Самое настоящее проклятие

Мне было четырнадцать, но вне стен Хогвартса я чувствовал себя взрослее. И изо всех сил пытался не терять голову. Особенно из-за того, что Люциус Малфой, аристократичный юноша с расчётливым характером и неуёмной жаждой власти, относился ко мне как к равному. — А, это вы! Заходите, заходите, мистер Малфой. Позвольте поинтересоваться, как ваш папенька? Что же? Ему понравились те змеиные запонки, которые он приобрел у нас два с половиной месяца назад? Да… давно он сюда не заглядывал! А… что это за джентльмен с вами, мистер Малфой? Мы, кажется, не знакомы? — Мой школьный товарищ, — коротко представил меня Люциус. Мистер Бэрк, маленький тщедушный волшебник неопределённого возраста с угрюмо-угодливым выражением землистого лица, обвёл меня с головы до грязных ботинок, высовывающихся из-под — на самом деле, не такая уж и старая, брали в прошлом году, на вырост, но пару месяцев назад она стала мне заметно коротка — мантии, пристальным и хитрым взглядом. Я помнил, от спуска по ступенькам какого-нибудь заведения для приличных людей потом болит загривок… Вряд ли хозяин лавки собирался тотчас же вышвыривать меня вон. И всё же, я ощущал себя не в своей тарелке, чувствовал, как кровь приливает к щекам, и едва сдерживался, чтобы не одёрнуть нервно край рукава. Я догадался, что мистер Бэрк ждёт, когда я назовусь ему, но, вопреки представлениям лавочника «о товарище Малфоя», моя фамилия звучала отнюдь не так внушительно — я отвернулся от хозяина и, заложив руки за спину, сделал вид, что очень увлечён разглядыванием колдовской лавки. Поглядеть-то было на что. Зал, отведённый под лавку, оказался довольно большим, хотя и слабо освещённым. С высокого потолка свисали цепи, гигантские щипцы, оплавленные прутья, кривые пилы, шипы, пилы и другие приспособления, подозрительно похожие на пыточные устройства. Маски и черепа разных животных таращились на меня пустыми глазницами со стен. Под вытянутым потрескавшимся от времени черепом, который принадлежал, возможно, волку или собаке, рядком лежали на обитой тканью подставке (она напоминала бильярдный стол) волшебные палочки. У противоположной от выхода стены стоял большой чёрный шкаф. Рядом — стеллаж, отведённый под ингредиенты для зельеварения, где аккуратно были разложены: прах на глиняной тарелке, тазобедренная кость, тусклые глаза в большой банке (разумеется, человеческие), толчёная шкура бумсланга, клочок одеяния дементора, от которого тянуло зимним холодом, проклятая земля, кровь малого василиска и много чего ещё, что привлекло моё внимание. И другой стеллаж — с уже наполненными и закупоренными склянками. Я молча поднял брови, узнав некоторые зелья. Мне теперь казалось наивным, смешным и очень неловким предположение, что скалящийся замок на двери был всего лишь искусной имитацией чьей-то головы. Нет, здесь, наверняка, всё было настоящее. Я с опаской, смешанной с любопытством, подошёл к банке с глазами, и невольно застыл, когда все они с влажным хлюпаньем повернулись мутными зрачками в мою сторону. В желудке что-то глухо ухнуло. — Надеюсь, вашему товарищу исполнилось семнадцать? —негромко спросил у Люциуса мистер Бэрк, оставшийся где-то за спиной, у двери. — Впрочем, я доверяю вам, мистер Малфой, вам и вашей семье… — Не беспокойтесь, мистер Бэрк, мы не задержимся слишком долго. Мистер Бэрк… — Малфой задумчиво постучал пальцем по тяжёлому прилавку, — у меня есть одно дельце… — Я к вашим услугам, сэр. Я беззвучно хмыкнул: к услугам малфоевского кошелька, конечно. —…леди Блэк-Розье, на будущей неделе планирует приём в честь дня рождения одной из дочерей. — проговорил Люциус, — Уверен, будет множество подарков, однако я хотел бы приподнести что-то совершенно особенное… Что вы можете предложить в таком случае? Как мне достались эти деньги? Я прекрасно помню, когда я в первый раз пробовал сделать из своих способностей к зельеварению банальный товар — сварил полугодовой «проект» за шестикурсника Крэбба, который, хоть и не выглядел полным тупицей, но явно предпочитал котлу — физические упражнения, вроде