***
— Нет, вы садит-сь сюда, а вы — с-да. — Что, простите? Джеймс прыснул. Но в это время Римус подошёл к телескопам, и за его шагами Джонсон, к сожалению, не расслышал ни моего тихого вопроса, ни сдавленного смеха Сохатого. Не считая нескольких слизеринцев, мы поднялись на верхнюю площадку башни, окружённую зубцами, в числе первых. Поднимались по длинной узкой лестнице гуськом, в полумраке тыкаясь носом в лопатки и задевая друг друга коленями — и вот теперь из-за указаний профессора были вынуждены разделиться. Эванс считала, что ужас как невежливо на уроке ковыряться мизинцем в ухе. Хотя это и выглядело весело, но ничуть не помогало, потому что профессор Джонсон всегда говорил так, будто что-то жевал — то ли зубочистку, то ли собственные губы. А ещё у него был неприятный взгляд и раздражающая манера быстро переводить глазами с одного предмета на другой, точно он хотел поймать кого-нибудь за неблаговидным поступком, вроде спрятанного на коленях учебника или подброшенной соседу навозной бомбы. В настоящий момент Джонсон всей силой своего пронизывающего сквозь сталь и дерево (как он сам думал) взгляда буравил растерявшегося Римуса. — Мистер Люпин, слыш-те, что я вам г-ворю? Вы сядете отдельно от ваш-х сокрсн-ков. — Спорю на свою метлу, он хотел сказать сообщников, — фыркнул мне в ухо Джеймс, скопировал позу профессора, чуть наклонившись вперёд, точно коршун над зайцем, — Потому что за всё д-лгое вр-мя, что пр-фесс-р тут раб-тает... — он цокнул языком, мельком огляделся (я догадался, что по привычке ищет Эванс) и докончил уже нормальным, хотя и весьма издевательским, голосом, — Вероятно, не было такой бессовестной команды по жульничеству. Джонсон — он, разумеется, стоял к нам спиной — сухо постучал пальцем по парте, которая находилась прямо перед профессорскими телескопами. — И если я увижу, что вы им как-то п-могаете, — продолжал Джонсон заранее крайне недовольным тоном, — Не думайте, что вам п-может ваш значок! Джеймс демонстративно треснул чернильницей по парте. — Сэр, простите... Я никогда не полагался на свой значок. — слегка покраснев, возразил Римус. Джонсон, я так думаю, точно услышал и стук чернильницы и негромкий, но отчётливый голос Римуса. Но и то, и другое со спокойной душой проигнорировал. Отвернувшись и развернув тщедушные плечи, Джонсон «осчастливил» Питера: — Мистер Петтигрю! А ваше место ряд-м с мисс Яксли. Сохатый оставил свои вещи, подскочил к удручённому Хвосту и приобнял того за плечи. — Эй, не вешай нос, по крайней мере, мы будем тут мёрзнуть все вместе, — протянул Джеймс, кажется, эти слова и правда утешили Питера, — У тебя, между прочим, больше прав быть здесь, чем у нас всех взятых. — Как грубо, — с усмешкой прокомментировал я, когда Джеймс посмотрел на меня. Он продолжал вопросительно глядеть и я, чувствуя себя немного неловко, пояснил: — Напоминать о том, что Хвосту, во всяком случае, потребовалась бы ещё одна попытка. Даже если б он, и правда, попытался написать эту контрольную. — А может, я решил напомнить тебе, что оказался здесь только по твоей прихоти? — легкомысленно заявил Джеймс, закидывая руки за голову. Питер засопел, будто страстно желая возразить, но мне не было до этого дела, я прищурился и испытующе уставился на Джеймса — похоже, он говорил чистую правду, а лучше бы врал — потом перевёл взгляд на небо, пытаясь угадать знакомые созвездия. Мне безумно хотелось, чтобы этот урок начался как можно быстрее — и так же быстро закончился. Коснувшись языком уголка губ, будто слизывая каплю джема, я резко глянул себе через плечо, на открытый люк. Из него появилась светлая голова Яксли — и я отвернулся.***
