Падая с небес...

Бетти задумчиво смотрела на здание колледжа. Старые, кое-где облезлые оконные рамы, поросшие плющом кирпичи, высокие стены, в которых всегда будет продолжать звучать смех, всегда здесь кто-то будет лить слёзы. Кто-то впервые разочаруется, влюбится, задумается о самоубийстве, замкнется в туалете от боли, будет хохотать до слез, выкурит первую сигарету, разобьет костяшки пальцев в кровь о мрамор. Для кого-то это место, как и для Элизабет, станет открытием, полным безграничными возможностями. А теперь она просто смотрела. В последний раз. Чемоданы были упакованы, билеты куплены, а тоски в сердце с каждой секундой становилось все больше и больше. Она не стала звать друзей, чтобы вместе походить и погрустить по городу. Она должна это сделать в тишине, чтобы можно было запомнить каждую мелочь. Чтобы можно было разделить эту грусть с самой собой, оставить в сердце лёгкий надрез, чтобы потом, хоть и с грустью, все время о нем вспоминать. Девушка поправила край легкого, нежного по-весеннему платья и развернулась, направляясь в сторону закусочной «У Попа». Если бы можно было запомнить запах, который витал в Ривердейле. Это был запах древесины, травы и дыма, такой родной, и ранее не заметный, этот запах сдавливал лёгкие, прессуя маленький город своей духотой и затхлостью. Элизабет медленно шагала по дороге, всматриваясь в каждый дом, хотя все они были почти одинаковые, старалась разглядеть то, чего не видела все эти семнадцать лет. И то, чего уже не сможет больше рассмотреть. Такая тоска, а вроде ещё не уехала. Бывшая Купер сжала ручку сумки и посмотрела на виднеющуюся вдали красную мигающую вывеску кафе. Это место было храмом её воспоминаний. Здесь было всё. Друзья, новые знакомые, таинственный человек, что, наверное охотится на неё до сих пор, начало общения с Джагхедом. Девушка поглубже вдохнула аромат города. Как же она будет скучать. Начинало темнеть, видимо, сходить до Попа не судьба, пора возвращаться, ночью самолет. Тут девушка вспомнила, что хотела оставить свой блокнот с заметками на столе в своём кабинете колледжа, чтобы Джагхед в любой момент эмоционального застоя мог им воспользоваться. Через пару минут ходьбы по схользкой асфальтированой дороге, что после дождя блестела и зазывала провести по камешкам рукой, чтобы хоть как-то оставить свой след в Ривердейле, светловолосая распахнула тяжёлые двери заведения и стараясь не шуметь, стала подниматься на второй этаж. Такой родной кабинет, в нем она знает каждый закуток, каждую полочку, и бумажку. Элизабет ещё раз посмотрела комнату, стараясь запомнить её такой, какой Бетти видела её почти каждый день. Творческий бардак. Фотографии и вырезки на стенах. Вечно переполненное мусорное ведро. Тяжелые тёмные шторы, в которых скопилась пыль из поколения в поколение. Девушка невесело усмехнулась и достала из сумки розовый блокнот. Нужно оставить в нем какое-нибудь послание, ведь она не стала прощаться с Джонсом. Она не стала прощаться ни с кем, да они и не знали, что Бетти уезжает сегодня ночью. Это слишком тяжело. Схватив ручку, забытую когда-то на столе, блондинка заправила за ухо прядь и стала мелким почерком писать прощальное письмо на чистом листочке блокнота. Давящую тишину наполнил легкий шорох, в кабинетах иногда водились мыши, вдруг девушке стало не по себе, какое чувство страха и неуверенности. Не успела девушка расправиться плечи, чтобы отогнать это неприятное ощущение, как почувствовала, что в горло упирается острое лезвие ледяного ножа. Де Виллер судорожно вздохнула и широко от страха раскрыла глаза. Чье то массивное тело прижало её к себе. Завоняло алкоголем и сигаретами, а ещё невыносимый запах пота. В ушах начало звенеть, и