Представим, будто мы сейчас в клубе анонимных преданных кем-то людишек.
Меня зовут Ари и я боюсь довериться людям. Даже поделиться с ними тем, что случилось за день — я не могу. Так продолжается с тех пор, как меня предала моя лучшая подруга, Марин. Я рассказывала этому человеку все, жертвовала собой, пока не узнала, что для нее я была просто хвостиком, который был рядом и никогда не спорил, поддерживал ее сторону. Осознание этого было очень тяжелым и болезненным для меня. Постепенно я стала более закрытой. Когда меня предал второй важный для меня человек, я уже чувствовала не ту боль. Мне было более-менее все равно. Я поняла еще одну вещь:
Не стоит делиться своими секретами и чем-то важным с людьми, которым это совершенно не нужно. После этого настоящей меня не знал никто. О моих проблемах или депрессии могли знать только трое: моя лучшая подруга Анна, с которой я познакомилась именно благодаря Марин, Юджин, мой интернет-друг, с которым мы общаемся уже больше полутора года, и Дэн, молодой прокурор, который только недавно закончил практику. С Дэном мы знакомы немного, однако почему-то стали очень привязанными друг к другу. От них мне бессмысленно скрывать что-либо, они и так видят меня насквозь.
Именно благодаря тому, что я недоверчива и молчалива, многие делятся со мной своими секретами. Одним из этих людей был Джин. С одной стороны, он мог стать моим лучшим другом, который мог бы меня выслушивать, а с другой, он -моя самая большая головная боль. После того, как он был ввязан в игру одного психопата, я постоянно переживала о нем. Боялась, что с ним что-то может случиться в один прекрасный момент. Он играл против больного ублюдка один и на мои всяческие уговоры поделиться этим с другом он отвечал, что боится втягивать его в это. Боится, что если он будет знать, то тоже станет мишенью. Хах. Но ею стала я. Все продумано.
Я до сих пор учусь в школе. Изгоем, слава Богу, не являюсь, но и особой популярностью среди учеников не могу похвастаться. Практически со всеми одноклассниками у меня был уровень отношений, как «Привет-как дела-пока». И только одна меня бесила. Она периодически пыталась задеть меня, упрекала и просто не давала жить спокойно, хоть и сама не была идеальной. Я ненавидела ее, и каждый в школе знал это. Иногда, когда она доводила меня до ручки, я мысленно или шепотом говорила: «Я хочу, чтобы ты сдохла». Но это были пустые слова, я не подразумевала в них никакой отсылки на будущее или не говорила, что точно ее убью. Это не было нужно мне. Совершенно.
В тот роковой вечер, шестнадцатого мая, я шла от бабушки, которая жила на другом конце города. Родителей я предупредила, что могу быть поздно, так как общественный транспорт ближе к вечеру ходит все реже. К моему несчастью еще и начался ливень. Домой я пришла в десять, полностью мокрая и без настроения. На пути к остановке я встретилась с той самой одноклассницей, Клэр. Она не упустила возможности упрекнуть меня на счет моего внешнего вида и того, что именно из-за него у меня нет друзей. На вопросы матери, типа «Что с тобой?», я с каменным лицом ответила, что все хорошо, и пошла в свою комнату. Я очень устала тогда для разговоров, была измотана. Жаль, что из-за этого одного маленького момента в тот вечер, от меня позже отвернулись родители и соседи.
Утром семнадцатого мая, когда я только-только проснулась и еще почти ничего не соображала, в нашу дверь постучали. Это были детективы. Они подозвали к себе меня и мою мать и сказали:
«Клэр Вуд была найдена мёртвой на территории заброшенной военной базы с шестью ножевыми ранениями». От этого я сразу проснулась. Я не могла поверить, что эта девчонка убита, да ещё и так. Но вторая фраза выбила из колеи полностью:
«Ари Мин, вы задержаны как подозреваемая в деле об убийстве Клэр Вуд, вашей одноклассницы. Вы пройдете с нами» И все. Я в полнейшем шоке и слов, чтобы сказать что-то, не было. Мне дали всего 15 минут на то, чтобы переодеться с пижамы в нормальную одежду.
Даже когда меня привели уже в участок, я все еще не могла поверить, что все это со мной. Мне казалось, что это просто сон, ведь у меня частенько бывают такие реалистичные кошмары. Собрав какие-то бумаги со стола в охапку, детективы потащили меня прямо в комнату для допросов.
