«Каждый час ранит, последний убивает.» — Нил Гейман
Народу на кассе как всегда — придешь купить воду, застрянешь минут на двадцать. И время такое неудачное, обеденное, и магазин она выбрала неподходящий. — Простите, простите...это вы? Сафо? — тараторит китаянка. В руках ее цветастая бутылка с газировкой, и она трясет ею, прямо перед лицом Кэсси. — Тише, — шипит Кэсси, — Тише, — и сует в свободную руку китаянки листок с наспех нацарапанным ручкой автографом. — Я была на вашей выстав... Кэсси поджимает губы, фыркает что-то неразборчивое и размашистым шагом направляется к выходу, оставив бутылку с водой на одной из полок. «Чёртов Маккэнзи! Придурок! — ругается Кэсси, протискиваясь сквозь забитые людьми улицы Гонконга». Запах пота и уличной еды раздражает обоняние, вызывая тошноту, и Кэсси морщится, пытаясь закрыть нос платком. Не то чтобы она была снобом, ей приходилось жить в местах намного худших, но ощущая все эти ароматы, она по-неволе начинает сочувствовать местным нюхачам. Через пару кварталов Кэсси ловит такси и на ломанном китайском называет водителю адрес отеля. Мобильник пищит в кармане, оповещая о новом сообщение. «Жду» высвечивается на экране, и Кэсси качает головой. Конечно, этот идиот ждет ее. Будто бы ему есть необходимость напоминать об этом каждый хренов раз.***
— Здравствуй, кроха! — восклицает блондин, распахивая двери номера прежде, чем Кэсси успевает постучать. — Отвали, — бросает она в ответ и, отодвинув мужчину плечом, заходит внутрь. — Серьезно? Знала, что вкус твой — дерьмо, но не настолько же, — тянет Кэсси, оглядывая забитую бесполезными эклектичными безделушками комнату. — Отвратительный номер. Серьезно, Энзо, я не стану тут ночевать, — заявляет она, опускаясь на кровать, и тянется за подушкой. — Здесь внизу — лучший рыбный ресторан, — пожимает плечами блондин, покачиваясь на носках туфель. — И лучший в Гонконге тень ужинает здесь каждый четверг, — добавляет он, легко уклоняясь от брошенной в него подушки. Кэсси вытягивается на кровати и убирает под голову руки. — А еще вы показали им мое лицо, — говорит она, глядя в потолок. Энзо издает какой-то невнятный звук и подходит к кровати. Наклоняется над Кэсси, и лицо его останавливается прямо напротив ее лица. — Ну ты же хочешь найти своего друга, так? Я видел, чт... — Идиот, - обрывает его Кэсси, резко выбросив вверх кулак и костяшки ее пальцев ударяют точно в скулу блондина. Энзо хватает Кэсси за руку и рывком заставляет сесть. — Не играй со мной, кроха, — улыбается он, и целует Кэсси в макушку. Когда он уходит, Кэсси выставляет его сумку за дверь и запирает номер изнутри. Дверь его, конечно, не остановит. Но хотя бы позлит.***
Она в черном. Всегда в черном, и это ужасно раздражает Энзо. Он оглядывает ее с ног до головы придирчивым взглядом, поправляет ей волосы, и в итоге все равно остается недоволен, о чем тут же сообщает. — Кэсси, ну что за дурь? Кэсси ему не отвечает — молча подводит губы вишневым блеском для губ. Вообще-то она ненавидит вишню, но сегодня придется потерпеть. Вниз они спускаются рука об руку. Она — тонкая миниатюрная блондинка с убранными в низкий хвост волосами и ярко накрашенными губами, в шелковом платье с открытыми плечами, на которых проступает лиловым рисунок вен. Он — высокий норвежец с идеальными зубами, обесцвеченными волосами и обезоруживающей улыбкой. Кэсси видит, как симпатичная девушка на ресепшене провожает Энзо блестящими глазами. — У нас с ней все равно ничего не выйдет, — пожимает плечами Энзо, в ответ на насмешку в уголках губ своей спутницы. — И когда это тебя останавливало? — фыркает Кэсси и качает головой. В ресторане пахнет сносно, но волнение напрочь отбивает у Кэсси чувство голода, и поэтому она заказывает только