девушка слегка приоткрыла губы, чтобы получить хоть чуть чуть свежего воздуха. – Ну что, Бетти, думала сможешь от меня спрятаться? – чей-то горячий шёпот неприятно обжег ухо, девушка дернулась, одновременно пытаясь различить голос и вырваться из цепких сильных рук. Некто быстро развернул её и отшвырнул в стену. Больно ударившись головой, отчего вся комната стала плавно кружиться, Элизабет всё же предприняла попытку встать. Человек с силой стиснул её плечи, заставляя встать, и вжал её маленькое тело в холодную стену. Когда, наконец, головокружение прекратилось, Бетти различила перед собой очертания парня. – Реджи? – девушка встала на носочки, чтобы нож так сильно не давил на горло, заставляя хрипеть. – Неожиданно, да? – тёмные глаза парня были через край наполнены безумием, лицо исказила гневная гримаса, отчего он был похож на неудачный эксперимент пластической хирургии. Какое-то время они молча смотрели друг другу в глаза. Элизабет судорожно глотала воздух, но его все равно было катастрофически мало. – Почему? – блондинка аккуратно пошарила рукой вокруг себя, стараясь найти путь к спасению. – Что «почему»? Почему я убил ИХ? – парень сильнее надавил на лезвие, от чего девушка болезненно зажмурилась, боясь даже глотать. – Потому что все они мне мешали быть с Шерил. – девушка бы удивленно открыла рот, если б так сильно не боялась темноволосого. – Ничтожества. Начиная с её брата, он не хотел, чтобы я был с его сестрой просто из принципа, плел ей насчёт того, что я бабник и всех просто использую. А ведь Шерил всегда больше всех верила только ему. Теперь земля ему будет пухом. Вероника. Она была моим оружием против тебя. Я заметил, как ты настойчиво стала расследовать убийство Джейсона, и почти нашла разгадку. Лодж давала мне на тебя хорошую информацию, но затем решила отойти от этого дела. Мне нелегко было подстроить самоубийство, но я смог сделать это даже без подозрений шерифа Келлера. Теперь эта несчастная ученица, она заметила то, как я отмывал руки от крови Вероники в озере. Она бы тут же заявила в полицию, если б не несчастный случай. Тебя я преследовал долго. Каким-то чудом ты всегда ускальзывала от меня, но сегодня тебя никто не спасёт. Ни Вероника, что тщательно покрывала тебя, почти не рассказывая ничего, кроме очевидных вещей. Ни Джонс, ни Эндрюс. Я не мог больше ждать, когда Шерил забрали в психбольницу! – парень со всей силы ударил кулаком по стене, рядом с головой Бетти, отчего девушка сдавлено вскрикнула. – Ты знала, что она беременна, ты знала, что долго скрывать ребёнка в тайне она не сможет, ты все знала! – Реджи кричал, что есть мочи, Бетти заметила как в его глазах стали собираться совсем не мужские слёзы. – Ты её не уберегла! Ты могла все рассказать мне, или заставить её все мне рассказать самой! – Это её выбор! Она не хотела никому ничего говорить, если б я не заметила как ей стало плохо от вина! – девушка сама была готова разрыдаться от всей этой ситуации, но не понятно, толи от страха, толи от горя. – В любом случае, это был твой последний день, Элизабет. – Стой!!! – девушка вцепилась парню в плечо, словно он был её спасательным кругом в этом смертоносном океане людского мира. – Я должна тебе кое-что показать. – блондинка лихорадочно пыталась придумать план своего спасения, а для этого нужно потянуть время. Парень слегка ослабил давление на нож, и неверяще посмотрел на девушку. – Это от Шерил. Реджи убрал от её горла нож, но продолжал стоять в напряжённой позе, ловя каждое движение блондинки глазами, когда она пошарила рукой в сумочке и достала оттуда аккуратно сложенное письмо. Парень различил на записке почерк Шерил, отчего немного расслабился и взял протянутую бумажку. Бетти