Самое настоящее проклятие

      Несколько секунд ничего не мог понять. Лёжа — несомненно — в собственной кровати поверх одеяла, чувствовал себя до омерзения растерянным, дезориентированным, будто очнулся от затянувшегося обморока или вынырнул с глубины. Казалось, и пары мгновений не прошло, однако потолок был не чёрным, а блекло-серым из-за утреннего света, проникавшего через верхнее окно. За пологом слышались голоса на повышенных тонах — спросонья не понял, кто говорит. Завозился. Медленно приподнялся на локтях и вздрогнул от неожиданности, когда с груди съехала тяжёлая книжка. Тронул её за бугристый, похожий на кору, корешок. Спустя мгновение вспомнил, как, отчаявшись заснуть, пытался провести остаток ночи за большим справочником по травологии. Воспоминание было подёрнуто дымкой полубреда-полусна: подбив подушку под затылок, я шелестел страницами при единственной тусклой лампе, усердно читал о прыгучей луковице, зубастой герани и мимбулусе мимблетонии, как если бы мне предстояло на следующий день сдавать серьёзный экзамен... Перекатился на бок и раздражённо захлопнул справочник, всколыхнув сонный воздух. И снова откинулся, глядя вверх стеклянным взглядом, машинально комкая одеяло — с таким же успехом это могли быть руны или нумерологические формулы, или свод школьных правил. Или список выдающихся волшебников последнего тысячелетия. Или самые глупые детские сказки, потому что...       «Ты проделал непростой путь из подземелий на самую высокую башню Хогвартса. Ты правда хочешь уйти, Снейп?» ...нельзя варить зелье, не отдраив котла как следует — этому всех учат на первом курсе. И в грязную колбу бессмысленно наливать идеальное варево... Я замотал головой, точно отгоняя муху со лба. Тяжёлые виски потянуло болью. Потолок на миг смазался, потёк, растаял, как оставленная на солнце помадка. Он ещё спрашивает? Хочу я или... Разумеется, не считая себя полным идиотом, я догадывался, что эмоции и непоследовательность в мыслях когда-нибудь помешают мне сделать финальный шаг — правильный вывод, который объяснил бы всё — и сорвать мельтешащую перед глазами, словно бахрома на зелёном пологе, завесу тайны, даже если до разгадки рукой подать. Непоследовательность, да... Но что я мог с ней сделать? С этой отвратительной непоследовательностью в собственных мыслях? Упёрся пятками в постель, зажмурился и что есть силы сжал зубы — чтобы еле слышный стон не ушёл дальше тёплой, липкой подушки. Потом закрыл рот и нос ладонью, задушив бесполезный скулёж, вдавив его, как рвоту — обратно в глотку. Рывком сел на кровати, протянул непослушную руку и отдёрнул полог. У полога действительно обнаружился Мальсибер, он стоял спиной ко мне. Выглянув из-за него, как из-за рыцарских доспехов, я разглядел непонятный беспорядок, царивший в слабо освещённой спальне: на полу тёмной кучей валялась одежда, белела сброшенная с чьей-то кровати подушка. Услышав скрип деревянных ножек и шорох полога, Мальсибер обернулся.       — О, тебя разбудили...       — Как видишь, — хмуро буркнул я и поёжился.       — А, казалось, ты очень крепко спал, — помедлив, заметил Мальсибер странным тоном. Он отошёл на пару шагов, упёрся локтем в спинку моей кровати. Теперь, чуть в стороне, я увидел Эйвери и Гойла. Они удерживали злого, как собака, Булстроуда, который трепыхался в чужих руках, точь-в-точь пойманная за хвост мышь. Похоже, Булстроуд был готов кинуться на Селвина, который, напротив, замер со скрещенными на груди руками. Будто пластиковый манекен или каменное изваяние. Мальсибер проследил за моим взглядом и пробормотал с кислой миной:       — Кажется, ты поздно вернулся? Понимаю, хотел поспать подольше, а тут этот шум... Может, он ждал от меня... какого-то сочувственного выражения? Но вызвал только растерянность. Скрипнув пружинами, я спустил ноги, пересилил желание закутаться в полог, как в безразмерный плащ. И с неприятным удивлением (я ведь так надеялся, что моё отсутствие никто не заметит) скользнул по локтю Мальсибера, вольготно устроившемуся на моей кровати. Руки похолодели, густо покрылись мурашками, а в груди, наоборот, невольно забилось сильно и горячо. Собираясь с мыслями, я машинально накрутил волосы на указательный палец, но ответить что-нибудь не успел.       — Да отпустите же! — отчаянно прошипел Булстроуд, дёргая плечом. — Ну! Вы!       — Только больше не устраивай тут погром, ладно? — с долей сомнения отозвался Мальсибер, отвернувшись от меня. Легко отвернулся, словно и не сказал ничего важного. Я исподлобья подозрительно уставился ему в худощавую спину. Может ли это быть, что Мальсибер действительно проронил «ты поздно вернулся», как бросают обычную реплику про дождь, ветер или туман за окном — без всякого умысла? Булстроуд вырвал из хватки Гойла правую руку и тут же, невзирая на увещевания Мальсибера, угрожающе поднял волшебную палочку.       — Тебе не поздоровится, если я узнаю, что ты берёшь мои вещи, и вообще, не попадайся мне на глаза, слышишь? — процедил, обращаясь к Селвину. Кинул короткий, немного стушевавшийся взгляд на однокурсников. — Я же вам говорю! Я видел, как он подходил к моей кровати!       — Да ну? Я это уже слышал.       — Я не люблю, если я сплю, а кто-то подходит ко мне и дышит в лицо! Никто такое не любит!       — Ясно... Но ты что-то говорил про вещи? Что же он у тебя... — Мальсибер покосился на порозовевшего Селвина и неуверенно перефразировал: — Так что у тебя пропало, Эд? Последовавшее за этим молчание нехотя заставило всех, кто находился в спальне, посмотреть на Булстроуда — привлекло внимания больше, чем прежние его выкрики. Даже при бледном утреннем свете было видно, что он покраснел.       — Что пропало? — сипло выпалил, после невразумительной заминки, глаза его бегали, наверное, он пытался придумать, что сказать. — Откуда я знаю?! Я ещё... Ещё не проверял, ну, как следует, но... — Булстроуд завертел головой, ища поддержки у Гойла и Эйвери. Вдруг прервался на полуслове, сделал шаг назад и быстро повернулся к зевающему Гойлу. — Слушай, разве ты не потерял недавно набор плюй-камней? Никогда не думал, что его, может быть, кто-то украл? На сонном лице Гойла расцвело выражение лёгкого замешательства и усилия — он пытался вспомнить.       — Э-э, нет, я просто забыл их...       — Но ты ведь не знаешь наверняка, да? — с надеждой надавил Булстроуд. Гойл покачал головой.       — Вчера я нашёл плюй-камни в кабинете э-э... МакГонагалл, — пробасил он. Булстроуд, глядя на Гойла, играл желваками и стискивал кулаки — он явно был разочарован его ответом. Мальсибер что-то неразборчивое пробурчал себе под нос, задумчиво надавил пальцем на нижнюю губу. В этот момент солнце нащупало прореху в облаках — в комнате посветлело. Яркий луч упал на противоположную от окна стену и «разрезал» голову Мальсибера, отчего его волосы на самой макушке внезапно напомнили мне медную проволоку. Стало видно, что потолок на самом деле вовсе не серый, а гладкий и побелённый. Селвин приподнял узкий подбородок и, прервав тяжёлую паузу, произнёс негромко:       — Я ничего у кузена не брал, — он обвёл глазами пол и нахмурился невидимыми белёсыми бровями. — Эдвин раскидал мои мантии, но он ошибается, если считает, что может найти в них... В его обыкновенно прохладном голосе прорезалось нечто вроде эмоций.       — Притворяешься паинькой?! — выкрикнул Булстроуд, пересёк комнату и едва ли не ткнул волшебной палочкой Селвину в грудь. Но в последний момент опомнился. Окинул Селвина, как снег, холодным неприязненным взглядом, силясь найти к чему придраться. — Ну, конечно! Лучший, блять, ученик... Ладно. Тогда... тогда говори, что ты делал у моей кровати? Селвин, собиравшийся наклониться за подушкой, снова выпрямился, посмотрел на Булстроуда сверху вниз, кажется, с усталостью и сдержанным раздражением.       — Ничего я не делал...       — Ты что-то хотел взять у меня? — Булстроуд всё же толкнул Селвина в плечо. — Ты! Наверное, хотел отомстить, да? Дай пройти! Нет, что ты тут стоишь?! Я хочу выйти! Мальсибер поёжился, выдохнул и, хлопнув просторной ночной рубашкой, подошёл к ним. Что он говорил, нервно ухмыляясь живыми и тонкими губами? Разумеется, он хотел успокоить постоянно ссорящихся однокурсников, развести их «по разным углам». Развеяло бы это напряжённость, что наполнила спальню, как ледяная вода? Мальсибера нельзя было назвать способным миротворцем, но, по крайней мере, он мог попросить Булстроуда не позориться, не портить утро и удержаться от новых несуразных претензий к Селвину. Я поглядел на них ещё мгновение, опустил глаза и уткнулся взглядом в пол. Сидел, как замороженный, не шелохнувшись, вдавив ладони в край матраса и скрестив лодыжки, и будто внимательно прислушивался к разговору однокурсников. И ни слова не слышал. На самом деле, больше всего на свете мне хотелось нагнуться и заглянуть под кровать, чтобы убедиться... что сумасшедшая ночная «прогулка» к Астрономической Башне мне не приснилась. И чёрный ботинок Блэка действительно валяется у одной из кроватных ножек. Гм. Сомневаюсь, что существовал когда-нибудь человек, который задумывался над своими действиями ещё меньше, чем я этой ночью... Если б мне удалось вернуться во времени, то — я знал это — оставил бы