Самое настоящее проклятие

      Долбанный староста! Пускай хоть в икающий редис превращается, хоть заранее прощается со значком! Мне, разумеется, плевать. Но на секунду я растерялся, оказавшись под взглядами сразу четырёх пар глаз. Не удивлюсь, если Мальсибер уже считает меня умственно отсталым.       — Ты что, девка? — буркнул, ёжась, раздражённым тоном маскируя смущение.— Расспрашивать про всякие шашни. Как шляпа на крючке, повисла на грани сознания невнятная ассоциация — не то обрывок разговора, до которого мне нет никакого дела (вроде девчоночьей болтовни, что я случайно подслушал у входа в зал), не то мельком прочитанный в газете заголовок. Я быстро взглянул в сторону, ища среди обедающих старосту — ведь не успел же далеко уйти? Краем глаза видел и лица однокурсников. Гойл, Мальсибер, Яксли и Эйвери ждут, что я перестану сжимать зубы и расшифрую колкость, брошенную старшекурснику в спину? Им, конечно, не терпится узнать... Старшекурсник как сквозь землю провалился. Правда, непонятно, с чего вообще мне вдруг отчаянно захотелось найти его, уставиться между лопаток ему в...       «...говори, что угодно, но кое-чего ты точно от меня хочешь...» Спина — неожиданно — всё дальше и дальше. Мантия мягко колышется, задевая лодыжки, слой снега хрустит под ботинками. Безумный порыв подойти, дотянуться до ёбаной спины сквозь холодное, быстро увеличивающееся пространство, развернуть к себе лицом. Посмотреть в глаза и увидеть.       Убедиться.       В полной мере осознать.       ...что всё это значит! Бросил высматривать старшекурсника. В попытке отгородиться от дурацкого хаоса в голове сплёл пальцы, невольно постарался спрятать их за кубком, будто они могли как-то выдать меня (дрожью, к примеру) и принялся разглядывать бледное в веснушках лицо Мальсибера. Тот, потерев переносицу, проговорил довольно терпеливо:       — Я за Вильяма спрашиваю. Если я правильно понял…       «Ну, чего ты? Выкобениваешься, точно придурок, которому за золотой кубок весь Гриффиндор отсасывает! Тебе что, сложно объяснить, что ты имел в виду?» — так, наверное, нужно понимать недоумение на его лице. Я пару секунд наблюдал за тем, как Мальсибер пальцами расчесывает рыжеватую челку, затем съязвил:       — Так это его страсть как интересует, кто с кем трахается? — вскинув брови, перевёл испытующий взгляд на Гойла, вертевшего гренку в толстых коротких пальцах. — И сам он говорить не умеет? Вместе с отбивными язык проглотил, что ли? Чувствовал себя я, правда, отнюдь не так спокойно, как говорил. Брызжа ядом, просто тянул время, чтобы успеть прийти в себя и собраться с мыслями... Но вот дерьмо — сумятица ни хера не поддавалась! И озвучивал я вовсе не то, чем была занята моя голова. Допустим... незачем иметь седую бороду, как у директора, обвисшие щёки, зачарованный шар-напоминалку, ну, или огрызок карандаша, записную книжку и пенсионное в нагрудном кармане — эти приметы солидного возраста ни к чему. Потому что и «несерьёзных» шестнадцати хватит, чтоб понять: голова у человека устроена чертовски тупо. И почему она не может быть как... шкаф для одежды? Целая прорва времени — на то, чтобы что-то неожиданное, вроде снегопада в июле, например, уложилось в ней, как следует! Хотя... Помнится, фантастическая, ошеломляющая мысль, что мы с Лили — лучшие друзья, очень быстро, в считанные минуты стала для меня чем-то вроде фундаментального закона магии. И что это были за счастливые минуты — на раскалённых от солнца качелях или на поросшем травой берегу под старым деревом. Поэтому, вполне определённо можно сказать...       — Эй, Снейп… Какого? — пробормотал Гойл и потянулся через стол. — Чего ты на меня уставился?! Выпав из воспоминаний пятилетней давности, отклониться однако я не успел: длинная, как у обезьяны, рука Гойла бесцеремонно саданула меня по плечу.       — Значит, не проглотил язык? — едко отметил я, едва амбал, небрежным «тычком» способный смахнуть под стол троих таких как я, словно крошки или перья с подушки, убрал руку. Скривиться ещё сильнее и потереть место удара? Перебарывая стрёмные побуждения, я наклонил голову и уставился на (в паре дюймов от ножа в руке Яксли) блестящую бутылку с густой золотистой жидкостью и наполовину сорванной этикеткой. Уцелевшая часть щеголяла красным листом клёна, что непрозрачно намекало на содержимое. Из-за такой же бутылки кто-то на на другом конце стола был обозван долбанным сладкоежкой? Обращаясь скорее к бутылке, пальцам с тёмно-красными ногтями и серебряной перевитой змеями рукоятке, переспросил как мог легко: — Я на тебя пялюсь? С чего ты взял вообще! Я просто... Закручивающийся край раздражал — хотелось, совершенно бездумно, схватить бутылку и резким движением «раздеть» её полностью, отодрать этикетку, точно кусок засохшей грязи.        «...понимаю, что не ахти какой. Просто... съешь это. Не уверен, правда, что ты любишь сладкое...»       ...определённо можно сказать: чем приятнее «неожиданность», тем быстрее к ней привыкаешь. Не имея никакой возможности повлиять на это. Просто очень скоро тебе начинает казаться, что так всегда было. Я вспомнил вдруг, что у меня все руки в противном липком тыквенном соке, вот-вот пальцы склеятся намертво. Договорил натянуто:       — ...думал, где эти чёртовы салфетки! Торопливо взял несколько. Насколько естественно выглядело? Уж получше мелькнувшей мысли про бутылку и мелкий вандализм с этикеткой, однако ненамного. Мальсибер шевельнулся — не то собирался подвинуть салфетницу с центра стола ближе ко мне, не то хотел привлечь внимание и что-то сообщить, но Гойл опередил его. Непривычно сосредоточенно (будто действительно что-то обдумывал) он свёл брови и уточнил:       — Ты сказал, на... моей кровати? — Гойл положил обмусоленную гренку обратно на стол, сжал кулаки. Помолчав мгновение, выпалил неожиданно: — И вовсе я не так много ем.       — Ого! Долго же до тебя доходило, — фальшиво удивился я, и поднял руку, прежде, чем Гойл, шумно дёрнув кадыком, вскочил и навис надо мной, как маленькая гора. — Ладно, ладно! Да. Видел я однажды этого идиота без штанов. Дайте сообразить... — убрав волосы с глаз, коротким взглядом окинул однокурсников и нервно встряхнул плечами, пытаясь разбудить в себе если не оратора, то… тривиального сплетника хотя бы. — В прошлый четверг? Не зассал против Гойла, разумеется. Но весь этот бесполезный цирк, и правда, затянулся. А ещё… вспоминать о невольном вуайеризме показалось мне почему-то куда как безопаснее, чем всё глубже и глубже тонуть в своих мыслях.

***

      Словно сунули в офисный шредер или в коробку, полную разъярённых крыс — салфетка, которой я вытирал руки, превратилась в мелкие клочья и подобием грязноватого лохматого снега разлетелась по столу.       — Тут до меня дошло, что это, блять, не во сне. Отдёргиваю я полог и… Нет, конечно, я не из тех головкоголовых придурков, которые ржут со слов «дырка», «членистоногие», «кончить» и не могут без ухмылок прочитать «Amorphophallus» и «Trachyspеrmum» в учебнике травологии. Таскают девчонок в Хогсмид, забивая на учёбу. Громко обсуждают жопу и грудь той или иной «крошки» и свистят вслед... И разумеется, зрелище, о котором я «сплетничал», не вызывало у меня какого-то особенного интереса! Ни малейшего.       Точно! Наверное, стоило бы побыстрее отделаться от пересказа событий недельной давности, как от любой не слишком приятной обязанности. Больше не изображать из себя сомнительного диктора радио новостей, но…       — ...что, вы думаете, я вижу, мать вашу? Ну? Я почти неосознанно почёсывал запястье пальцами другой руки и приправлял ехидными комментариями пятисекундный рассказ, наплевав на то, как глупо теплели щёки за ненадёжной завесой волос. Просто… однокурсники и даже заносчивая дура Яксли, оторвавшись от кубков, тарелок и блюд, яблочных пирогов, картофеля с мясом, сэндвичей, прочей еды, внимательно смотрели и слушали меня — а это, честно признаться...       ...