Обоюдоострое лезвие

За всю свою сознательную жизнь на две стороны, Санни научился был хорошим парнем, хорошей девушкой, даже женой был хорошей, но после появления в их семье ребёнка, всё начало меняться. Если ранее он менял маски, умело подстраиваясь под любую ситуацию, то сейчас нервы начинали сдавать – у него не получалось быть хорошей матерью. Бессонные ночи, лживые фразы и обещания, в итоге он сам запутался кто есть на самом деле. Материнская роль никак не давалась ни в первые дни, ни в первые месяцы. Ещё с самого начала, когда надо было притворяться беременной девушкой и постоянно контактировать с Миленой, вся эта ситуация уже тогда раздражала. Было сложно, он срывался и истерил. Все списывали это на беременность и, наверное, даже Когари не догадывался, как на самом деле было тяжело ему с этим всем справиться. Когда появилась Мэри, у Санни окончательно ушла почва из-под ног, он чувствовал себя Алисой, которая падает в холодную темноту кроличьей норы. Падает и падает без конца. Когда ему в первый раз дали розовый свёрток и сказали: «Это твоя дочь», он ничего не почувствовал, совсем. Словно в одно мгновение во всём доме выключили свет, и он остался в полной темноте с этим свёртком. Ему хотелось кричать: «Она не моя! Заберите обратно! Я ничего не чувствую!» Но на выписке он улыбался для фото и прижимал крошку к себе. Лишь искренняя радость Когари и его тёплая рука на плече не давали сорваться на слёзы. В их уютном семейном гнёздышке теперь почти постоянно находились или Вивьен, или Милена с Эмили. Они трепетали над малышкой и заботились о ней с большой охотой. В их квартире больше не было покоя, не было уюта, у него не стало времени, когда можно побыть собой и расслабиться. Все вокруг радовались, как дегенераты, а Санни не мог понять почему. Внутри него словно что-то скрутилось в узел и порвалось. День ото дня ему всё меньше хотелось брать Мэри на руки, он почти не называл её «дочка», не сюсюкался с ней, часто даже называл её другим именем – Мари, непонятно откуда взявшимся. Она была дочерью Когари, но не его… Санни уже не понимал, почему вообще продолжает во всё это играть. Потому, что любит Когари? Потому, что не хочет разрушать его жизнь? Потому, что где-то в глубине ему тепло от того, как Когари радуется и дарит любовь своей дочери, так на него похожей даже в таком возрасте? Он не мог ответить себе – боялся. Мэри часто плакала, как и все младенцы, требуя внимания, Санни всё чаще это раздражало, особенно по ночам. У него не получалось её успокаивать, вообще ничего с ней не получалось, а Когари уходил спать в дальнюю комнату потому, что рано утром были важные дела, совещания или встречи, и это не могло не задевать Санни. Чувство, что он для малышки совсем никто приумножалось с каждым днём, росло в нём снежной глыбой и грозилось раздавить – Санни ненавидел это. За два прошедших месяца, он почти перестал брать Мэри на руки, позволял всё делать или Когари, или Милене, или Вивьен, и ему казалось, что они могут что-то заметить, заподозрить… а что если из-за этого всё раскроется? Всё станет ещё хуже. И снова Когари задержался на работе, и не понятно было, то ли это дела его задерживают, то ли у него кто-то появился, то ли он просто не хочет возвращаться в дом, который давно перестал быть уютным. Вивьен и Милена уже уехали по домам, оставив Санни наедине с чужим для него ребёнком. Мэри плакала громко, почти не прекращая. Поначалу удавалось это игнорировать, но с каждым разом раздражало всё сильнее, и как бы он не зажимал уши, детский плач доставал его. Санни не знал что делать, нервы зашкаливали – слишком невыносимо! И вот в один из таких вечеров, сам себя не помня, он взял подушку и подошёл к детской кроватке, руки тряслись. – Хватит! Хватит! Почему ты не можешь просто замолчать?! Что ты от меня хочешь?! Я не твоя мать! Я даже не могу быть матерью! Хватит! Замолчи! Он уже занёс подушку над колыбелью, что ему стоило убить? Он был обучен убивать лучше, чем кто-либо другой, он