ботинок там, где он, со стуком отскочив от стены, упал на каменные ступени. Собственно говоря, я плохо помнил ту самую секунду, когда эмоции безумно возобладали. Затопили разум, словно подвал, полный крыс. В темноте блеснули «наконечники» длинных шнурков, подошва была мокрая от налипшего снега, плотная кожа приятно скрипнула в руках... Наверное, тогда мне показалось весёлым и забавным? Оставить Блэка без одного ботинка — пусть шатается по школе полуобутым! На следующее утро всё выглядело совершенно бессмысленной кражей. Не удачной выходкой, а дурацким моментом потери над собой контроля. И, конечно, я злился на себя, на Блэка, перепутавшего меня с чистильщиком обуви, на сам бездушный кусок чёрной кожи. Я мог сколько угодно успокаивать себя: кто настолько заинтересуется узорами на полу, что встанет на четвереньки и залезет под мою кровать? Даже если этот странный придурок углядит в полумраке новенький ботинок — не сможет же он опознать, кому он принадлежит?! ...ну, принадлежал, да? Осиное гнездо. Собачье дерьмо. Свернувшаяся кренделем в тёмном углу гадюка. Одним словом... достаточно было того, что сам я знал, что за ботинок преспокойно лежит у меня под кроватью. Прожигал простыню и матрас, и металлические пружины, и деревянный низ — возникал перед глазами, блестящий, словно к нему и пылинки не прилипло. От него волнами просачивалась глухая и неясная тревога, заставляющая оглядываться и беспокойно всасывать и поджимать губы. Преодолеть непонятное глупое волнение я не мог никакими доводами: мне казалось, что я теперь чувствовал чужое присутствие в нескольких дюймах от себя, будто тихое колыхание полога под чьей-то рукой, едва заметное дыхание на коже. Что, принеся в спальню этот ботинок, я каким-то фантастическим способом открыл дорогу сюда, за низко опущенный полог, и его самонадеянному хозяину. Казалось бы, чего проще, но именно по этой причине — что я знал, чья вещь досталась мне таким нелепым образом — я не мог просто избавиться от неё, как от пробирочных осколков после неудачного эксперимента. О том, чтобы вернуть ботинок не было и речи. Думаю, я мог бы даже как-нибудь использовать его, и всё-таки... Я судорожно вздохнул и вскинул голову от внезапного громкого хлопка. Луч солнца на стене померк. В комнате из спорящих остался только Селвин, и, пока остальные смотрели на дверь из спальни, в которой исчез Булстроуд, Селвин молча принялся собирать свои мантии с пола.       — Пожалуешься Слизнорту? — спросил его Эйвери и кивнул на дверь. Я тоже непроизвольно посмотрел на выход из спальни, затем потёр глаза. Подумав, что как бы не хотелось вернуться под одеяло и закрыть глаза — нужно собираться. Встал с кровати и огляделся в поисках одежды. Вытянул из-под раздавленной подушки галстук и остроконечную шляпу и медленно разгладил ладонью, думая вовсе не о намертво завязавшемся узле и торчащих из полей нитках. Только полному дурню было бы непонятно, что Булстроуд просто так прикопался к Селвину и даже не смог найти более правдоподобную причину, чем предполагаемое воровство. Селвин снял с себя пижамную рубашку, и, оставшись в одних плотных вязаных штанах, нагнулся за подушкой. От вопроса Марка его голая спина напряглась, светлый румянец на бледном, точно кусок сахара, лице ещё не угас. Однако, распрямившись, ответил спокойно и ровно, как человек, умеющий держать себя в руках:       — Думаю, Эдвин сам скоро поймёт, что ошибся. Незачем беспокоить декана такими недоразумениями. Рассеянный свет с облачного неба, холод и свежий воздух окончательно прогнали дремоту, хотя заставили несколько раз передёрнуть плечами и засунуть руки глубоко в карманы плаща. В утренней тишине снег оглушительно скрипел под ногами. Но меня в какой-то мере успокаивало то, что я тащился вдоль замковой стены по тропинке, и не оставлял никаких заметных следов. Да и замороженные окна наверху были закрыты. Хотя, по правде говоря, не было никакой нужды — в этот раз — сохранять мой путь в какой-то строгой тайне... Конечно, можно было, как Гойл, вновь завалиться на кровать, показывая всему миру свои мясистые босые пятки, закинутые на спинку. Или усесться в ближнее к камину кресло (подальше от мрачного Булстроуда, присосавшегося к графину с холодной водой, так жадно, что намочил подбородок, шею и воротник) и углубиться в книгу по травологии. Просидеть так, пока не настанет пора идти завтракать. Однако, распутывая галстук вялыми пальцами, я вовремя вспомнил об одном... неотложном деле. Поэтому, быстро одевшись и прихватив плащ, тихо выскользнул из спальни и ушёл из гостиной, разумеется, снова никому не сказав куда.