воду с лимоном, в то время как Энзо, кажется, решил оставить здесь половину своего еженедельного гонорара. — Расслабься. До его прихода еще 28 минут. Советую тебе подкрепиться как следует, пока можешь, — говорит он и легко касается пальцами ладони Кэсси. — И без тебя знаю, — отдергивает она руку. Людей в ресторане много и Кэсси позволяет себе рассматривать их, забивая этим голову, пока настойчивые видения жужжат в районе лба, вызывая жуткий зуд и желание биться головой о столешницу. Кэсси охлаждает внезапно вспотевшие ладони о стакан с водой, и старается избегать взгляда Энзо. Но он пригвоздил свои глаза прямо к ее лицу, и его улыбка поблескивает даже пока он жует жареного лосося. — Еще 12 минут, малышка, — подмигивает блондин, сверяясь с часами, и запивает свой обед пивом. Кэсси ощущает, как капля пота скользит по ее спине, от шеи вниз, вдоль позвоночника. Делает глоток и едва не закашливается. Энзо негромко смеется, откидываясь назад, и вытягивает вперед руки. На его раскрытой ладони зажата салфетка, сложенная в цветок лотоса. — Как думаешь, ему понравится? — Ну все, с меня хватит! — Кэсси подскакивает из-за стола, будто ноги ее — разжавшиеся пружины. Подхватывает сумку и разворачивается, чтобы уйти. А потом... она не знает происходит ли это сначала в ее голове и только затем в реальности, или происходит вообще одновременно, но образы и запахи накрывают лавиной, и больше Кэсси не делает ни шагу. Перед ее лицом белая рубашка, пахнущая дешевыми сигаретами. В ее голове расцветает и тут же гаснет обвиняющий взгляд бутылочно-зеленых глаз. — Кэсси? — врывается в уши. — Здравствуй, Ник! Мы заказали тебе пиво, — раздается позади бодрый голос блондина. «Чёртов Маккензи! Хренов ублюдок! — стучит в висках Кэсси».***
— Эй, да ладно тебе, кроха, он придет, — смеется Энзо, всей своей позой выражая то, что называют «пофигизм». В его руках белый лотос, и он по одному обрывает с него лепестки и бросает к носкам своих лаковых туфель. Кэсси расхаживает взад вперед, подставив разгоряченные щеки прохладному ночному ветру, и старается игнорировать настойчивое желание влипить блондину пощечину. — Знаешь, за что я ненавижу тебя? — спрашивает Кэсси, не поднимая на Энзо взгляда. — За то, что я нужен тебе, — улыбается Энзо и давит подошвами белые лепестки. — Увидимся завтра, кроха, - он машет рукой и энергичной походкой удаляется в сторону машины. Если бы Кэсси могла вцепится в это самодовольное лицо, она рвала бы его до тех пор, пока последние лоскуты гладкой белой кожи Энзо не застряли бы у нее между зубов. Но он действительно нужен ей. Нужен, чтобы выжить. Ник приходит через пару часов после ухода Энзо. Он движется быстро и глядит прямо перед собой, его брови низко опущены, а губы плотно сжаты. Кэсси не нужно быть пророком для того, чтобы понять, что это значит. Когда он подходит ближе, она не говорит ему «привет» и не спрашивает «как жизнь?», потому что спрашивать об этом нет смысла. На подбородке Ника подсохшая корочка ссадины, костяшки пальцев сбиты. От него несет дешевым пойлом и дрянными сигаретами. И после шести лет, в течении которых он считал, что Кэсси спасла свою шкуру, бросив их с Кирой в лапах службистов, за такой вопрос можно получить в ответ что-нибудь похуже первосортных матов. Кэсси поднимается со скамейки и потирает друг о друга замерзшие ладошки. — Хреново работаешь, провидица, — вместо приветствия произносит Ник и снимает с себя свитер, оставаясь в тонкой водолазке. — Я ждала тебя раньше, — оправдывается Кэсси, ловя брошенную ей кофту. — Но ты все время принимал новое решение. Не очень то ты торопился сюда прийти, — говорит она, натягивая теплую вещь поверх платья. На мосту пахнет речной сыростью и скорым дождем. Ночное небо разбавлено