***
Они находят ее гуляющей в парке. В руках Кэсси фисташковое мороженное, а на ногах смешные ярко-зеленые кеды. Проходящий мимо парень смотрит на ее обувь, а потом поднимает взгляд выше и подмигивает. Кэсси улыбается ему в ответ и пожимает плечами. Она и не против познакомится, парень выглядит милым, но у нее есть Маккензи, а он тот еще собственник. Его лицо ввинчивается в сетчатку глаз, как солнечный ожог. Смуглое, гладко выбритое. И когда Кэсси открывает глаза — он уже тут, всего в пяти шагах от нее, и убегать теперь нет никакого смысла. Ищейка службистов одет в светло-карамельный костюм, на лице — широкие солнцезащитные очки-авиаторы, а руки он держит в карманах брюк. Кэсси замирает на месте и ждет, когда он сам к ней подойдет. — Кого я вижу? — на лице мужчины расплывается улыбка. — Вернулась навестить старых друзей, Кэсси Холмс? Кэсси не отвечает и недовольно кривит губы. И в самом деле — к чему этот фарс? Им обоим известно, что встреча эта не случайность, так зачем лишний раз напрягать лицевые мускулы, пытаясь выдавить на лице фальшивые эмоции. — У меня больше нет друзей в Токио. Думала, службисты осведомлены о таких вещах, — говорит Кэсси. Бросает в урну недоеденное мороженное — нарочито медленно, однако, не поворачиваясь к службисту спиной. Кэсси знает, что они осведомлены. Всевидящее око службистов, от которого не скрыться ни в другой стране, ни под покровом теней. И даже власти Маккензи не под силу огородить того, кого они пожелают видеть. И если однажды ты попал в их поле зрения — забудь о том, что существует «личная жизнь». Что ты ел на завтрак, как зовут твою троюродную бабулю, и какой цвет белья ты предпочитаешь — они будут знать все. Будут знать больше, чем твой супруг, твоя мать и ты сам. Кэсси ждет ответ, нацепив на лицо маску ленивой скуки. Потирает шею, скользит взглядом за спиной службиста. Маккензи хорошо ее обучил. «Будь спокойной, детка, покажи им, что тебе не страшно. Пусть чувствуют подвох, заставь их понервничать. Если они увидят твой страх — ты попалась». Кэсси контролирует каждый вдох и выдох. Считает про себя, не позволяя зудящим в мозгу картинкам вспыхнуть перед глазами. «Не сейчас, — молит она мысленно. — Только не сейчас». Службист чуть наклоняет голову — изучает, выискивает слабое место. Кэсси знает, что по ту сторону солнцезащитных очков — глаза, ловящие каждое ее движение. — Разумеется, Кэсси Холмс, мы осведомлены о таких вещах, — отвечает он, наконец, с издевкой растягивая слова — напряженность в позе Кэсси не остается для него незамеченной. — Хотя на счет Ника мы засомневались, после той трогательной встречи на мосту. Кэсси моргает, вскидывает на мужчину взгляд, не позволяя себе выглядеть растерянной. — Этот вопрос уже улажен. Ник готов убить меня при первой же возможности. Я не слишком хороша в вопросах дружбы, но думаю, вы можете больше не беспокоиться. Мимо с визгом и криком проносится группка подростков-неформалов на цветастых скейтбордах — яркие волосы, высокие голоса — службист на миг переводит на них взгляд, а когда его вниманием вновь завладевает Кэсси, к его боку уже прижато дуло пистолета. Кэсси придвигается к мужчине так близко, что чувствует его участившееся сердцебиение, слышит, как он сглатывает, так близко, словно они любовники, и она вот-вот набросится на него прямо на глазах у людей. — Не трогайте Ника, ясно? Пока я работаю на Маккензи, вы и на пять миль к нему не смеете приближаться. Это было моим условием, так? — шепчет Кэсси ему в самое ухо. Плотнее прижимает пистолет — так, чтобы он почувствовал это ребрами, почувствовал холод металла, почувствовал, как