***
13 февраля 2016 года. Штаб-квартира ФБР 2.30 p.m.
— Ты знаешь, зачем ты здесь. Верно? — задавший ему этот вопрос человек спокоен. Лави сказал бы, что даже слишком. Он кивает, продолжая держать руки, сцепленные в замок, перед собой. — Тогда почему ты молчишь? Лави и сам хотел бы знать. Знаете, на самом деле он не прочь поболтать. Из всех членов их «маленького братства», как любит называть их компанию Джонни — а Джонни, поверьте много чего бредового и нелепого говорит; у него это врожденное, скорее всего, и Лави это даже пугает — у Лави напрочь отсутствуют тормоза. Лави может говорить часами о чем угодно, даже если его никто не будет слушать — о, это бывало, и не раз, поверьте — но только вот сейчас отчего-то у него ни черта не получается. Лави не может произнести и слова. Во рту сухо, будто бы он несколько суток провел под палящим солнцем пустыни, он потеет, поэтому и держит ладони закрытыми — пальцы немного подрагивают, и он сам не может понять, отчего это: от того, что ему страшно или же от волнения? Хочется верить, что все-таки от последнего. Лави не трус, вы не подумайте. В его жизни, пусть она и короткая, много чего происходит, и страх — самое невинное, что может испытывать Лави. Ривер посмеялся бы. Наверное, все дело в этом агенте. Лави серьезно не понимает, что тот от него хочет. Агент смотрит на него сквозь свои очки-половинки, и взгляд его прошибает рыжего парня насквозь. Лави старается смотреть по сторонам, переводит чуть растерянный взгляд по стенам, холодным и безликим в этой комнате, и впервые за все время нахождения в помещении для допросов ему хочется убраться отсюда подальше. Куда-нибудь на северный полюс. В бесконечность холода и мороза, лишь бы не ощущать на себе этот склизко-цепкий взгляд. Чувство внутри еще такое, знаете, сосущее: что-то определенно должно произойти. И Лави не уверен, что что-то хорошее.***
— Давай начнем с самого начала. Я надеюсь, ты не против? — он берет в руки папку, раскрывает ее на первой странице и начинает читать. — Я говорю, а ты — отвечаешь, хорошо? — человек видит, как меняется в лице Лави, и продолжает чуть более теплым тоном. — Или киваешь — как удобно, но подтверждаешь? Если бы допрос проводили по всем правилам, то его адвокат назвал бы это давлением со стороны. Да и вообще это незаконно — Лави еще несовершеннолетний, и проводить допросы детективы полиции или же агенты Федерального Бюро должны только в присутствии родителя или опекуна. Только вот Лави сирота, и вместо родного дома у него — холодные стены подвала на Медисон-авеню, так что уж тут ни никакого адвоката, ни кого-то из родственников. — Твое имя Лави Смит, верно? — Лави кивает, чуть морщась. Потому что фамилии Смит или Джонсон дают всем беспризорникам, попавшим в систему до того самого момента, как их не заберут приемные родители. — Тебе шестнадцать лет, и родился ты в Монтане. Тишина, стоящая после этого, завораживает. Лави, наконец, собирается с силами и смотрит прямо в глаза своему мучителю. Именно так, потому что по-другому у него не выходит назвать этого человека. Он все спрашивает, выпытывает, а у Лави совершенно нет желания отвечать. — Семнадцать, и я из Вашингтона. Агент если и удивлен, то не показывает этого. Вместо этого он пожимает плечами и продолжает нейтральным тоном: — Двадцать пятого ноября две тысячи пятнадцатого года тебя нашли в лесу заповедника Гринд-роувза. Что ты там делал? — Пытался найти ночлег, — он пожимает плечами, стараясь выглядеть непринужденно. Словно ничего и не происходит. И вот такие вот допросы для него — обычное дело. — По записям с камер наблюдения ты занимался совершенно другими делами, — агент откладывает в сторону достаточно толстую папку и скрещивает руки на груди. — Ты копал могилу. Или это новый способ найти место для ночлега? Сарказм в его голосе бьет Лави по нервам. Они и без того натянуты, как струны гитары, и вот-вот лопнут, стоит лишь неосторожному слову зазвучать в этой комнате. Или же не слову. Действию. — Мне было скучно, — Лави всеми силами старается отвлечь этого гребанного