Весь день занятия сопровождались монотонным звуком ударяющихся об стекло капель — обычное дело для весны, когда изрядно похудевшие и посеревшие сугробы сменяются лужами и откровенной грязью. В подземельях, впрочем, от дождя можно было отдохнуть. Я листал учебник, подолгу задерживаясь на рецептах и рекомендациях, давно выученных наизусть, и думал: ученики сегодня явно доведут завхоза до белого каления чёрными мокрыми следами по всему замку, возвращаясь с уроков по травологии или УЗМС, или просто пошатавшись в свободное время по окрестностям... Несмотря на стену текста перед глазами, против воли я улавливал краем уха болтовню гриффиндорцев, доносившуюся с задних парт. В сто раз неприятнее, чем дождь и слякоть.       — Сириус…       — А?       — Чува-а-ак, а что ты скажешь, если я… Вероятно, Поттер всё ещё веселится? У него есть на то причины: швырнув сегодня на ЗОТИ смятый пергамент, он попал мне в затылок. Но едва я достал волшебную палочку, чтобы выплеснуть в лицо раздражающему придурку чернила из его собственной чернильницы или заставить его блевать лягушками, или поджечь лежащие на их с мудилой Блэком столе новенькие хрустящие учебники — именно в этот момент кудрявая дрянь, профессор Тёрнер, обернулась. Она заметила мои попытки стереть самодовольную ухмылку с лица Поттера и влепила мне замечание.       Несправедливо.       — Пожалуй, я скажу, что это... Я зашелестел очередной страницей — довольно яростно — когда дверь кабинета хлопнула, и в комнату ворвался громкий голос Слизнорта, тут же заставивший всех смолкнуть.       — …в сборе? Замечательно! Мисс Эванс, дорогая! Не могли бы вы, — Слизнорт перестал одышливо тараторить. Наверное, оглядел кабинет и заметил пустой стул там, где должна была сидеть Лили. — Так-так, — продолжил он через пару секунд, — что ж, ну, тогда... Мистер Снейп! Вы, конечно же... Я вздрогнул и оторвал глаза от учебника.       — ...знаете всё про уменьшающие зелья, да? Я в вас не сомневаюсь — произнёс Слизнорт тоном, какого на моей памяти удостаивались только «экспонаты» его «коллекции». Обычно профессор почти не замечал меня и ему было плевать насколько хорош я в зельеварении, поэтому не было ничего странного в том, что я изумлённо на него уставился. Слизнорт будто немного смутился. Кашлянув, он проговорил, указывая пухлой ладонью на профессорский стол и профессорский же шкафчик с ингредиентами.       — Будьте так любезны, мистер Снейп, на полчаса займите моё место и поделитесь с однокурсниками вашими знаниями. Я ненадолго отлучусь, совсем ненадолго у меня кое-какие... Срочные дела, да. О, не делайте такое лицо. — Я понятия не имел, что выражает моё лицо, но вряд ли на нем моментально возникло выражение дикого восторга. — Это честь для третьекурсника, не так ли? Ну... Приступайте! Скоро буду! Сомнительная честь приковала меня к стулу. Мгновения шли, отбиваемые быстрыми ударами сердца, а растерянность не исчезала. Я чувствовал, как весь третий курс выжидательно пялится на меня, готовый в любую секунду громыхнуть хохотом. Когда я совладал с желанием провалиться под землю или хотя бы немедленно с головой залезть под парту и поднялся со стула, Слизнорта уже и след простыл. Жирный моржеусый уёбок! Надеюсь, со стороны волнение не было настолько заметно? Подойдя на ватных ногах к большому столу и креслу с подушками — хоть Слизнорт и сказал «займите моё место» я вовсе не собирался действительно в него садиться и вязнуть в излюбленной профессором роскоши, как лягушка в сметане — я обернулся и оглядел всё ещё молчавший класс. Настороженно молчавший? Предвкушающе? Упёрся взглядом в медный котёл Слизнорта и, чувствуя как мерзко сосёт под ложечкой, сообразил, что многих однокурсников, даже с собственного факультета, едва знаю по фамилии. Но хорош бы я был, если б так же, не говоря ни слова, вернулся бы за парту... Я прочистил горло и, стараясь не смотреть на «слушателей» принялся быстро пересказывать параграф из учебника. Это было, пожалуй, самое трудное — отлепить присохший к нёбу язык, справиться с давшим петуха голосом. Начать.       — Затем почистить смокву и добавить её не позднее, чем…       Ничего же страшного. Класс понемногу отмирал. То там, то тут пробегали шепотки и разговоры вполголоса. Кто-то вытащил свиток с недописанным эссе по трансфигурации. Кое-кто, кажется, собирался встать. Я больше не мог строить из себя глухого и слепого, поднял голову, невольно прервав монотонные, как барабанящий снаружи дождь, объяснения (никому, на самом деле, не нужные). Никто бы и не заметил, если б я сейчас втянул голову в плечи и сел на место… Неожиданно даже для самого себя подскочил к первой попавшейся парочке шушукающихся. С грохотом пнул парту.       — Думаете, у вас есть время болтать?! — резко произнёс, выставив указательный палец. — Вы ещё ничего не сделали! Пронзительный вопль отразился от потолка и снова воцарилась глубокая, как котёл габаритов ИксИксЭль («ванна для дракона» — так ещё называют такие котлы), тишина.       — Но... но профессор вышел, — выдавил из себя гриффиндорец, — так что...       — И как же это я не заметил? Наверное, у меня глаз нет! Раз Слизнорт смылся, то, конечно, можно весь урок просиживать мантию... Что? Ждёшь, что я так скажу?! — я снова повысил голос, опережая возражения. — Разве Слизнорт не сказал приступать к работе?! А я прослежу за тем, чтобы никто не отлынивал! Давайте! Наполняйте котлы! Иначе вас всех ждут отработки с Филчем! Мало кто из сидящих в кабинете сверстников понимал, что зельеварение — не просто бросить в котёл всё, что находится на столе, и залить кипятком. Как небрежно они обходились с ингредиентами и какие грубые и нелепые ошибки совершали! Это злило дико, ужасно, и в тоже время (после того, как ещё раза четыре пришлось пригрозить увлекательными вечерами в компании завхоза) как-то странно я начал ощущать себя: изнутри головокружительной волной поднималось... Впрочем, кажется, нечто похожее я уже испытывал — однажды, когда заметил лицо Петуньи Эванс, высунувшееся из-за кустов.       Чувство собственного превосходства. «Туни» ненавидела магию и боялась её (как и любая маггла), однако в тот день она с завистью смотрела на прыгающую по траве и песку серую речную гальку, словно была готова отдать все родительские подарки и даже своё старшинство (которым немало хвасталась перед сестрой) за возможность поднять без помощи рук хотя бы самый крошечный камешек! Ей оставалось только наблюдать, как это делают другие. У Лили, может быть, камни зависали в воздухе даже подольше, чем мои. Глупая детская игра, вызывавшая улыбку. Меня ничуть это не задевало — наоборот, восхищало. В глазах Лили мне всегда хотелось казаться лучше, чем я есть.       — ...я уже объяснил один раз и не стану ждать всяких тупиц и неумёх! Переходим к следующему пункту! — Злорадно прошипев это Петтигрю в лицо, я стремительно прошёлся вдоль одного из рядов, мимо пустующего места Лили. Фыркнул вроде как про себя, но с учётом, что добрая половина класса прекрасно расслышит мои слова: — Разумеется, я не жду, что у кого-то действительно получится приличное зелье! Но, надеюсь, хотя бы не разнесёте к хуям кабинет... Передёрнувшись от отвращения, я развернулся и быстрыми шагами (не давая себе шанса передумать) направился к одной из парт. Стиснул в кармане волшебную палочку.       — Вижу, кому-то совершенно насрать на то, что я говорю?!       — Он правда не понимает? Поттер едва удосужился взглянуть на меня.       — А, ну встать! — не удержавшись, процедил я сквозь зубы и, наверное, выставил себя дураком. Но ведь я заменял профессора? А значит обладал почти такой же властью, как Слизнорт! Жаль только, что не мог вычесть баллов по двести с каждого гриффиндорского ублюдка...       — Судя по всему нет, — пожал плечами Блэк. Поттер захмыкал и, наконец, повернул ко мне свою лохматую голову.       — Вот, что, Нюнчик, знаешь куда засунь свою "честь"?       — Что б такой болван изображал из себя профессора? Да пощади, пока я со смеху не ум... Блэк ещё не договорил, а я выпрямился и, думаю, уже совсем не по-профессорски, швырнул первое пришедшее на ум проклятие ему в лицо.       ...случалось не так уж и часто. Что ко мне действительно прислушивались.       — …чьи-то жопы!       — Серьёзно?       — Голые, разумеется. Специфическое, знаете ли, впечатление — увидеть что-то такое с утра… Гойл, оставшийся стоять, заинтересованно наклонился, опершись на столешницу ладонями. Эйвери недоверчиво вскинул брови — единственный признак эмоций на его лице. Удивлённо подав голос, Мальсибер повернулся и, как я раньше, с любопытством взглянул на ту сторону нашего стола, где обедали старосты. Открыла рот и Яксли. Но, кивнув каким-то своим мыслям, промолчала. И приняла самый что ни на есть довольный вид. С чего бы это?       — Хотя сложно сказать у кого день задался уёбищнее, у меня или у этой парочки, — искоса недоумённо глянув на Яксли, заметил я в полголоса. Решился добавить ещё пару «штрихов» к увиденному о чём я, игнорируя смущение, с таким язвительным удовлетворением рассказывал… Конечно, я не собирался рассказывать дальше утра — про запах удобрений в теплицах, щелканье ножниц и шорохом снимаемой мантии. И про то, как этот грёбанный день закончился. В Хогсмиде. Под пледом хозяина Кабаньей головы. Под раздавившими меня, как таракана, руинами надежд кое-кого прижучить и кое-кому отомстить. Короткая мысль — стоило немного забыться и расслабиться — без мыла проскользнула в мозг и всё испортила. Продолжая разговор о чертовски бестолковом устройстве головы: не знаю, сколько времени — дней, месяцев или бесконечных, сука, лет — понадобится, чтобы обнаружить это в своей голове стало легче, чем, допустим, почесать нос? Не про банальный снег в июле или вереск с чертополохом, зацвётшие вдруг в декабре, разумеется... об идее отомстить Блэку — по-другому. Не так рискованно и кардинально. Будто через мутное, пыльное стекло смотрел. Всё никак не мог до конца осознать, уложить... Неудивительно, на самом деле. Во-первых, когда это я в последний раз распоряжался чьей-то блядской жизнью? Чистотой рук и ясностью своего рассудка. А во-вторых, фигурально выражаясь, я ведь сделал... Хуёво — уходить в свои мысли и заниматься «фигурами речи», когда на тебя уставились со всех сторон и ждут интересного продолжения про голые задницы, белеющие в утреннем свете. Но, кажется, именно это дерьмо со мной и произошло.       ...сделал шаг назад. Я сбился на полуслове. Имей салфетка рот, она бы взвыла о своей бесполезности — будто забыв про заклинание очищения, схватил липкий кубок и, заполняя паузу, быстро отпил из него. Особой разницы между тыквенным соком и мочой не нашёл, но смог удержать более-менее нормальное выражение. Скомканно закончил на том, что выставил вон обнаглевших старшекурсников. Машинально обхватывая себя за плечи, задел локтем о столешницу. Едва заметил… Сгорающему от ненависти человеку, я думаю, даже риск вылететь из школы и лишиться волшебной палочки по решению суда нихуя не довод. Желание ещё раз увидеть боль и беспомощность на красивом заносчивом лице? Благоразумие? Трусость? Легче разложить по ингредиентам отвар из тысячи магических трав, вслепую, полагаясь лишь на нюх, чем понять какая из причин самая важная! Но как бы то ни было — никто меня не заставлял.       …Зато с нездоровым вниманием увидел в кубке: моя, как мне хотелось верить с полминуты назад, непоколебимая и пиздец какая решительная физиономия совсем расплылась. Ничего не понятно. Будто не отражение, а сам я распадаюсь на бесформенные фрагменты, абсолютно противоположные. Дыхание сбилось, замутило. Проталкивая в горло тыквенную слюну, я с остервенением выискивал в себе признаки скорой мучительной смерти. А чего ещё ждать, если я... и правда, я уступаю? Схожу с дистанции. Определённо сдаю назад. По собственной, блять, воле.       Сдаюсь. Не стал бы сюрпризом и букет симптомов тяжёлого психического заболевания. Особенно если принять во внимание, какая чушь назойливо вертелась в голове, словно заевшая мелодия...       — Ну так что? Я не поняла... Это же была Нотт, да? — подала голос Яксли, внезапно наклоняясь ко мне через стол.— Я уверена, это была она!       — С чего ты взяла? — удивлённо поинтересовался Мальсибер и, слава Мерлину, отвлёк Яксли на себя. Пока она вскидывала лошадиный подбородок и поворачивалась к нему, я сделал над собой усилие, показавшееся таким же громадным, как толкать с места скалу — разжал пальцы, позволил рукам, как тряпичным, скользнуть по мантии. Попытался вернуться к нелепому разговору «о задницах», тем более что — Нотт? — в памяти снова что-то слабо шевельнулось. Яксли, выпрямившись, выдержала длинную паузу, а потом произнесла так, будто открывала новый способ создания философского камня:       — Кое-кто видел, как они целовались за теплицами! — убедившись, что большинство её объявлением прониклось, она пожала плечами и добавила тоном попроще: — Пару дней назад. Не я, конечно, видела, а одна девчонка с Гриффиндора. Джоркинс, кажется? Ну, неважно, главное, что, — с насмешкой взглянула на меня, — даже если бы ты не встрял не в то время не в то место, всё равно скоро бы все узнали о том, что они с Вудом...       — Это спальня нашего курса, и я могу там находиться в любое время, — холодно перебил я её, почувствовав почему-то мимолётное, но острое раздражение к неизвестной болтунье, словно, растрепав про чьи-то тайные поцелуи эта «девчонка с Гриффиндора» задела меня лично. Ерунда, конечно… Я побуравил Яксли неприязненным взглядом, отвернулся и собирался уже встать, когда неожиданно нашёл глазами старосту. Левитируя тарелку с сэндвичами, он шагал обратно, но не дойдя до нас уселся между двумя старшекурсницами — со значком и в мантии для квиддича. Стоит ли ждать, что при случае он снимет с меня полсотни баллов? Или подставит перед Слизнортом?       — Прикинь, Мальси, Нотт в моей… на моей кровати… — понизив голос, протянул Гойл с придыханием и выражением на физиономии, которое, честно говоря, очень мало походило на возмущение или отвращение.       — Новость, конечно, — Мальсибер присвистнул и зачем-то посмотрел на меня, — Если это и правда Джессика Нотт…       — О чём я и говорю! — уверенно вставила Яксли с долей жалостливой брезгливости покосилась на Гойла: — И будь я на месте Нотт… Тебе бы ничего не светило, Билл!       — Там, где я, блять, сплю! — опомнился Гойл. — Э-э… Морга-а-анова сорочка, они там на седьмом курсе совсем сдурели! И с независимым видом сунул себе в рот кусок мяса. Возможно, не так уж он и безмозгл, раз нашёл отличный выход никак не комментировать — пусть он и не видел лично голые бёдра старшекурсницы на своём одеяле — маслянистый блеск в глазах. Я невольно вернулся взглядом к Вуду и нахмурился. Непонятная и бессвязная, похожая на обрывок сна чушь ощущалась совсем рядом, пыталась всплыть на поверхность… Снова подумал: как у старосты факультета (пусть и чертовски беззаботного) у него имелось немало возможностей насолить мне. С чего бы ему не воспользоваться ими? Возможность мести приносит радость. А отказ от неё — боль. Так должно быть. Так и есть. Да?       …оставаясь крепко привязанной к разделочному столу, воображаемая ящерица недовольно шевельнула хвостом. Определённо живая. Дни же, которые я считал предвестниками освобождения и возврата к прежней жизни… Вплоть до сегодняшнего утра, когда, захлёбываясь в чистейшей воды истерике, я то закрывал лицо, то репеем цеплялся за Блэка, точно он действительно мог куда-то исчезнуть — всё это выцвело, побледнело. Как больной ничего не значащий кошмар.       ...Будто вышел из омерзительно грязного тупика на длинную, просторную улицу и снова мог идти, куда заблагорассудится. И, что бы ни произошло дальше, я был до странного уверен: ничего не сможет заставить меня пожалеть о принятом решении. Я моргнул. Вновь появившееся хмурое отражение поймало мой растерянный взгляд. И в самом деле, какой-то... сумасшедший. Ничуть не забавно. «Двойник» в кубке вздувал желваки на щеках и предсказуемо молчал, никак не комментируя: если вообще не задумываться о… причинах. Принять своё бездействие как свершившийся факт — блядский внутренний раздрай, конечно, никуда не девался. Но тошнота почему-то отступала. Поверх неё накатывало отчётливое ощущение, будто...       