делал это не раз, он был самой смертью, лучшим из многих. Он не мог давать жизнь, он мог её только отбирать. Санни уже положил подушку на маленькое личико, приглушая звук, и чуть надавил. – Санни! Какого чёрта! Что ты делаешь?! – Когари схватил его под руки, оттаскивая от детской кроватки, подушка из рук упала на пол. Оттащив его в другую комнату и усадив на диван, испуганный отец вернулся к заливающейся в истерике Мэри. Санни, кажется, слышал, как внутри что-то треснуло, а в груди стало больно. Ошеломлённый происходящим он продолжал сидеть там, где его оставил муж, впившись ногтями в собственные ладони, его трясло. Когда плач стих, Когари подошёл к нему и сел рядом. – Санни... Ты с ума сошёл? Что на тебя нашло? – Когари пытался заглянуть в глаза любимого, хотя он и был возмущён, но всё равно взял Санни за руку. Он ведь понял... не мог не понять, что Санни только что пытался сделать... – Прости. Она ведь твоя дочь, она мне никто. Я тут лишний. Я ничего к ней не чувствую. Она плачет, раздражает и не может заткнуться! Я не могу, Когари! – он вырвал свою руку из его. – Я не могу! Давай разведёмся! Она твоя дочь, ты её любишь, а я не могу. Я не нужен. Давай разведёмся пока я всё не испортил, – Санни сжал губы и поднял голову, смотря ему в глаза. И тут его прошибло, словно током, он только что чуть не убил Мэри, из глаз покатились слёзы. – Я был готов задушить её и задушил бы, если бы ты не пришёл. И ничего бы не почувствовал! Ничего кроме облегчения от того, что она замолчала. Я чудовище... Как... Как я мог... Она ведь твоя дочь, твоя копия... У неё твои глаза... Когари, я – чудовище! – Санни всхлипнул и закрыл ладонями лицо. – Брось меня, Когари! Как ты можешь жить со мной?! Я чудовище! Тяжело вздохнув, Когари обнял его, прижав к своей груди, успокаивая. Два месяца он не мог понять, что не так, два месяца он был ослеплён радостью от появления Мэри и совсем не замечал, как тяжело его возлюбленному. – Прости меня, Санни. Прости за мою невнимательность к тебе. Если бы я только раньше понял всю напряжённость этой ситуации… этого бы не произошло. – Брось меня, Когари. Я этого не заслуживаю, – всхлипывал Санни, хоть и не пытался вырваться. – Не дури. Я тебя не брошу. Ты частичка моей души, меня самого. Ты свет моих очей, моя любовь. – Когари... – Санни поднял на него взгляд и увидел в любящих глазах огорчение. – Прости меня, прости, – он уткнулся носом в его грудь, вымаливая прощение мужа. – Ещё тогда, мы с тобой осознанно приняли решение завести ребёнка, стать настоящей семьёй. Одно твоё слово ещё тогда и всё это не началось бы, понимаешь? Но я всё-таки рад, рад тому, что у нас с тобой есть дочь! Я люблю это крохотное создание, пойми, вы моя семья, и если кого-то из вас не будет, это будет уже не семья. – Я думал, что смогу справиться... Но у меня не получается, – он сжал в пальцах его рубашку. – Мы живём во лжи... Когари, я люблю тебя, но я боюсь себя! А если я наврежу твоей дочери? Если меня снова перемкнёт? Сможешь ли ты любить меня?! – он поднял голову, смотря на него. – Я не могу тебе этого обещать, – честно признался Когари, – но тебе стоит принять Мэри и полюбить её никак мою дочь, а как нашу дочь. Пойми, нашу! Родитель не тот, кто родил, а тот, кто воспитал, запомни! – Прости меня, – Санни отпустил его рубашку, уперевшись ладонями в диван и опустил голову, не выдерживая его взгляда, – прости, – из глаз снова покатились слёзы. – Солнце моё, я вижу, что ты раскаиваешься, – он погладил Санни по спине, – всё будет хорошо, я не злюсь. Они больше не поднимали этот вопрос. Несмотря на слова Когари, Санни не мог перестать себя винить, ведь вся проблема была в нём. «Откуда у меня вообще появились такие мысли? Это же его дочь... наша... наша дочь. Когари моя любовь, моя жизнь, а Мэри его продолжение, его кровинка. Я должен относится к ней также». С этих мыслей он начал относиться к ней иначе, старался воспринимать её, как общую дочь, хотя осадок никуда не делся, он осел где-то глубоко. Если