агента от следующего шага. Рыжий знает, каким он будет. И ему это совершенно не нравится. — Вы же читали мое медицинское заключение? И в глазах у него полыхает какой-то нездоровый азарт. Если сейчас все выгорит, то его тут же отпустит. Джонни ведь учил его, как нужно действовать правильно в таких ситуациях. Ну же, заглатывай наживку, заглатывай… — Читал, — агент хмурится, явно не понимая, к чему его пытаются склонить. — Но не отходите от темы, мистер Смит. Вам знаком этот человек? Лави подпирает рукой щеку, облокачиваясь на стол. Он ощущает себя уже не так ужасно, потому что понимает — представитель власти раздражен. Это немного приводит его в чувство. Лави чувствует уверенность. — Нет. Он даже не смотрит на фото. Лави по-прежнему хаотично осматривает комнату для допросов, уже более осознано останавливаясь на тех предметах интерьера, которые тут есть. — Может, все же глянешь. Настенные часы показывают два тридцать. Секундная стрелка мчится слишком быстро, как скоростной поезд. Лави любит скорость, время его успокаивает, и рыжий снова дает ответ, который приводит агента в тихое бешенство. — Никогда не видел этого человека. Лави закрывает глаза. В ушах шумит, гул настолько сильный, что будь он чуточку слабее и все также испытывая страх, не выдержал бы. Но этого нет. Лави облизывает вмиг пересохшие губы, морщится: допрашивающий вскакивает с места, хватает его растянутую футболку и шипит сквозь зубы: — Тогда почему ты закапывал его труп?Лави моргает один раз.
***
25 ноября 2015 года. Округ Колумбия, заповедник Гринд-роувз. 3.45 a.m.
— Ты можешь быстрее? — Он весит целую тонну! Никогда бы не подумала… на вид хиляк тот еще. — Эй, друг! Сколько еще тащить? — Метра три, не больше. — Тихо! Кто-то идет! А ну пригнулись! И ни слова! Луч искусственного холодного света бьет в глаза. Лави щурится, облизывает потрескавшиеся губы и морщится — вкус пыли на них слишком отчетлив, вызывает тошноту. Хотя, быть может, это и не от этого вовсе? Особенно, учитывая то, что они сейчас собираются сделать. Закопать человека. Друга. Господи, да они все ненормальные. По ним психушка плачет — Комуи давно это говорил, только вот никто не слушал — или же не воспринимал? — его всерьез. Комуи, если честно, тот еще мудак — не в обиду сестре, но. Большое и грозное «но» обрушивается на них, как снежная лавина: секунда еще — и ты в замкнутом пространстве, ни вдохнуть, ни выдохнуть; легкие режет так сильно, что обжигает — Комуи Ли слишком правильный и рассудительный, всегда старается угодить кому-то, а не поступить правильно. Хотя… Кто из них поступает сейчас правильно? Никто. Они закапывают друга, перешучиваются между собой и для них, кажется, это — нормально. Рыть чернозем, хрипеть от того, что легкие полыхают огнем от ледяного воздуха и руки дрожат так сильно, что комья земли падают на черный полиэтилен. Его бьет сильная дрожь. Пот липкой струей стекает по спине, и Лави всеми силами старается держаться. Это очень сложно — практически нереально сейчас — и уходят все силы, чтобы не выдать своей эмоциональной нестабильности. Господь Всемогущий, да они чертовы психопаты! Шелест листвы становится все отчетливей, хруст сухих веток под ногами незваного гостя пронзает тело острой стрелой; кажется, что еще чуть-чуть и сердце выпрыгнет наружу, в холодный и промозглый ноябрь, остывая в морозном утре начинающей подгнивать плотью. Лави зажимает себе руками рот — дыхание слишком сильное, хриплое, волнующее. Он знает, что в стоящей тишине заповедника оно может выдать, и тогда всем им придет конец. Раз, два, три. Тишина мелкой моросью тумана опускается на плечи рыжего, заставляя его тело дрожать. Шаги слышны все ближе, Лави молится, зажмурившись так сильно, что слезы из глаз. Раз, два, три. В детстве дети, с которыми он находился в системе, все время задевали его. Из-за внешнего увечья. Обесцвеченная радужка делает его не похожим на других, и в семь лет эта непохожесть бьет по мальчику слишком сильно. Дети — одни из самых жестоких существ на планете. Они могут уничтожить личность, даже