отжиманий и пробежек вокруг Хогвартса каждое утро. Я точно разбил бы Крэббу (или кому-нибудь ещё) голову большой ложкой для помешивания, если бы он отнёсся ко мне, как к слуге. Но несмотря на то, что я изводился и искал вокруг презрительные взгляды, сама работа была мне очень интересна (куда занимательнее пустяковой программы третьего курса). Пару раз, занявшись особенно изощрённым соединением ингредиентов, я входил в раж, терял счёт времени и пропускал не только обеды и ужины, но и школьные занятия. В итоге под конец месяца Слизнорт вызвал меня в свои покои на разговор, который я был бы рад стереть из памяти. Ни мне, ни ему не нужна была эта неловкая сцена. В комнате, обставленной цветными пуфиками и мягкими лиловыми гардинами, при приглушённом свете камина, профессор долго и напряжённо смотрел на меня, сложив руки под подбородками. Наконец, когда я, неподвижно сидя на неудобном, похожем на желе, стуле, мысленно окончательно убедился, что ему известно о моём с Крэббом взаимовыгодном соглашении, и меня ждёт серьёзное наказание, он протянул: — М-мм… мистер Снейп! — и снова растерянно замолчал. Я шевельнулся и замер, сцепив обожжённые в ходе неудачного эксперимента руки на коленях — у меня возникло сильное подозрение, что профессор Слизнорт с такой тяжёлой сосредоточенностью только и делал, что вспоминал мою ничем непримечательную фамилию. — Вы нездоровы? — спросил он меня тем же неуверенным тоном. Я быстро отрицательно покачал головой. Слизнорт убрал руки с подбородка, стул тихо и жалобно скрипнул под профессором. — Но, если вы вполне хорошо себя чувствуете, мистер Снейп, тогда почему вы пропустили трансфигурацию и травологию на прошлой неделе и… — Слизнорт зашелестел пергаментом, будто ища что-то, а потом снова поднял на меня глаза, —…и на вас жаловался Филиус… то есть профессор Флитвик, конечно. По его словам, вы дважды пропустили Защиту от тёмных искусств! Вот она — причина его беспокойства. Слизнорту, я думаю, было всё равно, посещает ли Северус Снейп уроки или нет, главное, чтобы не жаловались другие профессора. Удивительно, что Флитвик заметил моё отсутствие. Слизнорт задал вопрос, но я всё так же молчал, пристально рассматривая собственные ногти, и тишина затягивалась. Выполнение чужого домашнего задания являлось нарушением школьных правил, и потому я не мог объяснить, откуда взялись пропуски. С другой стороны, я не хотел говорить: «извините, этого больше не повторится». Я выучил этот урок и никогда не пропускал занятий, на которых пустое место могли заметить. Но извиняться за время, которое потратил на прекрасно сваренное зелье… Слизнорт вздохнул: — Дорогой мой, это нехорошо. Своим отношением к учёбе вы очень меня расстраиваете и разочаровываете. Я едва удержался, чтобы не вскинуться в возмущении. Впрочем, Слизнорт ничего не заметил. Может он и понял что-то, когда пришла пора шестому курсу сдавать проекты. Странное чувство, я получил вознаграждение за свою работу в тот же день, когда стали известны оценки. Но, кажется, я был бы более счастлив, если б Слизнорт не поставил Крэббу «Превосходно» (ведь Крэбб мог сварить подобное зелье только в своём сне, надо быть совсем болваном, чтобы этого не понять), а устроил бы скандал из-за явного мошенничества… Насмотревшись на различные товары и также постучав по банке с глазами, я вернулся к Люциусу и Бэрку. Хозяин лавки уже что-то упаковывал. Осторожно вручив Люциусу предмет в пергаменте, он посмотрел на меня. — О, как вам ассортимент, мистер… — он неприятно прищурился, намекая на то, что я ему так и не представился. — Вы будете что-нибудь покупать? Я мрачно встретил взгляд мистера Бэрка и мне почудилась ядовитая насмешка в его голосе. Конечно, пока я ходил от витрины к стеллажам и обратно, у него было время внимательно оглядеть меня: мою одежду и видавшую виды обувь. Люциус, кивнув хозяину лавку, прошёл мимо меня к выходу и, вероятно, думал, что тут же последую за ним. Меня прожгли, как калёным железом, злость и стыд — перед Малфоем, в том числе — и я выпалил прежде, чем успел прикусить