Там, у меня за спиной... Честно говоря, не помню, кто в нашей семье начал эту странную традицию — называть детей по именам звёзд и созвездий. Я бы позавидовал его самомнению и оригинальным идеям, потому что это было немного необычно — счерчивать с неба... своего отца. Полагаю, неплохая ночь для астрономических наблюдений — небо напоминало продырявленную раскалённой иглой крышку для подачи блюд (мы, разумеется, находились внутри). Мириады переливающихся звёзд. Только вот холодно. Реально, блять, холодно, вокруг все только и делали, что шмыгали носами и стучали зубами. Зимняя мантия спасала только первые полчаса неподвижного сидения, а шея начала болеть уже на пятой минуте. Телескоп обжигал кожу вокруг глаза ледяным металлом, а окоченевшие пальцы неуверенно держали перо, отбрасывающее от светильника длинную тень. Нет, астрономия зимой — настоящее мучение, за пару таких уроков легко можно возненавидеть далёкое подмигивание звёзд, даже если тебе когда-то это нравилось, а ещё Джонсон... Ну, например, его коронное: «Не буду начинать, пока не услышу полную тишину». Будто его методы когда-то работали, будто они действительно добавляли ему авторитета. И даже Эванс со мной соглашалась — Джонсон, кроме того, что был жутким занудой, считавшим Астрономию самым важным предметом для волшебника, почему-то особенно недолюбливает Римуса. И всё же… Всё же, что-то во всём этом было. Особенная атмосфера: ночь, звёзды, самый верх самой высокой башни... Я размял шею, посмотрел вбок и встретился взглядом с Сохатым. И в который раз улыбнулся — моя невольная полубезумная улыбка никак не была связана со звёздами и звёздной картой на куске пергамента. Сквозь ночной полумрак я чувствовал обжигающий лопатки и пристальный взгляд.***
Джеймс щёлкнул пальцами, привлекая внимание. — Сириус, эй, тебе не кажется, что... — Что? — Что Снейп как-то странно... — Ага. Ты тоже заметил? — Он пялится на нас. — Ага. Точно. Мы встретились с Джеймсом глазами. И, повернувшись на стуле, он громко — не настолько, чтобы соседи могли разобрать каждое его слово, но достаточно, чтобы они невольно подняли от пергамента головы — прошептал: — Раздери меня гиппогриф! Он пялится на тебя. Через всю грёбанную площадку. Пол-урока не сводит глаз! Не знаю, что в шёпоте Джеймса было больше — растерянного изумления или возмущения и веселья. Он будто никак не мог поверить, что Северус осмелился так открыто прожигать нас глазами. Как если бы не я, а Снейп требовал и жаждал встречи наедине. Я, правда, беспокоился, что он сбежит, но не думал, что вместо того, чтобы прятать глаза, Северус будет яростно искать моего взгляда. — Зуб даю, эти его странности уже не только я заметил... — чуть понизив голос, протянул Джеймс и хотел снова обернуться. Я пошевелился. Последние несколько минут сидел, словно окаменевший, изображая полную увлечённость заданием Джонсона. И тем самым, я надеялся, подбрасывал-таки дровишки в костёр испытываемого Северусом замешательства, он, должно быть, не находил себе места и едва не лопался от злости. На холод при этом мне как-то незаметно стало наплевать. Даже, вспотев, я распахнул жаркую зимнюю мантию. Придвинувшись Джеймсу, я схватил его за предплечье и тихо проговорил: — А ты чего, Джейми, так заволновался? У тебя что, появилась боязнь чужих взглядов? Я и сам прекрасно чувствую это... — второй рукой нащупал под полой своей мантии холодный твёрдый предмет — ...обнадёживающее внимание. Вдохновляющее наблюдение? Ободряющий шпионаж? Глянув на друга, я насмешливо поднял брови. Но, хотя я и пытался подколоть Сохатого внезапно возникшими у него страхами, мне тоже было слегка не по себе. Уставившийся Снейп... смущал сильнее, чем можно было бы подумать, я был уверен, что моё лицо покраснело. Я... Мерлинова борода, да конечно, я помнил, чем закончился последний с ним разговор. Но вспоминать предпочитал только крепкую, очень решительную хватку на груди и прикосновение собственной ладони к телу Северуса, непроизвольное и почти случайное — от которого он если и отшатнулся, то не сразу. Такой я видел в воображении нашу встречу — полную ярких ощущений, от которых можно было проснуться с ломотой в мышцах и заляпанными трусами — и исподволь поднималась волна воодушевления. Ничуть не обидевшись, Джеймс дёрнул меня за мантию, оторвав от ощупывания бутылки вина, и заставил наклонить к себе голову. — Ну? Ты будешь что-то делать с