— Ну, я, понимаю, что ты могла ненавидеть жертву, но убивать-то её зачем? Полюбовно решить не могли? — спросил один из детективов, открывая папку и рассматривая какие-то снимки.
— О чем вы? — мне наконец удалось произнести первые слова за сегодня. — Клянусь вам, это не я!
— Знаешь, мне все так говорят. Вот совершенно все. Даже не знаю, кому верить, — ответил он с ухмылкой.
— Хоть я и недолюбливала ее, но я бы точно ее не убила.
— Милая, ты хоть понимаешь, что ты почти призналась?
— Да это не я, честно. Меня даже рядом с местом убийства не было вчера, — со слезами на глазах пыталась доказать я.
— Ну, не знаю. По словам одного из анонимных свидетелей, ты была последней, кто виделся с ней, а также, твоя мать сказала, что ты пришла вчера позже обычного. Значит ты могла догнать жертву и нанести ей удар.
— НО ЭТО НЕ Я! — мой голос срывался на крик от отчаяния. Я понимала, что это может стать моим концом.Что меня засадят за решетку, черт подери.
После этих моих слов, детектив наклонился ко мне, улыбнулся своей противной улыбкой и сказал шепотом:
— Даже если так, тебе все равно не поверят. Ты — главная подозреваемая. Никто не хочет слушать тебя потому, что никому не нужны длинные и запутанные дела, девочка моя. А против тебя, хм, улики точно найдутся. И не одна. Через полчаса к тебе придет защитник, а до тех пор посидишь в камере.
Наш диалог закончился.
Другой детектив, который все это время стоял в сторонке и молчал, повел меня к камере в участке. Мне показалось, что здесь, именно в этом помещении, температура воздуха стала еще ниже, на градусов так десять. Я присела и с удивительным спокойствием закрыла глаза. Я бы очень хотела, чтобы это был сон, но, к сожалению, все не так. Где-то через минут пятнадцать, или больше, ко мне пришла мама. Она подошла к решеткам и с грустным взглядом спросила:
«Зачем ты сделала это? Почему?» Слова пронзили меня, словно молния.
Я всю жизнь пыталась доказать родителям, что на меня можно положиться, что я серьёзно и трезво оцениваю ситуации, а теперь, когда я здесь, она мне не верит? Наверное, мне было бы менее обидно, если бы это сказал кто-то из соседей или друзей. Юджин, например. Это было чистого рода предательство самого близкого человека в моей жизни. Я плакала от этого. Рыдала и не могла сказать ей ни слова. Когда слезы отступили, и я смогла видеть окружающую среду четче, я увидела, что ее уже нет рядом. Она молча ушла…
После ухода матери я пыталась еще раз во всем разобраться. Первая мысль до ужаса пугающая:
«У меня нет алиби.» В этом случае им еще легче засадить за решетку невиновного человека.
Почему наш мир таков? Почему мы живем в том мире, где животные обращаются друг с другом лучше, чем сами люди? Ответ один: люди — твари. Прямо как в книге Рэнсома Риггза «Дом странный детей»: Твари, или пустоты, убивали других просто, чтобы улучшить свое состояние и не раствориться вконец. Им было все равно на других, они волновались только о себе. Если совесть детективов не просыпается даже тогда, когда они специально сажают невиновного, чтобы быстрее закрыть дело и пойти домой, то это не детективы. Это пустоты. Они есть не только в полиции, конечно. Есть врачи-пустоты, которые вместо того, чтобы помочь больному, заботятся о своем кошельке, чиновники-пустоты, понятное дело. Да и во многих других сферах. Твари также встречаются дома. Например, родственники, которые продадут собственную семью ради каких-нибудь копеек. Я сталкивалась много раз с ними, но сейчас… Для меня это слишком. Я поняла, что доказывать что-то тварям бессмысленно. Я не могу никому доказать ничего, я просто буду молчать. Кажется, моей жизни приходит конец.
Тогда, в момент встречи, мы стояли у пешеходного перехода, который находился рядом с торговым центром. От этого места до заброшенной военной базы минут полчаса пешком. Бросив пару колких слов мне, она направилась в совершенно противоположную сторону, к парку. Мы разминулись.
Я вообще не понимаю, почему я? Я была не единственной, кто ненавидел ее. Это связанно с ее способом жизни. Она любила обсуждать людей, кричать им в лицо, просто ради забавы встречаться с отбитыми у подруг парнями. Думаю, если написать список людей, у которых к ней была антипатия, этот лист был бы бесконечным. Мой мысленный монолог был прерван детективом и мужчиной, стоящим за ним. Когда тот вышел на свет, я узнала его. Дэн.