взволнованно затаила дыхание и быстро обшарила помещение глазами, заметив из подходящего оружия только настольную лампу, которая как раз, была выдернута из розетки. Молясь чтобы парень ничего не заметил, блондинка поняла, что это шанс пятьдесят на пятьдесят. Либо она, либо её. Быстро схватив железное оружие со стола, Бетти со всей силы ударила им по голове Мантла. Парень вскинул на неё мгновенно помутневший взгляд и тут же ничком упал на пол, смахнув со стола аккуратно сложенную стопку бумаг. Девушка замерла. Ноги и руки совершенно перестали её слушаться, онемев от страха. Выронив из трясущихся рук лампу, Бетти отступила назад, заметив как из затылка парня потихонечку вытекала струйка крови. Оставив недописанное прощальное письмо на столе, девушка вылетела из кабинета, не забыв прихватить письмо Шерил. Шатаясь из стороны в сторону, на еле гнущихся ногах, Бетти пошла, а затем со всех ног помчалась к выходу. Даже если её и заподозрят в убийстве, то камеры колледжа так же записывают и звук, значит обвинения с неё спадут, а Мантла посадят за решетку. По тьме ночной, Элизабет, постоянно оглядываясь, поплелась в сторону дома, иногда оскальзываясь о скользкие камни, из-за чего пришлось иногда цепляться за деревянные, разбухшие от влаги, ограды. Она была уверена, что не убила Реджи, но, хотя бы лишила его сознания на некоторое время, а тогда, скорее всего, его найдёт охранник, пересмотрит запись, и доложить обо всем шерифу Келлеру. Осталось только молится, что все так и будет. *** здравствуй, мама. сегодня я в психбольнице, докатилась, однако же, дострадалась. вот сумела ж в 17 настолько спиться, что гадай теперь - что мне ещё осталось? я больна передозами и любовью, что струится внутри смертоносной силой, меня учат собратья с дурною кровью, что любое отчаяние выносимо. по ночам они ходят в мою палату, умиляются спящей шизофреничке, оставляют записки "живи", "будь рада!" и идут умирать, что давно привычно. да и я знаю выход в одну свободу, крайний выход для тех, кто не хочет верить: руку смело свою опускаешь в воду и проводишь три вдоль. замирает время. здравствуй, мама. я сделала пять надрезов, и теперь болят руки. не засыпаю. врач смеется: "ну как? непривычно трезвой?" я смотрю на запястья и ожидаю. это место - притон не жильцов-воителей, они выйдут отсюда и снова в рай. врач устал был ранимым недоспасителем, он погряз в бесполезности. "умирай" - говорит он внутри себя каждым прибывшим не по разу и с тем же. смертельный кайф. я, пожалуй, еще здесь считаюсь выжившей, юной, глупой и любящей страшный драйв. я сейчас под таблетками и в апатии, ко мне ходят медсестры и ищут пульс. моя жизнь летит медленно по касательной, и я знаю, что к прежнему не вернусь. здравствуй, мама. наполнена жизнь паденьями, я не верю в себя, и издержки возраста меня кличут обдолбленным поколением, я спешу отзываться с огромной скоростью. моё сердце болит. я влюбляюсь заново. ты не знаешь, но он на меня так зол. я к нему не прислушалась, ведь упрямая, и теперь только жду, чтобы он пришёл. я к тебе не тянусь. не скучаю, в принципе. хоть признать нелегко, и меня пойми. я сегодня твой псих. и мои амбиции возрастают. прости, наконец прими. мама, я же бунтарь, хоть несу спокойствие, как защитную бронь на своём лице. и сегодня мне высшее удовольствие - знать: отсюда ты где-нибудь вдалеке. об отце. мне так хочется с ним остаться, быть обузой и бременем, рядом быть. мама, я же опять выбираю сдаться, и тебе меня стоит лишь отпустить. здравствуй, мама. сегодня я в психбольнице. докатилась, однако же, дожила. я давно перестала тебе молиться, ведь когда умирала - ты не спасла. Шерил, скомкала немного желтоватый кусок бумажки со стихами, что