© Пауло Коэльо
***
9 ноября 2015 года Округ Колумбия, город Дейтон Бедрисон-авеню 4/8 8:30 p.m.
— Я ненавижу тебя, — произносит Недомерок, не отрывая глаз от телевизора. — Ахуеть как ненавижу. Линали тихо охает, с ужасом смотрит на Канду и ждет его реакции. Юу плевать, он и не такое слышал от мелкого щенка за время их пути, поэтому лишь пожимает плечами и тянется к бутылке пива. Жажда одолевает его в конец. — Это не новость, — тихий щелчок и пшик, раздающийся после того, как Канда открывает жестяную банку, заставляет всех остальных вздрогнуть. — Придумал бы чего по-интереснее. Аллен издает тихий смешок, тянется к последнему куску пиццы и продолжает пялиться в зомбо-ящик, будто бы тот может дать ему все ответы мира. Канал, что включил Недомерок, Юу не особо различил, ибо для него они все на один манер: транслируют тупую хуйню, скармливая ее основной массе населения, как изысканный десерт. И люди верят, срань Господня, реально верят в это, и Канда совершенно не понимает, как вообще люди еще не стали героями тупых бестселлеров про Конец Света. Тупые, мать его, марионетки. Зомби, которые лишь внешне напоминают обычных людей, но внутри все подвержены этому заражению. Это еще одно хорошее напоминание тому, что мир реально катится ко дну. Канда пьет пиво маленькими глотками, облизываясь машинально, когда пена остается на губах. Он не особый любитель хмеля и солода, но рыжий не притащил ничего другого. Поэтому и выбирать не приходится. — Ну так что, — вновь начинает Линали, когда Уолкер доедает свою порцию. Его рот весь покрыт соусом, и у Канды резкий приступ тошноты от этого вида. — Что это за дурацкий план, Аллен, — продолжает Ли, хмуря свой идеальный лоб. — Это совсем не смешно. — Я не смеюсь, милая, — улыбается Аллен. — Только так я смогу всех вас защитить. Логика у пизденыша, конечно, ебанутая, как и он сам, и Юу уже никогда не сможет ее понять, да и не нужно ему это, в принципе. Нахуй еще и этот геморрой, когда итак проблем навалом. Канда обычно никогда толком и не слушает, что Недомерок там трепет своим так называемым друзьям. Знаете, у него от этого развивается ужасная мигрень. И в большинстве случаев Юу просто игнорирует весь словарный поток Уолкера, но сейчас… Сейчас сделать это совершенно невозможно. Потому что он реально сейчас несет хрень, которая вызывает у Канды дикое желание начистить ему рожу. Канда не имеет представления, как он докатился до такого, но, вашу же мать, это уже ни в какие ворота. — Ты ебанутый, — утверждает Юу, сминая пустую жестянку. Скрежет давит на виски и вызывает неприятное сосущее чувство внутри, но Канде в общем-то плевать. — Это ничего не изменит. — Тебя забыл спросить. Ты свою долю уже получил, так что можешь проваливать, — огрызается Уолкер. — Аrrivederci* — Аллен, нельзя же так. Это… — пытается упрекнуть его Ли, но рыжий, видя взгляд Уолкера, направленный на Юу — злой и разочарованный одновременно — останавливает ее первым. Умный пацан. Отчего-то все писатели, — да, Ривер, я читать умею и даже писать, блять, отъебись — когда пытаются описать напряженную атмосферу между своими героями, привыкли называть этот момент «тишина». Она иногда напряженная, иногда оглушающая, а иногда отчего-то ценители слов сравнивают этот свой момент с натянутыми нитями, которые рвутся с громким звоном в этой самом «тишине». Юу много книг прочел, но никогда не мог представить чего-то подобного. Потому что все это брехня. И нет никакой «тишины». Есть только гневное дыхание, посторонние звуки вокруг — окружающий мир живет своей никчемной жизнью, и люди в нем, как трутни, но не об этом сейчас — но никакой оглушающей тишины нет и в помине. Есть только они, обескураженные и пришибленные. Злые и недоверчивые. Глупые дети. Наивные простофили, которые отчего-то верят в «мир во всем мире» и радужных пони. Благо, блять, единорогов сюда никто не приплетает. И на том спасибо. — Так вот, — Недомерок обводит всех напряженным взглядом. — План достаточно неплох, я уже обо всем позаботился. Не хватает только нескольких деталей, но они… — Пацан, ты уверен? — Ривер, хранивший все это время молчание и вообще никак не участвующий в их беседе, резко перебивает его. Австралиец теребит в руках папиросу и портсигар, он совсем не смотрит в сторону Уолкера, а пристально всматривается в гравировку на своем портсираге. Аллен резко выдыхает. Канда замечает, как тот пристально следит за тем, как пальцы Венхамма обводят края гравировки, так бережно и нежно. Взгляд, надо заметить, при этом у Уолкера совершенно затравленный. — Я хочу этого, — наконец произносит он. — Я хочу этого. Они молчат пару минут. Ривер поднимает усталый взгляд, засовывает папиросу в рот, откладывает портсигар в сторону и начинает шарить по карманам в поисках спичек. — Я в деле, пацан, — спустя минуту произносит Венхамм, прикуривая. Взгляд его стальных глаз неотрывно связан со взглядом Уолкера. — Размажем эту свинью. Говори свой план. Недомерок резко выдыхает, будто бы и не дышал все это время. Он кивает так резко, что, кажется, у него сейчас глаза выпадут, а потом тихо и на вдохе произносит «спасибо». Канда ни черта не понимает, что только что произошло, и это его пиздец как бесит. Но, в прочем, мелкий был прав. Канда свою работу сделал. Поэтому и делать ему тут нечего. Юу поднимается и направляется в сторону выхода. Действительно. Аrrivederci — Но, пацан, — слышит он у входа голос австралийца. — Азиат нам тоже нужен.***