Дэн был в не очень хорошем настроении, но когда увидел меня за решеткой, то и вовсе побледнел от испуга. Молчание прервал крик детектива:
«Вставай!»
Нас с Дэном провели в допросную и оставили одних.
— Ари… — с грустью произнес он и набрав еще немного воздуха в легкие сказал, — мне придется стать твоим защитником в суде.
Мне стоило сразу догадаться, что он будет не просто гостем для меня. Но все же, новость не из лучших. Я понимаю, почему его попросили вести именно мое дело. Практически сразу после практики Дэна, как борца за справедливость, начали кидать только на безнадежные дела, которые он проигрывал. Таким образом ему пытались доказать, что справедливого в мире ничего нет, особенно в этой сфере. Он был бы хорошим адвокатом, если бы засунул свою совесть куда подальше, как говорил его наставник, довольно известный в городе адвокат.
— Я слышал, тебя уже вызывали на допрос. Что тебе сказали? — он даже выдохнул.
— В основном ничего такого, — я подождала и подумала, стоит ли говорить ему последние слова детектива, — ну, еще мне сказали, что я по-любому сяду в тюрьму.
— Ари, я не дам им этого сделать, ты же знаешь, да? — он пытался натянуть улыбку, но была она корявой и слабенькой, ненастоящей.
Я слабо верила в это, но все же, шанс мог быть.
— Знаю, Дэн, знаю. Что мне нужно делать?
— Тебе нужно написать объяснительную и описать весь свой вечер шестнадцатого мая с восьми вечера и до утра. Сможешь? — парень протянул мне лист и ручку.
— Да, конечно.
Я описала все: путь от бабушки, номера автобусов, погоду, встречу с Клэр и даже куски нашего разговора. Я точно описала все события того вечера. После того, как я отдала ручку и объяснительную, мы с Дэном еще какое-то время сидели и пытались заговорить на нейтральные темы. Сложно, но мы пытались. Я надеялась, что он хоть что-то смог сделать, но и в тоже время не хотела, чтобы он пострадал от этой ситуации. Затем вошли детективы. Один из них позвал на разговор Дэна, а другой меня. Когда я проходила мимо них, то услышала, что в участке меня держать больше не будут, а отправят в тюрьму до суда.
Все бумаги были заполнены, а ко мне приставлена охрана. Зачем только, я же не сопротивляюсь. В один момент все в участке повернулись на грохот. Моя подруга, Анна, узнав о том, что я здесь, сразу же прибежала. И бежала довольно быстро, что ударилась ногой о дверь. Я ценила ее и не хотела, чтобы она когда-либо переживала из-за меня. Не одна из лучших встреч: она, уставшая, в окружении детективов и смотрящая на меня, и я, бледная, как сметана, в наручниках, стоящая посреди участка с охраной. На этот раз на ее глазах блестели слёзы. Я чувствовала вину, ведь я не хотела ее огорчать. Нам разрешили поговорить. Всего пять минут. Именно в тот момент я начала ценить ее еще больше, ведь она — одна из двух людей, которые не предали меня и верят в мою невиновность. Было сильное желание обнять ее, но я не могла из-за наручников, а она, словно уловив мою мысль, прижала меня к себе. Я чувствовала тепло и спокойствие. Я обязательно должна вернуться, чтобы почувствовать все это еще раз и не огорчать ее еще больше. После меня силком оторвали от нее и увели, но она крикнула мне напоследок:
«Я верю тебе»
Уже я здесь, в тюрьме до суда. На мне форма грязно-болотного цвета и номер. Раньше я говорила, что никогда не надену свитер под горло, ибо я их ненавижу. Но сейчас, я согласна надеть их хоть и десяток, только лишь бы не эту форму. Очередное сырое помещение, которое я разделяю с девушкой, которая убила своего бывшего за измену и ждет приговора. Однако, она признает это и вовсе не стесняется. Здесь есть окно, но со своим небольшим ростом, а именно сто шестьдесят пять сантиметров, я просто не достаю до него. Наверное, будь я выше на десять или пятнадцать сантиметров, я бы могла увидеть хотя бы кусочек чего-нибудь. Скоро завершится расследование, будет суд. у них нет других подозреваемых. До тех пор я жила за порядками колонии строгого режима: подъем в половину шестого, дальше часть идет на кухню готовить завтрак, а другая идет стирать эту самую форму.