бы девочка не была так сильно похожа на Когари, Санни наверняка, даже со временем, не смог бы её полюбить. Он никогда её не ругал, что уж говорить о том, чтобы поднять на неё руку. Как ни старался Санни вернуть прежние отношения между супругами, ничего не выходило. Также на настроение в семье влияло и отсутствие интима, причём в любых его проявлениях. До инцидента они вообще не могли ничем таким заниматься, рядом всегда был кто-то из родителей, да и Мэри требовала много внимания. А после того, как Санни сорвался, чувство вины так сильно давило, что у них просто ничего не получалось. За три года Санни научился воспринимать Мэри, как свою дочь, хотя оборот «она же твоя дочь» из его речи никуда не ушёл, он редко говорил «наша». На самом деле причина по которой он так говорил была: один глаз девочки был отравлен вкраплением зелёного, хотя это и было очень красиво, но для Санни это было настоящим мучением, каждый раз видеть напоминание о том, чья в действительности она дочь. Напряжение в отношениях так никуда и не ушло, а росло всё больше. Чем старше становилась девочка, тем некомфортнее в собственном доме чувствовал себя Санни. Мэри потихоньку начинала понимать различие полов и он уже не мог чувствовать себя спокойно. Что уж говорить о сексе? Когда они отвозили дочь родителям, то чаще всего просто отсыпались или сидели в тишине, а иногда смотрели какие-то серьёзные фильмы, лениво целуясь и растягивая удовольствие. После пропажи Кэша, в их семье снова пошли трещины. Несмотря на всё спокойствие Когари, он не мог не переживать за судьбу его брата, с учётом того, что первое время вообще не было ничего известно. Мелкие ссоры не обходили их стороной, и Санни часто задумывался то ли он, вообще, делает, может стоило закончить всё намного раньше. Когда Кэш вернулся всё немного успокоилось и после его отъезда в Чарлстон, Санни решил устроить романтический день и для них с Когари. Они оба заслужили это за два месяца нервотрёпок. Мероприятие долго планировалось и вот в один из дней, Санни утром отвёз Мэри к родителям, о чём написал Когари в сообщении. А сам стал готовить самый лучший вечер за прошедшие три года с момента появления дочери, надеясь закончить его таким же лучшим сексом. После уборки и некоторых подготовок в доме, что заняли приличное количество времени, Санни отправился в город за покупками. Сегодня он позволил себе быть чёртовым парнем: надел брюки, толстовку, кепку, а глаза спрятал за солнечными очками, чтобы никто не смог узнать в нём милую домохозяйку. После покупки всего нужного, он решил заскочить в их любимый с Когари ресторан, с которым было связано много приятных воспоминаний, чтобы выпить кофе и съесть порцию лучшего мороженного. Они уже успели окрестить его как «наш ресторанчик» и не нужно было повторять дважды, каждый сразу понимал о чём речь. Народа было немного, но их любимый столик в углу был занят, поэтому не обратить внимание на посетителей, которые сидели за ним, Санни просто не мог. За столиком сидела роскошная блондинка с яркими зелёными глазами, с ярким макияжем и дорогими украшениями. Напротив неё сидел молодой человек, и Санни не нужно было много времени, чтобы в этих плечах и светлом затылке узнать своего мужа. Девушка кокетничала, улыбалась, а Когари был не против, даже отвечал ей. Они шептались и флиртовали, как пара счастливых влюблённых, как когда-то ворковали они, сидя за этим же столом. Внутри словно всё залили кипятком, ошпаривая органы. Сердце раздулось, как огромный шар, и пробралось куда-то в горло и уши. Ещё пару минут назад всё было так хорошо, он был окрылён и готов всё исправить, а что сейчас? Его муж флиртует с зеленоглазой блондинкой. И давно они вместе? В их любимом кафе, за их столиком. Давно ему нашлась замена? Это же не просто совпадение, что такая внешняя схожесть. Санни ушёл из ресторана, так ничего и не заказав и даже не сев за столик, какой теперь в этом смысл? Какой смысл теперь был хоть в чём-то? Вернувшись домой со всеми