21 февраля 2016 Штаб-квартира ФБР
— Расскажите о своем подопечном, мистер Линк. Говард грустно улыбается и смотрит в глаза допрашиваемого агента ФБР. — Что ж, — Линк вздыхает, — это очень печальная история, агент. Говард старается улыбаться приветливо. Агент, что допрашивает его, ему не знаком. Прошлый, надо признать, был обычным простофилей, которому скормить «утку» было проще, чем отобрать конфету у ребенка. Этот же, наоборот, слишком прямолинеен. Тем и опасен. Допрос продолжается всего несколько минут, но Линку кажется, что прошла уже вечность. Пристальный взгляд напротив вызывает в нем легкую дрожь, и Говард не совсем понимает, отчего она: то ли от адреналина, что стремится по венам выбраться наружу, то ли от нарастающей паники. Но, блять, Говард Линк — глава одного из самых могущественных синдикатов Америки, и такое глупое и ничтожное чувство, как страх ему совершенно незнакомо. С этим надо что-то делать. Срочно. — Аллен хороший мальчик, господин агент, — начинает он свой рассказ. — Я знал его с детства, я вырастил его, заменил ему отца. И от этого так больно осознавать, что он мог сотворить такое. Печаль и горечь в его голосе почти поддельная. Возможно, он действительно сожалеет о том, что натворил его «подопечный», а возможно он всего лишь разочарован. Иногда Говарду кажется, что он поступает неправильно. То, что он сотворил и еще сотворит — чистое зло. И гореть ему в Аду за свои грехи. Но… Потом Говард вспоминает зачем, и эти глупые мысли покидают его разум. Ему не важно, что действительно двигало им двадцать лет назад, когда он вступал в синдикат Маны Уолкера. Важно то, что есть у него сейчас. И позволить отобрать это все какому-то ребенку — просто проебать всю свою жизнь. Знаете, Говард не такой идиот. Поэтому, прости Аллен, но он ни о чем не сожалеет. Если потребуется сделать это снова, то он сделает. Даже если это будет его собственный сын. — Я понимаю, мистер Линк, что Вам тяжело снова все это вспоминать, но это действительно нужно сделать. Агент откидывается на спинку стула, ослабляет небрежным движением галстук, будто бы ему душно. Делает пару глубоких вдохов, затем начинает теребить браслет на руке. Говард пристально следит за всеми его действиями. Очень интересно, думает он, когда видит довольно-таки вычурную вещь на представителе федеральной власти. — Знаете, у Аллена тоже был такой, — небрежно замечает он, и агент на секунду, всего одну и такую незаметную для всех, но такую важную для него, Говарда Линка, вздрагивает. — Это единственное, что осталось ему от отца. Агент прячет руку с браслетом под столом, садится прямо и задает свой следующий вопрос: — Да? И глаза, такие мертвые всего несколько мгновений назад, горят пламенем. Неукротимым и таким обжигающим, что Говард уверен, если бы можно было взглядом убивать, то он давно был бы мертв. О ч е н ь и н т е р е с н о. — Да, знаете… — Линк делает паузу, якобы вспоминая, — …Мана очень любил Аллена, а Аллен души не чаял в своем отце. У Маны были четки, совсем простые, он привез их то ли из Китая, то ли какой-то другой страны. Сделаны они были буддийскими монахами, из семян лотоса, — последнее слово Линк выделяет с особой тщательностью, замечая, как снова агент дергается — совсем незначительно, но Говарду достаточно и этого. — Аллен все время грозился выкинуть их, потому что это вызывало в нем какую-то нездоровую реакцию. Мана же не был верующим, понимаете? Но он постоянно таскал их с собой, как напоминание о том, что в мире есть и обычные мирные радости. Так он говорил сам, но я не особо верил в это. Мана Уолкер был весьма интересной личностью, и мир потерял его. Его ум, его деловую хватку, его… — Говард переходит на шепот, — … решительность. Понимаете, господин агент? — Конечно, — холодно отвечают ему. — Мы читали досье мистера Уолкера. — Что ж, приятно осознавать, что есть понимающие люди. Так вот, о четках. Когда произошла эта ужасная трагедия с отцом, Аллен выкинул все его вещи. Ничего не оставил, чтобы могло хоть как-то напомнить ему об отце. Но четки он оставил. Сделал из них браслет. Носил на левой руке. Прямо как вы, господин агент.***
19 ноября 2015 года Округ Колумбия, город Дейтон Бедрисон-авеню 4/8 10:00 p.m.
