23/01
Сегодняшнее утро я начала с чая и составления плана на ближайшие дни. Так как Х. обещал сообщить мне, если Наирвель объявится, я решила начать с Максимилана. Понятное дело, я понятия не имела, где его искать. Вообще никакого. Остаётся только надеется, что мне так же повезёт, как и с Ф. И с Ф. я больше не встречусь. Но сразу же стало ясно, что с последним я перегнула. Кажется, она поджидала меня под дверь, потому что, когда я вышла в коридор, столкнулась с неё нос к носу. — Здравствуй, — максимально вежливо сказала она. — Есть минутка? — Нет! — неожиданно даже для себя выпалила я. — Прости, но у меня дела. Как-нибудь в другой раз, ладно? — и я позорно сбежала. Бежала я долго. Сначала прямо по коридору, потом вниз по лестнице, потом налево и до упора. Там я, наконец, решилась передохнуть. И да, я сразу же записала всё это в дневник (точнее, прямо сейчас пишу), чтобы не повторить свою ошибку и не заблудиться во всех этих коридорах. Кто вообще придумывал эту безумную планировку?! Слева от меня выход во внутренний садик. Там, кажется, никого нет. Я хочу посидеть немного среди природы, а не в четырёх стенах. Интересно, я смогу тут читать? _____ Я сидела на скамейке и смотрела в небо, когда ко мне кто-то подошёл. Сначала я решила, что это Ф., и порядком испугалась, но когда повернула голову, увидела довольно милого парня примерно моего возраста. У него были белые волосы (очень похожие на Х. только совсем-совсем растрёпанные и чуть длиннее), глубокие серые глаза, тонкая кожа, через которую просвечивали синеватые сосуды, тонкие губы. Белая рубашка (точно несвежая) болталась на его плечах, как мешок, тёмные штаны из грубой ткани и чёрные ботинки были покрыты пятнами пыли. И в общем парень выглядел каким-то больным: непропорционально худой, бледный и явно заплаканными глазами. Я отчётливо различила в его взгляде глубокую тоску. Он смотрел на меня, как будто боясь моргнуть, и нервно кусал губы. Он показался мне смутно знакомым, и, немного подумав, я вспомнила то групповое фото, а потом ещё и пару снимков из фотоальбомов К.С.Б., где этот самый парень стоял, счастливо улыбаясь и позировал на камеру вместе с ней. Как же он изменился! — Привет, — как можно более дружелюбно поздоровалась я. — Меня зовут Мария. — Привет, — отозвался парень тихим, надтреснутым голосом. — Можно я присяду рядом с тобой? — Да, конечно, — я подвинулась, уступая ему место. Парень медленно подошёл и сел, всё так же глядя на меня широко открытыми глазами. Это продолжалось пару минут, а потом он вдруг открыл рот и почти прошептал: — Меня зовут Максимилан. Можно просто Мак. Моё сердце, кажется, пропустило удар. Максимилан! Это он, тот самый парень, который был для К.С.Б. «семьёй»?! — Максимилан Фобос? — дрожа от волнения, уточнила я. Парень коротко кивнул. От его взгляда мне было слегка не по себе. Мне даже показалось, он со своей головой не в ладах, но одновременно М. не внушал мне страха, не внушал отвращения. Только щемящую жалость. Если про «семью» всё правда, то пропажа К.С.