Ее здесь было огромное количество, будто со всех колоний привезли и всю одинаковую — грязно-болотного цвета. Стирали, конечно же, руками. Хорошо, что на стирку я ходила через день, иначе я стерла бы себе все руки в кровь. Хотя, от кухни тоже не больше плюсов: ожоги по рукам от кипящего супа, которым брызгалась соседка и порезы от острых ножей. Раны не обрабатывались, поэтому на второй день их разъедало от стирального порошка. Все ближе к суду я становилась похожей на ходячий труп: бледная кожа, упавшие уголки рта, синяки под глазами и форма, которая еще больше подчеркивала бледность.
***
Начало ада. Меня привели в зал для суда. Я не успела поговорить ни с Анной, ни с Дэном. Лишь обменялась с ними взглядами. Анна, когда меня провели мимо, встала и дрожащим голосом сказала:
«Все будет хорошо». Кто-то из родных Клэр бросил в меня какой-то шарик с краской, после чего этого человека с шумом вывели из зала. После начала суда мне был предъявлен ряд улик. В основном, все базировалось на моей ненависти к Клэр и показаниях одноклассников, родственников жертвы, которые раз за разом говорили об этой теории. Потом вышел главный свидетель. Он был весь в черной одежде и черной маске. Почти все время рассказа он смотрел на судью. Его слова были такими:
«Около девяти часов вечера я возвращался домой с работы через заброшенную военную базу. Знаете, так быстрее добраться до того дома, в котором я живу. Недалеко о тропы я увидел девушку, которая еще пыталась подняться, но вскоре умерла.Практически сразу я вызвал скорую. В метрах трех я еще увидел окровавленный нож. Когда я вовсе поднял голову, я увидел силуэт девушки в темной одежде и с распущенными волосами ниже плеч. Мне показалось, что это та самая девушка, которую я накануне этого видел рядом с жертвой возле пешеходного перехода. Она была одета точно так же.»
В конце этот свидетель повернулся ко мне и сверкнул глазами. По телу сразу пробежала какая-то неприятная дрожь, я чувствовала, что знаю этого человека, но я все равно боюсь его.
После последовал ряд вопросов от судьи и прокурора. Дэн был в замешательстве, я видела это. Но потом он поднял голову и начал:
«Господин судья, но как мне известно, отпечатков подозреваемой на рукоятке ножа нет. Собственно, и сам нож не мог принадлежать моей клиентке. Она, как и ее отец, как и любой другой член ее семьи, не увлекается охотой, а в деле написано, что нож был именно охотничий. Откуда же у нее мог взяться такой экземпляр? Он явно коллекционный. Да и я считаю, что показания свидетеля шаткие. Уверены ли вы, свидетель, что видели именно мою клиентку?»
В ответ было пожатие плечами, а после одобрительный кивок. Свидетелю разрешили сесть. Я еще несколько раз взглянула в его глаза, которые были слабо видны из-под кепки. и еще раз вздрогнула. Нет, я точно знакома с ним. После, судья нахмурился и принял решение перенести слушание.
Мне и моему адвокату дали время обсудить кое-какие детали. Как только дверь закрылась, Дэн выругался, что заставило меня вздрогнуть в который раз за сегодня.
— Нет, ну ты можешь представить себе это?! Строить дело на показаниях одного свидетеля, который даже не видел именно тебя на месте преступления! Ужас!
Потом он повернулся и увидел меня, упавшую на колени и почти припавшую лицом к полу.
Один небольшой факт обо мне: я страдаю от панических атак. И это был именно тот случай. Меня колотило так, как никогда раньше. Я думала, что умру.
Когда я немного пришла в себя, то увидела сидящего на полу рядом со мной Дэна.
— Ты в порядке? — с заботой спросил он.
Я помахала головой
«нет», но вслух ничего не сказала.
— Мы добьемся правды, Ари. У них нет железобетонных улик, — сказал и обнял меня. Обнял, но я ничего не сказала. Не было желания говорить что-либо. Мы просидели так недолго, минут пятнадцать.
В камере меня уже была готова встречать моя соседка. Она налетела на меня и пихнула в плечо. Это было ее фирменным «привет!», как я понимаю. Все вернулось обратно к режиму колонии. За это время, прямо до заседания, я практически не говорила ничего, только кивала или махала головой в разные стороны, если нет. На следующий день ко мне подошла авторитетная грубая женщина, она тоже была заключенной.