— Ты мог уйти, — шепчет Недомерок в пустоту. — Мог, но остался. Канда молчит. Он аккуратно счищает рыбью чешую с доски. Со стороны кажется, что это занятие так его увлекло, что нет ничего важнее этого. Аллен прочищает горло и пробует еще раз. — Канда, — голос все же хрипит, будто бы Уолкер не говорил несколько дней. Во рту скапливается слюна, он сглатывает ее и повторяет: — Канда. Юу не отрывается от своего занятия. Он выкидывает мусор, берет чистую доску и начинает разделывать рыбу дальше. Одновременно с этим Канда открывает кран и набирает воду в кастрюлю. Аллен сжимает кулаки так сильно, что наверное останется след. Но ему плевать. Он облизывает губы, дышит так шумно — пыхтит, правильнее сказать — и подходит ближе. Сам не понимая, что хочет узнать. Что хочет сделать. Всего несколько минут назад Канда вернулся обратно в квартиру Ривера. С пакетом продуктов. Около часа назад он все же покинул ее, и Уолкер не знал, вернется ли он, когда Ривер сообщил им, что Канда для осуществления плана тоже нужен. И все эти полчаса походили на ад. Аллен не знает, как вообще продержался. Но, тем не менее, это случилось. Уолкер касается его плеча осторожно. Будто бы боится, что Канда может сотворить что-то ужасное. Причинить ему боль. И это возможно на самом-то деле. Канда остается для Аллена самым непонятным человеком. Сколько бы раз Уолкер не пытался разгадать его, ничего не выходит. Канда будто бы хамелеон, подстраивается под окружающих с такой легкостью и так быстро, что это физически причиняет боль. Канда Юу как часовой механизм. Сломанный часовой механизм. Аллен очень хочет его починить, но не имеет представления, как это провернуть так, чтобы сам Юу не заметил. Пока не имеет. Но время достаточно коварно. Сейчас оно не их сторонник, но после всего — Аллен надеется на это — оно обязательно должно стать таким. Иначе быть не может. Иначе, зачем вообще все было это затевать? Зачем было подвергать всех такой опасности. Зачем нужно было… Встречать Канду. Пытаться разгадать его. — Убери руку, — тихо просит Канда, не прерывая своего занятия. — Иначе я отрежу тебе ее. Он это абсолютно серьезно. Нож в его руке тому подтверждение. — Извини, — сам не понимая зачем, извиняется Уолкер. — Я просто хочу, чтобы ты… — … отъебался от меня, пизденыш. И съебал парить мозги кому-нибудь другому. — Канда, — грубость в его словах задевает Аллена так сильно, что он не может вдохнуть. У него начинают дрожать руки. — Канда, прошу тебя. Его голос ломается, и что-то в нем заставляет Юу отложить в сторону нож и замереть. Он не поворачивается, Аллен подходит ближе, встает боком, и ему видно его лицо. Оно спокойно. Красивый профиль, Аллен только сейчас замечает это. Как и множество других деталей, которых раньше не мог увидеть. Тонкий шрам на брови, пару родинок возле ушной раковины, крохотных совсем. Их не видно, потому что Канда постоянно с распущенными волосами, но сейчас, когда он готовит — суши и роллы я терпеть не могу, но это единственное, что я могу приготовить — он собрал их в хвост. И родинки стало заметно. Они выглядят… мило. У Канды длинные ресницы, морщинки вокруг глаз, совсем еще маленькие, будто бы он постоянно щурит глаза. — Хватит, — Канда открывает глаза и поворачивает голову к Аллену. Руки его цепляются за столешницу будто бы во спасении. — Не пялься на меня, придурок. Его глаза синие, такие глубокие, что Аллен вот сейчас готов прыгнуть в них с головой. Как бы банально это не прозвучит, но они напоминают ему море. И оно зовет его, зовет его упасть с обрыва в его черные воды-зрачки, и Аллен готов к этому полету. Аллен срывается вниз, когда дрожащими руками обхватывает лицо Канды и прижимается своими губами к его сухим губам. Падать с обрыва не больно. Больно — л е т е т ь.