покупками, он чувствовал себя вымазанным в грязи. Все старые страхи и сомнения чёрными воронами выбрались наружу, кружа над головой. Всё правильно, не один ведь Санни чувствовал всё это напряжение в том числе и сексуальное. Только Когари не должен был притворяться девушкой и матерью двадцать четыре на семь, он мог быть собой, а Мэри всегда была нужна настоящая мать. Возможно, Когари им уже не интересовался? Поэтому они давно не раздевались друг перед другом? Всё сводилось к поцелуям за завтраком, перед сном, объятиям и всё! А последняя попытка Санни склонить его хотя бы к совместному душу, чуть не привела к скандалу, ведь Когари опаздывал, только ли поэтому? Ко времени, когда обычно возвращался Когари, стол был накрыт, горели свечи, в холодильнике охлаждалось вино, романтический ужин был готов и дожидался только того, чтобы его подали на стол. На свежих простынях в спальне были рассыпаны лепестки роз, на тумбочке стоял новый тюбик смазки, и всё кричало о том, чем хотелось закончить этот вечер. Санни, собрав небольшую сумку своих вещей, ждал возвращения мужа. Слёз не было, ничего не было, словно тумблер с надписью «Санни» выключили, и остался только бесчувственный убийца, у которого не может быть семьи, который не может быть счастлив. Никаких чувств. Так и разбивается всё о быт? Об общую усталость? Санни никогда не верил, что свадьба может что-то изменить их жизни. Думал, что сможет справиться с появлением ребёнка, но не смог. Как ему удавалось так долго притворяться, что всё в порядке? Он словно распотрошённая, подгнившая рыба, которая никогда не сможет плавать, и для еды уж тем более не пригодна. Когари вернулся домой в хорошем расположении духа, он был доволен сегодняшним днём. Санни выглянул из комнаты, окинув его взглядом. Он был одет словно собирался уходить: чёрная водолазка, тёмные брюки, а прилично отросшие волосы, были собраны в хвост. – Привет, – Когари снял обувь и подошёл к Санни, чтобы поцеловать, но тот отстранился, – ты чего? Почему одет? За Мэри решил поехать? – Привет. Хорошо день провёл? – он вновь отступил, не давая себя коснуться. – Нет, я не за Мэри... Я ухожу. – Уходишь? – он был ошарашен последней фразой, ведь Когари видел его взгляд и понимал, что уйти он хочет не просто в магазин или к родителям. – Что происходит, Санни? – Я не знаю от чего это происходит... От общей усталости, неудовлетворённости или чего-то ещё... Может просто быт пережевал нас и выплюнул... – Санни потёр переносицу. – Я не уверен, что смогу себя контролировать и дальше, скрывать то, что я не женщина, что Мэри мне никто и что мне больно, – он сжал руки в кулаки. – Ты однажды сказал, что не можешь гарантировать, что продолжишь любить меня, если я причиню вред твоей дочери... И я больше не могу гарантировать, что я его не причиню... Ей или себе, или тебе... Я люблю тебя, Когари, больше жизни люблю, и всегда буду любить, но я не смогу простить измену. – Какую измену? Санни, – он взял его за руку, – что происходит, любовь моя? – Я видел тебя сегодня... Заходил в наш ресторанчик... – Санни посмотрел на него, сжав его ладонь, чуть сильнее, чем нужно. – Блондинка с зелёными глазами. Наверное, так всё накопилось, за столько лет после свадьбы и появления Мэри… – Эта девушка представитель одного из крупнейших наших спонсоров, если удастся договориться с ней, то нам откроют доступ в Европу. У нас с ней чисто деловые отношения. Я, конечно, не скрываю, что вежлив и обходителен с ней, но это никакая не измена! Я тебя люблю! – Допустим... но ты мог выбрать любой другой ресторан... В любой точке города... Ты же знаешь, что это для меня важно! Было важно... – Санни отпустил его ладонь. – У тебя есть работа, друзья, коллеги. Ты в свободное время можешь уйти в зал, отвлечься от проблем на работе, с родителями, со мной, с дочерью. А я всегда здесь... – он обвёл руками прихожую, проходя чуть дальше. – С твоей дочерью, твоей матерью, твоей сестрой в твоём доме... Нам скоро тридцать, а у меня нет друзей, нет