в течении нескольких лет писала сама, и тут же спрятала руку за спину, так как тяжёлая железная дверь комнаты отъехала в сторону. Пол её «камеры», очень часто был усеян кучей бумаг, недописанных скомканных стихов, а ведь она всего лишь хотела написать истину, чтобы не сойти с ума в этой белой клетке для психическибольных. И вот в бледной руке зажат единственный и неповторимый идеал, жаль что пришлось смять лист, но никто не должен увидеть этот кусочек души, изложенный на сухой бумаге. Послышались приглушенные голоса, Блоссом слегка сузила глаза, человек явно не решался войти, она одернула край белоснежной длиной рубахи, продолжая сидеть на полу, и слегка поддалась вперёд, чтобы посмотреть кто стоит в проеме. Вошла очень красивая девушка, в выглаженном светло голубом костюме, с серебряной вышивкой на рукавах, от нее приятно пахло дорогими духами, а золотисто-бледные шелковистые локоны мягко спадали на плечи. Большие зелёные глаза, казалось, смотрели прямо в душу, пытаясь разглядеть на самом дне светлое и живое, худое лицо выглядело аристократично и величественно, но по-девчачьи наивно, и даже кукольно. Отложив маленькую сумочку на стол возле железной двери, девушка слегка улыбнулась, и продолжала надвигаться на сжавшуюся фигурку в другом углу комнаты. – Шерил. – выдохнула девушка, разглядывая худые бледные руки, костистые пальцы и выцветшие, казалось, побледневшие рыжие волосы. Она взглянула в чёрные капли глаз, что теперь не излучали горечь и жизнь, теперь это были серые точки, которые обычно ставят люди на себе, чтобы закрыться от всех и молча уйти. «Заключенная» недоверчиво покосилась на пришедшую, не зная чего ожидать от этой особы. К ней не заходили даже родные, а тут прям Английская Королева. Светлые волосы красиво блестели золотом при свете раздражающе белой лампе, отчего эти завитки крема хотелось потрогать, ощутить на кончиках пальцев их гладкость. Девушка замедлила шаг, а в зелёных глазах стали собираться крупные слёзы, она присела и оперлась коленями о ледяной, светлый, как снег, пол комнаты. Трясущиеся персикового цвета пальцы аккуратно подделки локон бледных, растрепанных волос. Блоссом вжалась в стену ещё сильнее, и всеми силами пыталась вспомнить это лицо. И вспомнила. Вспомнила то, что пыталась не забыть все это бесконечно долгое время пребывания в этой психушке. Шерил вцепилась костлявыми пальцами в девушку и громко разрыдалась, хватаясь за тонкую спину и зарываясь лицом в светлый костюм. Сильно сотрясаясь она прижала к себе Элизабет, словно та была её соломинкой в огромном океане невозможной боли и страданий, спасением на грани сумасшествия. Шерил думала, что при их встрече, которая обязательно должна была состояться, станет намного легче, с плеч упадёт груз обиды, и можно будет возвращаться в нормальный мир, ведь у неё теперь есть верная подруга, которая вернулась, не оставив сшнивать в этой клетке. Но все прошло в точности наоборот. Боль, такая невыносимая и разъедающая, а ещё огромная слабость во всем теле, но ни в коем случае нельзя разжимать пальцы, иначе пути обратно уже не будет, и никто больше не спасёт. Бетти громко всхлипывая прикусывала губу, чтобы не закричать. Она готовилась к этому моменту несколько лет, репетировала каждый день у себя в голове. Но она не ожидала увидеть Блоссом такой сломанной и померкшей. Как будто солнце потухло, а все звезды разом упали с огромного неба навсегда. В этой огромной холодной белой комнате они были как две несуразные наклейки, совершенно не вписывающиеся в интерьер. Одноместная железная кровать, что стояла в углу, смотрелась даже лучше чем они. Холодные пальцы сжали хрупкую кукольную ручку, а девушка посмотрела в живые зеленые