал себя и надеялся, что Блэк проболтается о чём-то действительно важном, что можно будет использовать... Но иногда я терял самообладание от всего этого гейского водевиля и честно пытался прогнать его. Уходил сам, ловя спиной растерянное «Какая муха тебя укусила?!» Да, стоило пойти на такой необдуманный, отдающий мелочной местью поступок, чтобы наконец-то почувствовать себя человеком! Гриффиндорцы всем скопом остановились перед приоткрытой дверью — это был кабинет одной из дополнительных дисциплин, на которую я не ходил. Я высунулся из-за угла — мимо весело процокали несколько девиц, и я понадеялся на их широкие мантии. Опознал, хотя мне и пришлось поднапрячь память, кабинет профессора Имаго, класс Прорицаний. Лили, конечно, не придёт сюда — она должна быть в совершенно другой части замка — и не дёрнет за мантию, не станет хмуриться и говорить, что я «принялся за старое» и ревностно выполняю работу завхоза и всех старост разом, но не стоит расслабляться, совсем не… Мимо прошёл Булстроуд — но он, чертыхаясь, так был занят своей сумкой, что не заметил меня — и вошёл в кабинет Прорицаний, в последний момент зыркнув исподлобья на стоящих рядом с дверью гриффиндорцев, как на уже подванивающую требуху. Но, конечно, ничего им не сказал, он же не самоубийца. А мне снова прятаться не имело смысла. Как пытаться скрыться в коридоре среди редких учеников. Брови у Петтигрю тонкие, почти невидимые и всегда чуть-чуть приподнятые, отчего он кажется слегка ошарашенным. Нос маленький и острый, весь в веснушках, а глаза — водянисто-голубые и обыкновенно бегают, будто чего-то ищут. Это мельтешение порождает внутри неприятное и тревожное чувство всякий раз, когда смотришь на него. Петтигрю даже рот приоткрыл, заметив меня, потом, правда, захлопнул и быстро перевёл вопросительный, полный мольбы и растерянности взгляд на Поттера, но тот стоял к нему спиной и что-то негромко говорил Люпину, улыбаясь и покровительственно похлопывая того по плечу, а Блэк (какая удача!) несколько секунд назад зевнул и скрылся за дверью кабинета. Петтигрю вздрогнул, провёл руками по мантии и поспешно вернулся ко мне взглядом. Покраснел, заметив, что я продолжаю стоять на том же месте абсолютно неподвижно и прожигать в нём дырку. Гриффиндорец попытался улыбнуться — улыбка вышла деревянной — и коротко махнул мне рукой. Окончательно покраснев, он бросился в кабинет, сцепив руки за спиной и так и не оповестив своих друзей о моей слежке. Я медленно выдохнул, не сводя глаз с Поттера и Люпина, придерживающего дверь, мягко шагнул за угол и прижался к стене, анализируя то, что сейчас произошло. Наверное, я выглядел немного обескураженным. Немного. Ну да, и чего такого странного в том, что один из мародеров поздоровался со мной, вместо того, чтобы начать улюлюкать и тыкать пальцем. Когда я в последний раз был загоняемой дичью? Видимо, достаточно давно, чтобы у охотников начал отбиваться нюх. Блэк вечно находит какие-то причины невероятные приблизиться, вечно таскается за мной, и иногда цепляет с собой своих дружков — это неизбежно, там, где тусуется один из них, вскоре появляется и вся поттеровская шайка. И кажется, сумасшедший извращенец абсолютно не смущается ни Поттера, ни остальных — а для них это весёлое представление (Мерлин, как же бесит). И похоже, не только я привыкаю к чужому присутствию. К дурацкой навязанной компании. Петтигрю, наверное, думал, что я хочу подойти в открытую и завязать какой-нибудь бессмысленный разговор, и даже не сообразил, что я должен был сейчас находиться в другой части замка. Мир постепенно переворачивается вверх тормашками, и первый камень из-под него выбил Блэк.  — …будет холодно, обещают снежную бурю или что-то такое, — расслышал я слова Поттера, снова осторожно выглянув из-за угла. Он шутливо ткнул Люпина в грудь, — так что, Римус, не забудь сегодня взять самое толстое одеяло и побольше горячительного на всех! — Люпин неопределённо хмыкнул, собираясь войти в кабинет, но медля. Поттер добавил пафосным тоном: — Я абсолютно уверен, Филч имеет собственный запас… И он сделал вид, будто откупоривает невидимую бутылку. Я едва удержался от возгласа и закрыл рот ладонью. Они что, задумали стащить алкоголь у Филча? Если у них выгорит это дело — тянет на недельную отработку. И, конечно, Филч будет в ярости по крайней мере месяц. Или всю оставшуюся жизнь. Между гриффиндорцами возникла странная пауза.  — Джеймс, я, честно говоря, не уверен… — наконец, с натянутым смешком проговорил Люпин, качая головой и опуская глаза. Он внезапно вскинулся и посмотрел в мою сторону, но я вовремя успел укрыться за стеной. Прозвучал колокол на урок, в животе снова пусто заныло. Я передернул плечами — мёрз немного с голодухи. Но, кажется, я мог сейчас увидеть и услышать что-то интересное.  — И правда! Что это я такое говорю! — мотнул Поттер головой, перекрикивая густой утихающий звон, — Горячительное найдём уже в самом пабе! Поттер громко рассмеялся и закинул руки за голову. О чём это он говорит? Паб? Речь о Трёх Мётлах?  — Луна взойдёт э-э…где-то в четыре, а зайдёт около семи. Буря, Джеймс? Но по прогнозам в Пророке этой ночью — небо ясное… — Да? Значит никаких шансов. Я лихорадочно пытался во всех подробностях припомнить обрывок разговора, что мне удалось подслушать на прошлых выходных в туалете Трёх Мётел, он тоже касался хогсмидского паба. Кажется, хозяйка Трех Мётел отказалась продавать гриффиндорцам бочонок сливочного пива и пригрозила, что сообщит МакГонагалл. Было очень похоже, что Поттер, стоя среди раковин, подговаривал сомневающего Люпина на что-то, на какую-то «умору, когда все узнают» и, видимо, в итоге уговорил. Ох, жаль, что мне не удалось услышать этот разговор полностью, если бы я знал точно… Я почти упустил странный обмен фразами между Поттером и Люпином. Впрочем, даже если б и упустил, он не имел никакой важности, не имел смысла. Причём тут погода? Нет, замечание про погоду как раз таки имело смысл, если эти говнюки собрались сегодня вечером или даже ночью прогуляться в Хогсмид. Не стоит, конечно, думать, что Поттер действительно предложил Люпину взять с собой одеяло потеплее — это была шутка. А вот, что значит восход и заход Луны я не понял. Но, вполне возможно, что и ничего не значит — первым уроком у них Прорицания, а для этого предмета порой важно движение звёзд и планет. Наблюдал за Поттером: он вовсе не был расстроен каким-то «отсутствием шансов». Может, они действительно говорили про Прорицания? Это не казалось важной информацией в отличии от оброненного весёлым тоном: «Горячительное найдём уже в самом пабе!» Гриффиндорцы уже заходили в кабинет, оставляя меня с кучей вопросов и стойким чувством, что они замышляют какую-то грандиозную пакость. Голоса перекрывались шумом из кабинета и звучали невнятно: — О, всё будет великолеп… лунатик. Ты надолго запомнишь это полнол… *** — Ты ведь читал, то что там написано, у двери? Не сейчас, Блэк. Только не сейчас, когда я похож на механизм готовой захлопнуться мышеловки или натянутую до предела струну.  — Сне-е-ейп? Снейп! Сн… Ему так нравится это делать?  — Да. Читал. В отличии от тебя я умею читать, а не ломлюсь в запертую дверь! Я мог бы прокричать ему в лицо: вам крышка! Вы что-то задумали, но всё ваше веселье накроется медным тазом, когда я вас поймаю! О, Мерлин! Я должен думать о том, как выследить и разоблачить их (выберутся они из Хогвартса, вероятно, по одному из секретных ходов, и я не знаю по какому именно, но я знаю конечный пункт их вылазки — паб Три Метлы). Я должен думать о том, что же они собираются сделать, а не о том, как бы не спалиться со своим знанием, что они, грёбанные гриффиндорцы, собираются сегодня что-то сделать! Разве не об этом я мечтал? Хотя Блэк — он не сводил с меня до отвращения радостных глаз — и не мог залезть в мою лопающуюся от вопросов голову, я чувствовал себя очень напряженно. Как будто шёл по хлипкому мостику или по льду, и падение означало бы раскрытие моих тайных мыслей и намерений на сегодняшний вечер и ночь — намерений взять гриффиндорцев с поличным, разузнать про их тайные дела. Я не хотел вызывать подозрений, но выглядеть естественно и более менее спокойно под пронизывающим и будто уже что-то подозревающим взглядом Блэка… это было выше моих сил. К тому же я снова начинал злиться. Блэк говорил вещи, которые нельзя слышать другим людям. Почему только я беспокоюсь об этом? Если он хочет растрезвонить о своей ориентации, пусть это меня не касается! Или это ещё один побочный эффект от того, что…хм, «кровь приливает к другому месту»? Я даже нервно огляделся, но увидел только троицу оставленных Блэком у библиотеки однокурсников, которые не прочь были подслушать меня и Блэка. Какая ирония. — Долго придумывал, Блэк? Заткнись. Я не любитель твоих шуток. Я сказал это и мысленно горячо добавил: «свали же отсюда немедленно!» Я пытался сосредоточиться на книге — до появления Блэка, она казалась мне довольно увлекательной — но уйти в чтение оказалось не так-то легко, особенно когда книгу брезгливым жестом попытались вырвать из рук. Я скрежетал зубами, возвращая её себе, стараясь не встречаться глазами с надменным и насмешливым взглядом Блэка. Конечно меня не было на завтраке! Потому что мало того, что я едва не разминулся с гриффиндорцами, так ещё и попёрся следить за ними, и услышал о том, что… Но вслух я произнёс короткое и полное надежды:  — Отвали. Даже грязь, когда засохнет, отваливается. Даже жвачку можно выдрать из волос. Но чуда не произошло — Блэк не отвалился, лишь его улыбка стала шире. Парень спрашивал о моих выходных, трогая ногой край моей мантии. Опираясь на подоконник, не давая мне уйти, он беспокоился о моём здоровье. И насмехался, насмехался, насмехался. Выставлял себя безумным клоуном. В конце концов, он просто вывел меня из себя, и я резко захлопнул книгу перед его лицом. Порыв ветра заставил Блэка слегка прищуриться и шевельнуть ноздрями, будто сдерживая чих. В прежние времена я мог весь день прятаться среди гладких книжных страниц от ярости, тревоги или обиды, от всего на свете. Но, кажется, буквенные стены были почти бессильны перед приносимым Блэком хаосом.  — Самомнение как у министра магии… — в отчаянии бормотал я, крепче сжимая в руках сумку на случай, если Блэк ей заинтересуется, — мне что, реально сдохнуть надо, чтобы он отстал от меня? — Не советую. Уж точно не сегодня, когда Помфри отсутствует, — фыркнул Блэк, закатывая глаза. Он ещё не закрыл рта, как меня молнией поразила какая-то мысль. Какое-то периферийное воспоминание, задавленное множеством других. Кажется, Поттер говорил что-то о… Я вернулся к этой мысли, когда Блэк ушёл и оставил меня в блаженном одиночестве. Долго тёр лоб, у меня заболела голова от усилий, но я все же припомнил: на прошлой неделе, перед тем злосчастным уроком Чар, Поттер обмолвился об отсутствии Помфри и сказал «в тот день», будто имел в виду какой-то конкретный день. Этот день. Вот только выходила неувязочка — та самая фраза была сказана им на несколько дней раньше ссоры с хозяйкой Трёх Мётел, не пожелавшей продавать бочонок сливочного пива…