не прикладывая огромных усилий; шрамы после не заживают. И после всего он придумал легкую считалку. Которая сейчас отчего-то не срабатывает. Раз, два, три… Ни черта не работает. Страх по-прежнему рядом, Лави ощущает его липкие нити, что стягиваются на теле все сильнее. Паническая атака накрывает подобно снежной лавине — бац! — и вокруг абсолютная тишина, холод и нет кислорода. Раз, два, тр… — Рыжий, твою мать, — искусственный луч фонарика бьет Лави прямо в лицо, — говорил же сидеть тихо. Слыша этот голос сейчас, Лави хочется убить его обладателя. Путы начинают потихоньку отпускать, легкие получают первые горстки свежего кислорода. Рыжий не может говорить. В горле пересохло и режет так сильно, что при первой попытке произнести хоть слово Лави морщится. Черт бы вас побрал. — Канда? — Джонни выдыхает с облегчением. — Почему так долго? — Нужно было избавиться от улик, — следует незамедлительно. — Вы его закопали? — переводит тему. — Ты нам помешал, — Лави наконец обретает способность говорить. Он поднимает с земли лопату, стискивает черенок с такой силой, что хрустят пальцы. — Я… — Потом, — коротко бросает Канда, подходя к завернутому в полиэтилен телу. — Ну что ж, Аллен Уолкер, пора прощаться. Лави остается наблюдать, как Канда взваливает на плечо тело друга и продолжает прерванный путь.Господи, гори они все в Аду…
***
14 февраля 2016 года. Штаб-квартира ФББ 08.30 a.m.
Ему предлагают сигарету. Лави выгибает брови, не говорит ни слова, хотя и хочется. Но разве это законно? Рыжая челка падает на глаза — ее давно следовало подстричь, но все не доходили руки; Лави отбрасывает чуть сальные волосы назад, зачесывая, и мечтает лишь о том, что неплохо бы принять душ. Неважно, горячий или жуть какой ледяной, но помыться все же не помешает. И он знает, что стоит только попросить, все будет — и душ, такой сейчас желанный, и чистая одежда, и возможно его даже выпустят. Но Лави не дурак. Может быть, он слегка что-то не догоняет, но так даже интереснее. Джонни всегда говорил, что по Лави психушка плачет, и, быть может, был абсолютно прав. Лави понимает это сейчас, когда отказывается. Потому что противный голос внутри шепчет ему принять предложение агента. Собственно, что он теряет? Ему и своего дерьма хватает, чтобы еще разбираться и с чужим. Но… Лави шлет и голос, и агента к черту. Он не сломается. — Мисс Линали Ли все нам рассказала. Лави отрывает взгляд от пачки сигарет. Уголок его рта дергается в подобие улыбки. — Серьезно? — голос кажется умиротворенным и тихим, и рыжий должен быть абсолютно спокоен, но внутри бушует такой ураган, что сдерживаться не хватает сил — руки начинают дрожать. — Да. — И Вы поверили? — Почему нет? Она была очень убедительна. Лави молчит. Потому что знает, что сидящий напротив человек блефует. Ни черта Линали Ли ему не рассказала. Потому что — Лави уверен — та Линали Ли, которую он успел узнать, послала бы этого ФБР-овца к черту. Агент считает, что выиграл. Потому что Лави молчит. Потому что думает, что такому болтуну, как он, нечего сказать, раз все факты вылились на него таким дерьмом. Но это не так. Человеческий мозг работает только на пять гребанных процентов. Поэтому мы так слабы, так эмоционально не стабильны, так… Лави готов написать по этой теме хорошее так эссе или научную работу — хотя что там сейчас пишут в школах или колледжах? — но не уверен, что кому-то это будет интересно. Хотя пофилософствовать он хотел бы. — Вы блефуете, — утверждает Лави. Он подгибает ноги под себя, наклоняется ниже, почти к самой столешнице и шепчет: — У вас ничего нет. И продолжает следить за реакцией. Внешне этот человек спокоен, но внутри него — О, Лави знает таких людей насквозь, уж поверьте — целая буря негативной энергии. Она бурлит, кипит в нем, как почти готовый к извержению вулкан, и избежать конца Помпеи не получится; гнев, знаете ли, сам по себе не проходит. Это же закон сохранения энергии в действии — сначала негатив, а потом уж… а что собственно потом? У кого как. Лави не любит физику, и всю ту чепуху, что она несет за собой.