тем, что Снейп пялится на нас или подождём, пока от его взгляда загорится пергамент? — приложив ледяную ладонь к моему уху, с усмешкой поинтересовался он. Сбоку, среди белёсого пара, выходившего из ртов и носов продрогших учеников, возникла фигура Джонсона. Я резко отпустил предплечье Сохатого, а он убрал руку от моего лица — мы нехотя отодвинулись друг от друга. И снова стали изображать примерных учеников. Шаги профессора отдавались хрустом залежавшегося снега. Джонсон скользнул взглядом по мне и Джеймсу и процедил с видом, который ясно говорил, что у него есть большие подозрения: — Не списывайте и не совешайт-сь, м-лодые люди. Едва Джонсон прошёл мимо, Джеймс бросил макать перо в чернильницу, кинул на меня взгляд блестящих глаз и нетерпеливо прикусил губу. — Ей-Мерлин! Снейп раньше прожжёт дырку в твоей спине! Ну? По его лицу мелькнуло выражение, которого я давненько не видел, но тотчас же узнал — острое предвкушение. Точно на время он позабыл все свои попытки убедить меня, что, наоборот, стоит держаться от Северуса подальше. Спросил бы Сохатый меня, кто я такой, и куда дел настоящего безбашенного Сириуса, если б я сейчас выпрямил спину и припомнил ему эти его слова? У меня едва не вырвалось что-то вроде: «Заткнись, Джеймс, вообще-то, это не твоё дело!». Не дождавшись от меня ответа, Джеймс покрутил в руке перо и недоверчиво хмыкнул: — Странно, что ты ни разу не взглянул на него. И слишком спокоен для того, кому очень срочно надо поговорить... Тут я не выдержал: прижал палец почти к самому открытому рту Джеймса, а потом осторожно повернулся в сторону, откуда с самого начала урока постоянно чувствовал невидимое давление. Ощущал так же ясно, как дружеское похлопывание по плечу — но делал вид, что мне всё равно и что я здесь уж точно не ради Северуса Снейпа. Всего лишь один короткий взгляд — я надеялся, что он останется не замеченным, потому что я сегодня ночью собирался обыграть этого злого волшебника. Сыграть на самом уязвимом его месте, тонком и чувствительном, точно кожа между пальцев. На его пронырливом, жадном и не влезающем ни в какие рамки любопытстве. Северуса было плохо видно в морозном полумраке ночи, прерываемом тусклыми пятнами света над столами учеников, но спустя какое-то время я всё же разглядел профиль, склонившегося над пергаментом лица. Напряжённый и обеспокоенный. А через секунду Северус резко поднял голову. Волосы ударили его по щекам, мне показалось, что он сейчас повернётся, и мы встретимся глазами. Но — я выпустил воздух из ноздрей — это всего лишь подошёл Джонсон, и Снейп просто взглянул профессору навстречу. Джеймс оказался прав, не только мы обнаружили настойчивые взгляды Снейпа через пространство астрономической площадки. Я увидел, как изменилось лицо Северуса, когда Джонсон заговорил, как обычно зажёвывая половину слов, и невольно усмехнулся. Профессор, кажется решил, что Северус выглядывает, у кого бы списать? — Это как... как рыбалка, — отвернувшись, вполголоса принялся объяснить Джеймсу, — Если резко потянуть, то рыба может сорваться. Так и здесь, лучше не торопиться, Джейми. Северус не знает, какого драккла мы нарушили традицию и заявились под бок Слизерину, когда нормальные люди пришли бы в другие дни, а неизвестность... Что может быть мучительней? Я закинул ногу на ногу, играл из себя знатока и, пожалуй, это выглядело смешно. И неловко, потому что, на самом деле, я уже давно вместе с возбуждением чувствовал бесконечную растерянность. — О, так ты в засаде? — восхитился Джеймс, — Выжидаешь момент? — Поступаю, как настоящий слизеринец? — отозвался вопросом на вопрос и, продолжая усмехаться, мгновение внимательно смотрел на Сохатого. — Это... Я опустил глаза в пергамент. — Забей. Чушь сморозил. Повисла пауза. — Бродяга... — Джеймс запнулся и продолжил вдруг совсем другим тоном, я заметил боковым зрением, что он будто следит за кем-то взглядом, за кем-то, кто быстро двигался по площадке, — Бродяга, позволь спросить, а когда настанет долгожданный подходящий моме... — Сейчас.