«Какой же надо быть тупой, чтобы убить дношку из-за какой-то ненависти. ТУ-ПА-Я» — она сказала эту фразу и прошла мимо, задев и без того больное от приветствий соседки плечо. В тот момент я обернулась и крикнула ей, что нет, я не виновата, за что получила звонкую пощечину. Не только от нее, а и от ее подруг
. «Посмотрите, — говорила она, — она еще и лгунья» После того я больше никому ничего не пыталась доказать. Просто тихо работала то в прачечной, то на кухне.
За то время, кажется, я даже привыкла к той всей боли. Вечерами и светлыми ночами, куском белого кирпича я пыталась изобразить глаза того свидетеля. Художник из меня плохой, но через пару дней недо-портрет был готов. Я всматривалась в него глубоко, пыталась узнать истинное лицо человека, который скрывался за маской. Это было тщетно.
Когда меня мучила бессонница, я вспоминала о Юджине. Представляла, что он уже долгое время не видит значка «онлайн» у моего имени, и, собственно, не переживает. Он нашел новых друзей, возможно даже реальных, и ему с ними хорошо. Зная его характер, я бы не сказала, что он бросился бы меня искать. Первое время может и ждал бы, но спустя неделю-две забыл бы полностью. Еще я думала о Джине, который из-за давки психопата должен был исчезнуть. Если раньше я хоть как-нибудь могла связаться с ним, то не сейчас. Сейчас нет никакой возможности, а объяснять Дэну всю запутанную ситуацию о парне и просить его передать Джину послание или еще чего, было бы просто сложно и глупо. Часть моего мозга просто выедают переживания. Они — вирус, который убивает мои нервные клетки. Я не думала только об Анне, старалась не думать. Мои попытки убедить себя, что она не переживает, были более-менее успешными. Каждый ночной монолог в мыслях заканчивался вопросом:
«Кто скрывается за маской?»
Где-то за пару дней до суда, в очень раннее время к нам в камеру ворвались вооруженные люди и увели меня. Я еще была сонной и не могла понять совершенно ничего. Я оказалась в допросной, буквально прикованной к своему месту.
Потом старое знакомое лицо детектива появилось сквозь довольно яркий свет. Он был зол, бросил на стол какие-то фото.
— Зачем ты это сделала?! — он кричал на меня, а я вовсе не могла понять, что происходит, — а главное — как?!
Я пыталась рассмотреть фото — это были куски мяса. Сырого мяса. К горлу начали подходить те крохи еды, которые я съела вчера на ужин.
— Как ты могла украсть тело жертвы из морга и расчленить его? Ты психопатка, да?
Но я больше не могла сдерживать себя. Весь мой ужин оказался на полу допросной. Я крови-то боюсь, а тут такие снимки.
Потом детектив схватил мое лицо, при чем так сильно, что я думала, что мои зубы сейчас сломаются полностью и вылетят изо рта. Нас в комнате было двое, камер, как раньше, не было совсем, хотя я уверена, что это нарушение протокола. Да и охрана, я уверена, была далеко от нас.
— Кто работает с тобой?! Кому еще это выгодно?! — он замахнулся и со всей силы ударил меня в плечо, — ты знаешь, что ты уже в печенках сидишь у меня? Знаешь или нет?
Но я ничего не ответила, только зашипела от боли. Всем тварям, которые вокруг меня, все равно, что я скажу. Они добьются своего и без моих слов или возражений.
Он задавал эти вопросы много раз и каждый раз бил меня. Напоследок он просто обматерил меня и толкнул стул, от чего я упала вместе с предметом мебели, ушибла висок и потеряла сознание.
Когда я очнулась, с меня вытирала кровь моя соседка. Да, я знаю ее недолго, но была уверена, что она даст мне сгнить, но не поможет. Я встала, что далось мне с трудом, подошла к зеркалу и сразу же отвела взгляд. Там, где не было открытых ран, были гематомы. Большие и еще синие. Они были везде: на руках, ногах, у шеи, на спине. Я выглядела просто ужасно. Теперь меня можно гордо знаменовать не бледной сметанкой, а смурфиком темного окраса.
Это был день стирки. Мы с моей соседкой пошли на смену. Честно говоря, я еле тащила ноги и стирать вовсе не могла. Девушка забрала у меня половину форм и с каменным лицом продолжила отчищать остатки усохшей еды. Завтра слушание. И я боюсь решения больше, чем раньше. Ведь кто-то украл тело и это точно была не я, хоть и поплатилась за это своей кожей.