уверенно пистолет лежит в ее руке. Чтобы не сомневался — она готова выстрелить в любую секунду. — Если я узнаю, что вы причинили Нику вред — любой вред — нашей сделке конец, - произносит она, отступая, прячет пистолет в карман джинсовой куртки, смахивает с костюма службиста соринку. А потом разворачивается, чтобы уйти, но службист хватает ее за руку, заставляя повернуть в его сторону голову. — Он опасен. Ты рискуешь жизнью, защищая его. Нашей Службе приказано обеспечивать твою безопасность — до тех пор, пока ты нужна — и если он попытается навредить тебе... — … вы ему позволите, — нетерпеливо заканчивает Кэсси, а потом освобождает из пальцев службиста свою руку. — Эта собачья преданность, — качает он головой, — Однажды, она погубит тебя, девочка. — Преданность? — Кэсси издает короткий нервный смешок. — Нет, это не преданность, — говорит, вглядываясь в черные стекла очков, за которыми не видно глаз, — однажды я уже предала Ника. Бросила его умирать, но вы это знаете. Кэсси делает шаг назад, опуская ладонь в карман с пистолетом. — Я просто возвращаю ему долг, — произносит она твердо, а потом уходит, не позволяя себе оглянуться, будто она Орфей, бегущий из подземного царства, будто от этого зависит ее жизнь. Кэсси чувствует взгляд службиста, ввинчивающийся ей между лопаток, знает, что он стоит там, где она его оставила, стоит там, до тех пор пока Кэсси не скрывается за углом. А потом она хватает мобильник и набирает номер Энзо. — Забери меня, — шепчет Кэсси, пытаясь сдержать рвущиеся наружу рыдания, — Забери меня, Энзо. Сейчас.***
Кэсси все чаще снятся кошмары. Те, что хуже видений в сотни раз, хотя и во снах ее неизменно преследуют одни и те же лица. Черные смазанные лица, будто кто-то растер ладонью свеженапечатанный черно-белый снимок. Цветные в ее снах только глаза. Только благодаря глазам она различает нечеткие темные силуэты, обступающие ее плотным душным кольцом. Однажды Кэсси пытается нарисовать их, но, когда Энзо находит один из ее эскизов, затею приходится оставить. — Что это? — спрашивает он, сводя к переносице светлые брови. — Это? — переспрашивает Кэсси, закусив губу, и глядит, как Энзо покачивает в руке лист с угольным рисунком человека из ее кошмаров. — Просто набросок, оставь, — пожимает она плечами. Только что-то в ее лице, или в ее голосе заставляет Энзо насторожиться — тогда Кэсси этого еще не знает, потому что блондин кивает головой и кладет эскиз на место — но через несколько дней ей звонит Маккензи. — Если я узнаю, что ты подвергаешь себя опасности, детка, я не позволю тебе оставаться в Токио и пары часов. Ты соберешь вещи и сядешь в первый же самолет. Ты хорошо поняла меня, Кэсси? — Да, я поняла, — отзывается Кэсси глухо. Перед ее глазами расплывается кляксой очередное видение — Ник заносит над ней пистолет. Красные глазные яблоки в сетке полопавшихся капилляров. Изогнутая в яростной кривой линия рта. Он опускает руку вниз. Бум. Прямо в висок Кэсси, но она прогоняет видение прежде, чем успевает представить какого это — какого это умереть от его руки. — Вот и умница. Будь послушной девочкой. Люблю тебя, детка, — звучит голос на той стороне трубки, а потом короткий щелчок оповещает о конце разговора. Кэсси стоит с прижатым к уху мобильником, наблюдая, как Энзо собирает по комнате ее эскизы, складывает на широкий поднос и поджигает. — И лучше нам забыть об этом, — говорит он. — Забыть о чем? — произносит Кэсси, не поднимая на него взгляд. Она смотрит на догорающие, съежившиеся листы с тупым равнодушием. Она умеет лгать. Теперь умеет. И она будет послушной девочкой. Потому что только Кейси знает, что всех их в итоге ждет..***