свечением желтых городских огней, и на нем — ни звезд, ни луны. Кэсси прячет ладони подмышками и топчется на месте, пытаясь согреться. — Я вообще не собирался приходить, чтобы ты знала, — кидает Ник, облокачиваясь на ограду моста. — Это я тоже видела, — кивает Кэсси, глядя ему в спину. Они оба не произносят ни слова, наблюдая за пересекающей реку баржей, а потом Кэсси подходит ближе и встает рядом с Ником. — Решила вернуться значит? — спрашивает он, поворачивая к ней голову, и впервые с момента их встречи в рыбном ресторане смотрит ей в глаза. — Не я, — пожимает плечами Кэсси. — Я скучала, — добавляет зачем-то. Ник отводит взгляд и отворачивается. Выдыхает, выпуская в воздух клубы пара. — Зачем ты вернулась, Кэсси? Кэсси молча снимает с себя свитер, вновь ощущая оголенной кожей колючий воздух Гонконгской ночи. Цветные картинки пляшут перед глазами, но сегодня она не захватила с собой альбом и карандаши, чтобы изобразить очередной шедевр, где смерть, смерть и смерть. Поэтому Кэсси просто на секунду прикрывает глаза и нажимает на закрытые веки подушечками пальцев. — Лучше забери сейчас. Я вижу, что у меня не будет другой возможности вернуть его тебе. Она вкладывает кофту в руки Ника и кивает ему напоследок. «Прошлое меняется слишком часто, пока ты рядом, — думает Кэсси, идя вдоль моста». Ник догоняет ее через пару минут. Хватает руками за плечи и разворачивает к себе лицом. — Что ты делаешь здесь? — шепчет он, глядя ей в лицо и его пальцы больно сдавливают кожу ее предплечий. — Почему ты вернулась сейчас, Кэсси? Его зеленые глаза светятся ненавистью и Кэсси не знает кого он ненавидит в этот момент больше — ее или самого себя. Она отталкивает его, заставив разжать руки, и отходит на несколько шагов назад. — Мне жаль. Мне жаль, Ник, — говорит Кэсси, ощущая как наполняются слезами глаза. — Они убили ее. Отняли у меня и убили, — качает головой Ник, а потом сгибается пополам вцепившись руками в волосы и из горла его рвутся рыдания. «Я знаю, Ник. Я видела, — хочет сказать Кэсси». Только это все равно ничего не изменит. И поэтому она молчит.***
— Как ты узнала, где меня найти? — спрашивает Ник, глотая дешевый портвейн прямо из горла бутылки. Они сидят на кухне его маленькой съемной квартирки, и ото всюду — с фотографией на стенах и полках — на Кэсси глядят осуждающие глаза Киры. — Слишком большое пятно в том месте. Такое трудно не заметить, — пожимает плечами Кэсси и делает глоток из протянутой бутылки. — И мы оба знаем, Ник, что это ты нашел меня. Ник опускает бутылку на стол так резко, что янтарная жидкость выплескивается через край, растекаясь тонкой лужицей по темной деревянной столешнице. Кэсси бросает на стол салфетку, игнорируя жгущий лицо взгляд Ника. — Не знаю, на что я надеялся, — говорит Ник, наконец, опуская голову на раскрытые ладони. — Ты хотел убить меня, — пожимает плечами Кэсси и делает еще один глоток. — Поэтому мое лицо висело по всем углам Гонконга, Ник. Чтобы ты знал, что я здесь. Чтобы ты нашел меня. Алкоголь обжигает горло. Мерзкое пойло, какого Кэсси не приходилось пробовать с тех пор, как она покинула эту страну шесть лет назад. С тех пор как в ее жизни появился Маккензи. «С тех пор как я бросила умирать их, — думает Кэсси, перекатывая алкоголь во рту». Кэсси слышит как Ник издает короткий смешок, и ждет, что он поднимет на нее взгляд. Но с Ником всегда не так просто, как ей хотелось бы. — Да, — шепчет он, не поднимая головы, — Да, Кэсси Холмс. Я хотел убить тебя. Убить, а не пить с тобой портвейн на нашей с Кирой кухне. — Справедливо, — соглашается Кэсси, возвращая ему бутылку. Потягивается на стуле, расправляя затекшие ноги, а потом облокачивается на стол локтями. — Ты всегда можешь изменить свое решение. Особенно