Утром ко мне пришел Дэн, чтобы забрать меня на суд. Я шла не так быстро, как раньше. Все из-за боли в моем теле. Парень сразу понял, что что-то не так. Он спрашивал меня, но я не могла признаться, что меня избил детектив. После нескольких десятков вопросов он обратил внимание на мою шею и отстегнул пару верхних кнопок формы. Он увидел мое тело и сразу стал очень бледным. Он тихо выругался и потащил меня к надзирательнице. Дэн требовал объяснить, откуда все эти синяки, раны и гематомы.
Варианты старшей, типа
«Сама упала, ниче не знаю» не подходили адвокату. Так как надзирательница убедила его, что массовых драк с участием меня не было, подозрение пало на мою соседку. Но в тот момент, я, неожиданно для себя и других вскрикнула, что это не она. Взгляды двоих были прикованы ко мне, я чувствовала вину и не могла поднять головы.
«Минуточку» — попросил Дэн и мы вышли.
— Кто сделал это с тобой?
Я молчала.
— Милая, ты можешь мне рассказать, я хочу тебе помочь, — его глаза сейчас были такими…словно стекляшки. Наверное, если бы меня здесь не было, он бы заплакал.
Я стала на носочки и дотянулась до его уха. «Детектив» — прошептала я ему.
Сразу после того, как я закончила говорить, одна из гематом на спине начала жутко болеть от растяжки и я повалилась на него. Это было не специально. Наверное, если бы кто-то увидел нас такими, как тогда, Дэн больше не был бы моим адвокатом и шанса на то, что я выберусь из тюрьмы точно не было бы.
Когда мы подходили к залу, оставалось еще пара минут до начала, Дэн опять попросил подождать, но на этот раз ушел сам и никому не сказал куда. Через какое-то время куда-то позвали детективов. К тому времени, как уже нужно было зайти в зал, вернулись адвокат и другой детектив. Тот, который избил меня ночью — исчез.
В первую очередь в зале звучали результаты экспертиз: ни на одной вещи жертвы не было моих отпечатков, в том числе, на ноже. Думаю, если кто-то хотел меня подставить, то сделал это крайне неумело. Потом у судьи все-таки возник вопрос о личности того самого свидетеля. Один из тех детективов сказал, что тот пришел к ним добровольно, но маски и кепки не снимал ни разу. А также, попросил оформить все анонимно, имени ни разу не упоминал. Это показалось судье подозрительным, и он попросил свидетеля выйти для еще одной дачи показаний. Конечно, он был приглашен на заседание, но в зале его не было. Судье также стало известно, что тело жертвы изувечили, и, учитывая то, что это была не Ари Мин, то все становится еще запутаннее. В игру опять вступил Дэн.
«Ваша честь, этого не могла сделать моя клиентка. На момент совершения преступления она находилась в камере, что может подтвердить её соседка. И еще факт: Ари Мин не встречалась ни с кем накануне этого». Но защитника в тот момент прервал прокурор:
«Да, не встречалась ни с кем, кроме Вас. Сможете ли вы оспорить тот факт, что вы навещали ее с периодичностью в 2 дня? Она с легкостью могла бы попросить вас об услуге». Дэн начал рассказывать что-то про алиби, но я уже не слушала. Очередной приступ панической атаки. На этот раз я просто ощущала, что в ближайшее время случится что-то ужасное и, собственно говоря, не ошиблась. В зал влетел начальник охраны и сообщил всем присутствующим в зале, что свидетель появился и он направляется прямо сюда.
С одной стороны, сами подумайте, зачем кому-либо прерывать судебный процесс, если ничего страшного не произошло? Это не такая уж и важная новость. А с другой, очевидно же, что это предупреждение. Сейчас что-то пойдет не так.
Буквально через несколько минут в зал вошел свидетель. Но он вошел не через «парадные» двери. Он попал в зал через дверь для преступников. Тем путем заводят и выводят заключенных из зала суда. Мужчина в черном не остановился у двери и не попросил прощения. Он вышел в центр зала и рассмеялся. Смех был громким и отдавал какой-то издевкой. Потом смех закончился, мужчина повернул свое лицо ко мне, опустил маску и ухмыльнулся. Я узнала его. Но сказать больше ничего не успела. Зал заполнил крик: «ЛОЖИСЬ!» — это последнее, что я запомнила с того момента.
Продолжение следует