глаза, и еле прохрипела: – Ты пришла... – бледные сухие губы продолжали дрожать, отчего речь Блоссом была слегка невнятна. Бетти по-матерински прижала к себе девушку, поглаживая иссохшиеся, растрепанные волосы. – Что же с тобой произошло... – прошептала она, глотая соленые слёзы. Шерил судорожно выдохнула, продолжая сжимать руку подруги. – Я ведь уже не в приюте? – Нет, ты в Нью-Йорке, в закрытой для общего доступа психиатрической больнице... Как такое произошло? – девушка рассматривала белые стены комнаты, пытаясь согреть ледяные пальцы пациентки. – Пока я была в приюте, мне давали таблетки, якобы успокоительные, но потом у меня появилось неопределенное желание убивать. – на дне чёрных глаз мелькнуло безумие, девушка приподнялась и посмотрела в зелёные глаза, доверительно прошептав: – Я бы могла убить их всех, понимаешь? У меня была куча возможностей, все эти монашки, я могла в любой момент темной ночью перерезать им горло, но сдержалась. У Бетти мурашки пришлись по спине, а страх стал медленно проникать под кожу, щекоча нервные отростки. – Наверное, ещё подействовало то, что я убила своего ребёнка. – девушка безразлично откинула голову на хрупкое плечо, покрытое дорогой тканью. – Ты убила ребёнка? – теперь у самой аристократки похолодели пальцы, желудок сжался от напора ужаса, что прошелся по всему телу. Шерил улыбнулась, будто вспомнила что-то приятное: – Да, ты бы видела лица этих святош, привязали меня к кровати, после того как достали из ванной наполненной моей кровью, тогда был её не такой большой срок, но было чудовищно больно, я даже подумала, что умру. Но они прибежали, им же выговор идёт за не досмотр «заключенных», сразу все забегали. – девушка заерзала, поуютней устраиваясь на плече. – Потом меня и привезли сюда... Бетти не знала что сказать, просто потеряла дар речи. Это была не Шерил, а какое-то другое существо, лишённое чувств и сожаления. ДеВиллер слегка поглаживала бледную руку, покрытую нитями фиолетовых и синих вен, думая о том, что теперь будет. – А ты как провела это время? – вдруг рыжая заговорила и вовсе еле слышно, будто обижено. – Я училась управлять семейными делами, руководить прислугой в поместье, нашла себе мужа, ну, точнее, того требует мой возраст, иначе пойдут подозрительные слухи, так мама говорит. Он состоятелен, красив, и очень внимателен ко мне... – Но ты его не любишь. – продолжила Блоссом, рассматривая на пальце Элизабет дорогое обручальное кольцо. – Что ты такое говор... – Ты видела Джагхеда? – не дала закончить Шерил, а у девушки сердце сжалось, при звуке такого тёплого, близкого имени. Конечно же она его искала, спрашивала у всех, как только приехала а Ривердейл, но не увидела. – Он сейчас в другом городе, опубликовал свой роман, стал очень успешным, много работ и все такое... – Де Виллер стиснула тощую руку и постаралась опять не разрыдаться. – А Реджи? – девушка подняла тёмные глаза, полные неисчерпаемой печали и грусти, холодного одиночества. – Он до сих пор в тюрьме, с того самого письма, которое я передала тебе от него. – Бетти стало неимоверно жаль. Жаль всех. Себя. Шерил. Реджи. Кристофера. Джагхеда. Веронику. Арчи. Они столько всего пережили, и столько мало пожили. – Я не смогу тебя забрать. – Элизабет слегка отстранилась от бледной девушки и печально опустилась глаза. – Они не разрешают, скорее всего не разрешат никогда... А мне нужно обратно домой лететь завтра утром. Блоссом в последний раз крепко обняла девушку, когда та, взяв сумку, кинула на её сожалеющий взгляд и вышла из комнаты. Теперь она снова одна. Ведь это была их последняя встреча, это Шерил чувствовала нутром. Теперь у Бетти новая жизнь. Своя семья. А ей, впрочем, и тут не привыкать.