работы, я никак не реализовался! Я почему-то продолжаю отдавать долг мёртвой сестре, играя роль «жены», «матери». У меня есть только ты, но последние годы, у меня даже тебя нет... Мне кажется, у меня даже себя нет, – он задрал рукава, показывая шрамы от порезов и ожогов, потом повернул к нему левую ладонь, на которой можно было рассмотреть ещё красноватые ожоги на подушечках. – Я не замечаю, как режу себя. Я готовил ужин и положил ладонь на раскалённую плитку, а понял это лишь тогда, когда кожа уже прилипла. – Господи, Санни, – он взял его травмированную руку и стал целовать каждый пальчик, а затем и саму ладонь, – прошу тебя, не уходи. Да, нам трудно, но мы оба на это осознанно пошли. Прости меня, эти все ограничения по моей вине. Но Мэри тебя любит даже больше чем меня, она искренний ребёнок, ты для неё идеал. – Она считает меня своей матерью, Когари... Но когда ты дома, я ей и не нужен. Что будет, когда она узнает, что я... не то что ей не мать, я даже не женщина, а? Она меня возненавидит. Пусть лучше ненавидит за то, что я её бросил, – Санни прикрыл глаза, сдерживая слёзы. – Санни, – он крепко обнял своего любимого, – ты не прав. Она не может тебя ненавидеть, ты её вырастил. Санни, неужели мои слова о любви к тебе ни о чём не говорят? Мы решим этот вопрос, всё наладится! – Эти слова о любви – для меня всё... Я тоже никогда не прекращу тебя любить. Но я не могу. Я не могу отвечать за себя, я не знаю смогу ли не навредить ей или тебе... – по щекам Санни вновь потекли слёзы, и он выкрутился из объятий Когари, заламывая ему руку за спину и заставляя опустится на колени. – Я однажды чуть не задушил Мэри, что если я сделаю это снова? Что если в этот раз я возьму нож? Или того хуже – убью тебя? Я так не хочу. Не ищи меня, всё равно не получится. Твоей отдушиной был баскетбол, а меня учили убивать. Я люблю тебя и всегда буду, но я больше не могу за себя отвечать, мне нужно побыть и обдумать всё одному, – он чуть толкнул Когари вперёд, а сам схватил собранную сумку и выскочил из дома в слезах. – Постой! Санни! – он побеждал следом за ним, но лифт уже уехал, в бессилии он ударил по его дверям ладонями. Прикусив губу, Когари вернулся в квартиру, он не стал бежать за ним по лестнице. Какой смысл? Если Санни сам так решил, то его не остановить, не переубедить и слова о любви роли вообще не сыграли. Он сел на пол в прихожей и схватился за голову, парень-то он был уже не маленький, но пока никто не видит, мог позволить себе пустить слезу. Да, им было трудно всегда, с самого начала, да, их личная жизнь трещала по швам день ото дня, но Когари работал, чтобы всё это изменить. Он хотел забрать Санни и Мэри и уехать с ними в Европу, развивать свой собственный бизнес там, без оглядки на родителей, конечно, об этом он не говорил мужу, может и зря? Может Санни бы согласился потерпеть ещё немного? А что теперь? Он смотрел на свои ладони, на слезинки, упавшие на них и вспоминал, как часто сам этими ладонями вытирал слёзы с щёк Санни и говорил, что всё наладится. Но ничего не налаживалось, а становилось только хуже и Санни всегда молчал, не нагружал его тем, что чувствовал и молча терпел. – Прости… – прошептал он. – Это всё моя вина, всё моё нежелание огорчать родителей… Я был таким идиотом... Санни... Он прекрасно понимал, что если бы ещё тогда, он сразу предупредил, что Санни не девушка, а парень, всё было бы по-другому. Ему не доверили бы бизнес, его не восхваляла бы матушка, не ставила бы всем в пример… он очень любит свою маму, для неё это было бы большим ударом. Тем более ещё и Кэш голубых пристрастий оказался. Отец бы обоих выпорол… и, наверняка, лишил бы наследства. Но это уже прошло бы, мама бы свыклась, отец остыл, не пришлось бы притворяться и играть роли Санни, и он бы не сломался, не ушёл вот так! Всё бы было по-другому! Внутри стало так пусто и холодно, что его даже бросило в дрожь. Когари поднялся и вытер слёзы. Пройдя в спальню и увидев свечи, лепестки роз и даже новый тюбик