Кэсси отбрасывает с лица прилипшие мокрые пряди, стягивает куртку, бросая ее на стоящий у входа стул. В лавке Марго полумрак — красноватый свет, жужжание мух и дробь дождя по пологой крыше из матового стекла. Кэсси с трудом поднимает руку, пытаясь осмотреть сочащееся кровью плечо, но попытка заканчивается досадным шипением, и на этот звук откликается та, ради которой Кэсси и проделала весь этот путь. Меднокожая шатенка в красном костюме-тройке появляется из-за мигающих огоньков водопада гирлянд, скрывающих кабинет. Марго скользит по Кэсси изучающим взглядом, по-кошачьи щуря глаза, а потом подходит ближе, протягивая салфетку. — В моем доме крови не место, — говорит она. — Я была не против обойтись без крови, — отзывается Кэсси, прижимая салфетку к порезу на плече. — Но те парни, там снаружи, были настроены не слишком дружелюбно. — Странно, что тебе вообще позволили пройти — среди моих клиентов я тебя не припоминаю. — Я никогда не была вашей клиенткой, — говорит Кэсси, поднимая на Марго глаза. Марго выше ее должно быть не меньше, чем на семь дюймов, и Кэсси отступает на шаг назад, чтобы не смотреть на нее снизу вверх. — Моя... мать когда-то оказала вам услугу, и вы обещали ей помощь — любую помощь — когда ей это потребуется. Лицо Марго меняется так неуловимо быстро, что Кэсси не успевает заметить, когда перед ней, внезапно, оказывается совершенно другая женщина с напряженным лицом, с подрагивающей на виске жилкой и плотно сжатыми губами. Ни спокойствия, ни расслабленности. Пружина, готовая вот-вот разжаться. — Кэсси? Кэсси Холмс? — спрашивает Марго почти шепотом, а потом, прежде, чем Кэсси успевает ответить, заключает ее в объятия. Кэсси морщится, ощущая как гладкая ткань костюма задевает порез, но не отступает и не пытается освободится из объятий. — Твоя мать... последний раз я видела вас, когда тебе не было года, ты была такой малышкой, совсем крошечной. — Да, давно это было, — говорит Кэсси, просто чтобы что-то сказать. Когда Марго отстраняется — на ее лице прежняя маска лощенной кошки, и Кэсси едва не выдыхает от облегчения, потому что сентиментальных посиделок она бы точно не вынесла, а от той, прошлой Марго, только этого ждать и оставалось. — Что ж, — Марго изящным движением оправляет сбившийся воротничок жакета, — Тогда, вероятно, нам следует дождаться твою мать, прежде чем я услышу какого рода помочь от меня требуется, — произносит она. Кэсси невольно морщится — какая дешевая игра. — Моя мать мертва, Марго. Вы много лет работали на службистов, и не знаю, какие цели вы преследуете, пытаясь выдать свою осведомленность за незнание, но — бросьте — я не куплюсь. Марго кивает. — Но попробовать стоило, — пожимает она плечами. Она проводит Кэсси в кабинет и предлагает выпить — Кэсси не отказывается, залпом опустошает чайную пиалу, в которой оказывается рисовая водка. — Обезболивающее, — предупреждая вопросы, говорит Кэсси, ожидая, пока Марго нальет новую порцию. — Что ж, Кэсси Холмс, раз уж так сложилось, что я связана обещанием с твоей матерью, думаю, это будет справедливо — исполнить твою просьбу и после стать свободной. Знаешь, малышка, я ведь давно теперь никому не даю обещаний. И поэтому до сих пор жива. Кэсси смотрит не на Марго, а на огромный, во всю стену, аквариум, подсвеченный красным, где плавают жутковатые, на ее взгляд, сомы. Но когда Марго произносит последние слова — Кэсси улавливает перемену в интонациях, понимая, что это было произнесено не просто так — она поворачивает голову, заглядывая в черные блестящие глаза. — Это хороший