пока пьян. Никто не стал бы тебя обвинять, — говорит она, нарочно провоцируя его на ссору. Но Ник не отвечает. Отрывает голову от ладоней и поднимается со стула. Кэсси наблюдает за ним, пока он вытирает стол и вытряхивает в раковину окурки из пепельницы. Когда он встает напротив Кэсси, загораживая ей пути к отступлению, она улыбается и разворачивает в его сторону лицо. — Мы оба знаем, что я пришла не просто так. И оба знаем, что ты не убьешь меня прямо сейчас, Ник, — говорит Кэсси, и встает из-за стола. За шесть лет ей приходилось делать всякое. Такие вещи, после каких хотелось выблевать наружу внутренности, так, чтобы после — идеальная пустота. Чистая полость, выскобленная изнутри ногтями. Сделать что угодно, лишь бы не ощущать внутри этой безнадеги. Этой мерзкой ноющей за ребрами тоски. Правда, с годами становилось легче. «Мы делаем это, чтобы выжить» — говорил Маккензи, гладя ее по волосам и его блестящие черные глаза действовали на нее, как флейта Гамельнского крысолова. Кэсси было четырнадцать, когда они впервые встретились. В шестнадцать она впервые поцеловала его. Его дыхание пахнет Шато Бордо и сигарами. После поцелуев с ним всегда остается горьковатое послевкусие, от которого потом долго еще не удается избавиться. На все вопросы «зачем?» и «почему?» он отвечает полунамеками и полуулыбками — невербальными анаграммами, которые Кэсси жадно хватает и долго крутит так и сяк. Только в конечном итоге, и за ними не оказывается правды. За каждым словом Маккензи глухая бетонная стена, в которую Кэсси тыкается словно слепой щенок. Маккензи вообще никогда не говорит ей правды. Не говорит ничего сверх того, что требуется знать для дела. И все, что у нее есть на самом деле — ее собственные видения, где, в конце концов, она все равно оказывается убитой. Маккензи утешает ее, сцеловывает с глаз слезы, успокаивает истерики, шепчет: «Я не дам тебе умереть, Кэсси. Не дам. Мы выживем, слышишь? Выживем». И тогда Кэсси делает все, что он ей скажет. Работает на агентов службистов и против них. Работает для Маккензи. И для тех, кому он ее продает. Обманывает. Обманывает всех и даже саму себя. Но глубоко внутри всегда знает, что делает это не ради выживания. Потому что в конечном итоге видения ее остаются прежними. Но только теперь, сейчас, когда Ник смотрит на нее — Кэсси впервые ненавидит себя так сильно, что хочется немедленно пустить в лоб пулю. Потому что это край. Ее личный край, после какого дороги назад не будет. И когда Ник говорит ей снова: — Зачем, Кэсси? И когда тянется руками к ее лицу, берет его в ладони и крепко сжимает, Кэсси знает, что не сможет жить с тем, что делает. Ник размазывает большим пальцем вишневый блеск на ее губах, и в глазах его что-то такое... — Кира любила этот цвет, — шепчет он, и голос его хриплый и глухой. — Я знаю, — выдыхает Кэсси, подаваясь всем телом вперед. И их губы встречаются, она целует Ника, чувствуя как внутри нее что-то умирает, и потом он толкает ее назад, к столу, и Кэсси его не отталкивает. Он зарывается пальцами в ее волосы, и из груди его вырывается болезненный короткий стон, и тогда Кэсси вновь находит его губы, увлекая в поцелуй. Она отвечает на его прикосновения с отзывчивостью, с почти фанатичной готовностью подчинится любой просьбе. Потому что она знает, видит то, чего никогда не увидеть Нику. Когда он тянет вниз тонкие лямки ее платья, Кэсси видит за закрытыми веками, чем все закончится. Она видит, чем закончится эта ночь. И многие другие. Когда он сжимает ее обнаженные плечи пальцами, опрокидывает на стол, рукой отталкивая пустую пепельницу на пол, Кэсси открывает глаза, пытаясь поймать его взгляд. Потому что это единственное, за что ей остается держаться. Но Ник ей в глаза не смотрит.