смазки, к горлу подступил неприятный ком и он закрыл ладонью рот, снова едва сдерживая слёзы. «Боже, Санни, ты планировал этот вечер как романтический… Как же давно у нас не было даже просто секса… всё из-за моей невнимательности к тебе, моей работы, – он сел на кровать, перебирая лепестки роз, – ты всё сделал так красиво, не удивлюсь, если и ужин готов», – он не произвольно улыбнулся, вспоминая, как Санни обычно крутился на кухне, пританцовывая под музыку в наушниках, думая, что никто не видит. Достав телефон, он начал звонить Санни, но всё тщетно «номер не существует» отвечал ему голос оператора. Бесполезно, ведь он компьютерный гений, конечно, он спрятался… но Когари всё-таки решил отправить ему сообщение, в надежде, что когда тот отдохнёт и придёт в себя, прочтёт его и вернётся. «Ты ушел. Я понимаю, тебе нужно отдохнуть… но ты знай, что мы – твоя семья и тебя ждём. Я люблю тебя и буду ждать сколько понадобиться, ты понял?! Ты частичка моей души, меня самого, без тебя жизнь уже не та. Ты был моей отдушиной после работы, многочисленных переговоров и звонков. Только ты! Я с радостью возвращался домой, зная, что ты меня ждёшь. Даже когда самому было тяжело, ты продолжал улыбаться, а я этого не понимал. Теперь, возвращаясь домой, я буду ждать тебя…» Он отправил это сообщение, особо не надеясь на ответ, ведь это Санни, который хотел спрятаться от всего мира. Бросив телефон на кровати, он разделся и, взяв полотенце, направился в душ. Это немного помогло прийти в себя, но пустоту не заполнило. Единственное, что у него сейчас остаётся, это – Мэри, их малютка, и он должен быть сильным ради неё, он ведь её папа, защитник. Только вот как она отнесется к уходу матери? Как ей всё объяснить? Как сказать, что он не знает, где мама и уж тем более не знает вернётся ли она? От этих вопросов голова начала болеть и холодный душ ситуацию не исправил. Как он и думал, ужин был готов и ждал подачи, но Когари поел совсем немного, лишь чтобы утолить голод. После этого он оделся и отправился выпить в ближайший бар, залить, так сказать, своё горе. Ведь на трезвую голову у него вряд ли получится уснуть. Следующим утром, он проснулся от настойчивого звонка в дверь. После вчерашнего голова и без того трещала по швам, а эта ранняя утренняя побудка, лишь добавила головной боли. Он спал в одежде, на нерасправленной кровати, поэтому собрав все свои силы, состроил невозмутимый вид и, отряхнувшись от лепестков прилипших к нему, пошёл открывать дверь. На пороге стояла Милена, она привела Мэри и в нагрузку повесила на него Эмили, в двух словах проговорив, что нашёлся Кэш и она едет за ним, а малышку доверяет им… им с Санни. Мэри, видя, что Эми держат на ручках, тоже запросилась, чтобы взяли и её. Ребёнок в доме – это шум, но два ребёнка, к тому же две девчонки – это просто ад, они-то точно не дадут ему заскучать. Пришлось сообщить отцу, что он возьмёт пару дней отгула, ведь матушка так и не сообщила на какой срок она уехала. «За что мне это? Будь тут Санни, он бы в два счёта с ними совладал. Как ему это вообще удавалось?» –думал он, смотря за тем, как девчонки визжали и беспечно разбрасывали вещи по квартире. – Папа, а когда придёт мама? Я соскучилась, – спросила Мэри вдоволь набесившись. – Мама… – именно этого вопроса он и боялся, – у мамы дела… Её не будет, какое-то время. – Когда мама придёт? – снова повторила Мэри, дёргая его за штанину. – Я не знаю... – Когари выдавал себя взглядом, он правда не знал, когда Санни вернётся, даже не мог этого предположить. С болью в сердце он наблюдал за тем, как на глазах его дочери проступили слёзы, она словно уловила его настроение и залилась громким плачем. Не понимая в чём дело, Эмили тоже подхватила её настроение, всхлипывая. – Мамочки… – с лёгким ужасом произнёс Когари, не зная как остановить эти вопли. Он взял дочь и сестру на руки, покачивая. Он никогда не видел, чтобы они так истерили при Санни, видимо, его муж обладал какой-то особенной магией, которой теперь не было.