язык: — Да, буду! Я куплю… Люциус остановился у двери, глянул на меня через плечо — Сев… — он сбился на моём имени и в сомнении сжал губы. Что он хотел сказать? Что мне не по карману покупки в этом месте? Беспокойно оглядев зал, я сначала упёрся диким и тупым взглядом в отталкивающего вида железный стул со ржавыми шипами на сиденье, а потом вдруг вспомнил о матери и о том, что последнем письме она жаловалась, что её волшебная палочка стала вести себя ненормально. То она спокойно лежала в сундуке, в куче старых газет, куда её засунула мама подальше от глаз Тобиаса, а то — словно сходила с ума, начинала вибрировать и сама собой выпускать искры, из которых легко мог разгореться пожар. — Я куплю волшебную палочку. Я уверенно выложил несколько галлеонов, тяжёлых, моментально ставших тёплыми в руке и сверкнувших на свету, как маленькие жёлтые солнца. Люциус, хотя, я полагаю, он знал о моём не самом благополучном финансовом состоянии, промолчал, в ожидании постукивая по порогу носком ботинка. Он смолчал, потому что ему не хотелось сделаться моим врагом. Он всегда был осторожен. Гриффиндорцы, не разбираясь бы ни в чем, назвали это позором, трусостью. Действительно, Люциусу чужда была опрометчивость. Даже конфликты он предпочитал решать бескровно, а если и доставал волшебную палочку, то уж явно вдали от чужих глаз — он всё-таки был старостой факультета… Как я был горд тогда. Бесполезная покупка. Годная разве на то, чтобы потешить своё самолюбие. Мелькнула ли у меня уже тогда мысль о… хм, более рациональном использовании этой незнакомой волшебной палочки? Наверное, нет. Я в тот момент всё думал о матери, её усталых глазах и тонкой кривой складке около рта и… какая к чёрту рациональность в убийстве? Одни эмоции. Одна чёрная бешеная ненависть. Маме палочка, выбранная мной, — на самом деле, одна из тех, на которые мне хватало денег — не совсем подошла. Что же насчёт её собственной палочки… я сначала предположил (и едва с ума не сошёл от злости), что здесь есть вина Тобиаса. Легко себе представить, что однажды он наткнулся на очередное подтверждение того, что его жена — колдунья, и сломал хрупкий магический инструмент. На самом деле, вышло немного сложнее (хотя Тобиас всё равно, конечно, был корнем всех маминых проблем): из-за того, что мама долгое время не пользовалась своей волшебной палочкой, волос единорога в сердцевине начал угасать. Как тонущий человек из последних сил кричит: «помогите!» и машет руками над водой — так и палочка, чувствуя близкую гибель подавала отчаянные сигналы бедствия. К счастью, не всё было потеряно. Однако короткая палочка из Лютного Переулка стала совершенно бесполезной и валялась до поры до времени на дне моего чемодана.

***

Говорят, что профессор Бинс настолько увлечён гоблинскими восстаниями, что когда четверо гриффиндорцев заколдовали доску, он не заметил даже, что перед ним безмолвная и равнодушная каменная стена, а не ученики. Урок Истории Магии начался как обычно — с просачивания профессора через школьную доску. Не могу сказать, что стена и лица однокурсников при этом сильно отличались одно от другого. Селвину в учебники насыпали драже «Берти Ботс». Кто-то не пожалел пяти-шести пачек, чтобы устроить неприятность лучшему ученику курса. Драже растаяло среди страниц и превратилось в такую липкую массу, что заклятие очищения на первом же учебнике с треском вырвало из него треть листов. — Селвин, ты куда? — свистящим шёпотом спросила его Яксли, перекрывая монотонный бубнёж Бинса. — Пойду в библиотеку, — тихо пояснил тот, по его лицу нельзя было ничего понять, — Мадам Пинс должна знать, что делать. Хамфри — невыносимый пуффендуец, который своими сковородками и кастрюлями загнал меня в туалет Трёх Мётел — проводил Селвина внимательным взглядом и быстро склонился к уху своего соседа. Я невольно обернулся на Булстроуда, заёрзавшего на своём стуле, а потом выкинул и его, и Селвина из головы. Первым сдав домашнее эссе (странно, пока нёс свиток к столу, оставил на нём вмятины повлажневших пальцев), я тоже отпросился из класса.