Будто… Заметил, что Мальсибер всё ещё вопросительно смотрит на меня, видимо приняв моё долгое молчание за признак раздумий. Пришлось взять себя в руки и ответить:       — Я не разглядел лица. Вернее разглядел... не лицо, — постучал пальцем по столу, вспомнив о кое-чём. — Однако, когда я их застукал...       — Я уверена, что это Джессика Нотт! Раздражённо заявила Яксли, впиваясь ногтями в ладони. Я поморщился от её громкого голоса, и мне тут же расхотелось рассказывать про оброненное старостой «Джесс». Тем более, выходило, что Яксли права, чего я вовсе предпочёл бы не подтверждать!       ...будто ёбаная гора упала с плеч.       — Да верим мы тебе, Грейс, — вместо меня примиряюще проговорил Мальсибер, коснулся чёлки. — Пусть ты, гм, и никогда не была на её месте… Что-то откровенно противоположное прозвучало в его голосе. Яксли подозрительно сощурилась, но не успела ничего сказать.       — Думаю, брат Джессики будет не в восторге от таких… новостей, — негромко заметил Эйвери, движением волшебной палочки подливая сока себе в кубок. — Вуд… Его родственник, дядя, кажется, женился на магле несколько месяцев назад.       — Ты откуда это знаешь? — оперевшись ладонью о столешницу, спросил я, потому что должен был хоть как-то отреагировать, чтобы не выглядеть манекеном, на которого напялили мантию и приволокли зачем-то в Большой Зал.       — Мои родители имеют кое-какие дела с Вудами, — пояснил Эйвери, закончив колдовать, провёл рукой по бритому затылку — ну, в прошлом, имели.       — Стой, разве его семья приняла это? — заинтересовался Мальсибер. — Они ведь всё-таки чистокровные? Пусть и не в священном списке.       — Как и ты, между прочим, Мальси, — буркнула Яксли. — И знаешь что? Если этот придурок Трэверс начал чем-то там хвастаться, то это просто враньё! Слова и только! Я рассеянно взглянул сначала на Эйвери с опущенной волшебной палочкой в руке, потом на Мальсибера. Но вместо того чтобы встать или, может быть, вместе со всеми начать перемывать старшекурснику косточки, почему-то вспомнил, как забирал собственную волшебную палочку из небрежных рук Блэка — в день, который, наверное, мог бы стать днём избавления от проблем — и от всей души надеялся на убийственную силу не заклинаний, просто... слов.       «...спешу поздравить, ты не продержался и месяца!» Только изумительные дураки верят, что слова — будь то никчёмные угрозы или мольбы — могут на что-то повлиять…       «...я достаточно наказан из-за одной шутки...» Хотя я тоже оказался в числе доверчивых самонадеянных идиотов. Каково это было? С тупой обречённостью летящего в пропасть барана понять: Блэк, что бы им не двигало после всего произошедшего и (о, Мерлин!) сказанного, вовсе не бросил свои ухаживания? Что мне всё-таки придётся с этим разбираться…       О.       Твою мать. В кавычках, разумеется, «ухаживания», я же ещё не совсем двинулся! Втянул воздух и сам же вздрогнул от произведённого шума. Однако, через мгновение убедился, что для паники нет повода — никто не смотрит на меня подозрительно, как будто мешок с драконьим навозом внезапно ожил…       — А реально! С какого именно на моей кровати? — задумался Гойл, справившийся с отбивными, но в его безнадёжное колдомедицинское простодушие теперь сложно было поверить.       — Возможно, она чуть, гм, шире, чем остальные, — хмыкнул Мальсибер.       — Это же неправда, — возразил Эйвери с невозмутимой миной, достойной чистокровного волшебника из хорошей семьи. — Они одинаковые.       — Ты что, проверял? — а вот Мальсибер не удержался и прыснул, как последний грязнокровка. — Надеюсь, не так, как Вуд с Нотт?       …Или заинтересованно. Однокурсники были заняты беседой между собой, ведь я уже рассказал им всё, что знал. Их голоса звучали весело и непринуждённо на фоне общего гула и болтовни, а я молчал, ненужный и бесполезный... Снова идиотские мысли. Зачем? Вот действительно, зачем? Кому вообще надо интересоваться мной?       — Мне всё равно, что это была за шлюха. — резко отозвался я, вставая с места. Трепыхающаяся на грани памяти ассоциация внезапно прояснилась — я вспомнил, где и когда слышал эту фамилию раньше.