совет, — говорит Кэсси, кивком головы подкрепляя свое согласие. Стучащий по крыше дождь и красноватый свет провоцируют десятки новых видений, но отчего-то именно сейчас от них удается избавится легко, как от мух, если распылить вокруг себя едкие репелленты. — Я бы не пришла к вам, не будь вы единственным человеком во всем Гонконге, который способен мне помочь. Только не к вам, после всего, что случилось с моей матерью. Вы были там, Марго, когда они вкололи ей препарат, а она когда-то спасла вашу жизнь, — говорит Кэсси почти обвиняюще. — И да, я знаю, что вы собираетесь на это ответить, так что не утруждайте себя. Да, да, моя мать не попросила вас о помощи. Она смотрела вам в глаза и не произнесла ни слова, и это видение я прокручивала сотни раз в своей голове, это было мое первое видение, и больше всего на свете я хотела убить вас, за то, что вы прошли мимо, будто не знали ее, будто... будто видели впервые. Только теперь это не важно, — выдыхает Кэсси, — Не важно, потому что теперь мне все равно. Вы можете помочь мне, Марго, хоть эта помощь и может стоить вам жизни, если все обернется... дурным образом. Но вы сделаете это. Когда Кэсси заканчивает свою речь, ей кажется что внутри ни осталось ни единого слова, ни единого звука. Как часто в детстве она представляла, как находит эту меднокожую женщину, как приставляет нож к ее горлу, как произносит все эти слова — сотни раз — а кровь бежит вниз, густая, тягучая, и вместе с ней утекает из тела жизнь. А теперь Кэсси сидит напротив нее, пьет ее водку, и говорит, что ей все равно. Потому что так оно и есть. Потому что теперь в ней болят совсем другие вещи. — О, она предупреждала, что мне стоит тебя опасаться, малышка, — смеется Марго, и это совсем не та реакция, которую ожидала Кэсси. — Твоя мать была великой, верно? И вот еще одно доказательство. Она сказала мне, что ты придешь, и что, вероятно, будешь желать мне смерти, но не попытаешься убить. И то, что ты попросишь у меня помощи, и я помогу тебе, отдавая долг ей. Долг был один, а вас двое. Но твоя мать — Кэсси, скорее откусила бы себе локоть, чем подвела тебя, — говорит она, а Кэсси ощущает как тупые гвозди боли пронзают ее черепную коробку. О, разумеется, Кэсси могла бы обвинить Марго во лжи, сказать, что та в очередной раз пытается выкрутиться, переложить ответственность за свой трусливый поступок, только Кэсси знает, чувствует, что все сказанное сейчас — правда. До последнего слова. «Значит так ты защищаешь меня, мама? Даже после смерти, ты словно все еще здесь, рядом со мной, — думает Кэсси». — Не важно, — говорит, вместо всех тех слов, что ей на самом деле хочется сказать. — Я пришла к вам не за рассказами. Думаю, тянуть больше не стоит, — получает одобрительный кивок Марго. — Это, — протягивает Кэсси завернутый в плотную бумагу сверток, извлеченный из рюкзака, — вещь человека, которого мне нужно найти. Марго разворачивает бумагу, высыпая содержимое свертка на стол — бритва и губная помада. — Эти вещи принадлежат двум разным людям, — говорит Марго, вопросительно приподнимая бровь, только Кэсси видит, что она обо всем уже догадалась. — Да, вы правы. Эти вещи, действительно, принадлежат двум разным людям, один из которых уже мертв, а второй давно балансирует на самом краю. Но этих двоих связывает что-то единое, что-то, что... кто, вернее будет сказать, обладает обоими запахами этих людей в какой-то мере. — Их сын, — улыбается Марго, обнажая белые зубы, на которых Кэсси замечает след красной помады. — Их сын, — подтверждает Кэсси. — И вы должны найти его, Марго. А обо всем остальном я позабочусь сама.