Б. могла серьёзно ударить по его психике. Возможно, так оно и было. Но меня-то тоже нормальной не назовёшь! — Как тебе тут, Мария? — спросил он, и мне захотелось рассмеяться. Первым, кто впервые за столько времени поинтересовался у меня, как у меня дела, стал полупомешанный парень, который впервые меня видит! — Не очень, — почему-то честно сказала я. — Мне тоже, — признался М. Он всё смотрел и смотрел на меня, будто поедал глазами. Но не пытался придвинуться ближе, и это успокаивало. — Ты не хочешь уехать отсюда? — неожиданно спросил он. — Очень хочу, — я решила, что откровенность за откровенность решит проблему. Ну, в данном случае. — Так почему не уезжаешь? — Не могу. — Почему не можешь? — Чтобы вернуться назад, я должна найти Кармен Блод, — поделилась я и тут же пожалела о своём решении. М. вдруг резко подался вперёд, схватил меня за руку (пальцы у него оказались ужасно горячими), вперился в меня взглядом и отчаянно зашептал что-то вроде: — Так выпусти её, пожалуйста, выпусти! Прошу тебя, верни её мне! Я так не могу, так больше не могу! Пожалуйста, ты должна её выпустить! Она хорошая, правда, хорошая! Нет-нет-нет, она самая лучшая! Я не могу больше так жить, прошу, выпусти её! Я сойду с ума, точно, сойду с ума, если ты не вернёшь её мне! Я, наверное, очень позорно пискнула, а потом поспешно выдернула руку, вскочила на ноги и сделала пару шагов назад. М., всё так же не сводя с меня взгляда, совершенно безумно рассмеялся, а потом на удивление спокойно заявил: — Прости, должно быть, я уже сошёл с ума. Я даже не помню, какого цвета у меня глаза, где я живу и какой сейчас день. Иногда я даже имени своего вспомнить не могу. Пойми, я не существую без неё. Поэтому, прошу тебя, просто выпусти её. — Выпустить? — переспросила я, осторожно подходя ближе. — Но я думала, её никто не держит… Или ты знаешь, где она? На лице М. вдруг отразилось искреннее разочарование, он нахмурился и устало вздохнул: — Тебе не рассказали, да? — Что именно не рассказали? — поинтересовалась я, чувствую, как сердце начало колотиться быстрее. Ощущение было такое, будто я стою перед дверью, за которой все ответы, и мне достаточно только толкнуть её, чтобы всё понять. Но тут лицо М. в очередной раз разительно изменилось. На этот раз оно отобразилось чистейший ужас, как будто бы я вдруг превратилось в самое жуткое чудовище на свете. М. вскочил на ноги, спешно зажал рот руками и снова понёс какой-то бред: — Я не должен был говорить, не должен был! А что если она прямо сейчас там умирает?! Что если я убью её своими словами?! — Кого убьёшь, Кармен Блод? — уточнила я. Всё это было странно, очень странно. — Прости! Прости, Мария, мне надо идти! Ещё увидимся! И М. попросту сбежал, я даже окликнуть его не успела. Вот, значит, как я выглядела в глазах Ф. Просто взять и сбежать, не сообщив ничего толкового. Но то, что он говорил… Это очень подозрительно. Неужели я и К.С.Б. действительно связаны, просто мне об этом не сказали. Но почему? Мне кажется, все уже в этом замке знают, что я просто хочу попасть домой. _____ Я снова видела его! Это было как прекрасный сон, и я была так счастлива, что не могу проснуться! В груди как будто надулся большой воздушный шар, и меня понесло куда-то вверх, в высоту. На самом деле, я думала, он куда-то уехал вместе со своей невестой, но сегодня я снова повстречала его в библиотеке. Он был так невыразимо прекрасен, что у меня перехватило дыхание. Очевидно, заметив, что я стою и просто смотрю на него, Принц улыбнулся и махнул мне рукой. Я послушно подошла. Я не могу, просто не в силах сопротивляться его притяжению. — Привет, Мария, — сказал он. — Как жизнь? — У меня всё в порядке… — начала я, но тут он перебил меня. — Скажи, ты когда-нибудь кого-нибудь любила? — требовательно спросил Принц. Боюсь, я густо покраснела. Это был очень, очень непристойный вопрос. Таких вот так просто не задают. Но я не смогла взять и проигнорировать его. Тем более, Принц смотрел на меня так, будто действительно хотел получить конкретный ответ на конкретный вопрос. — Нет, никогда… — И не жалеешь об этом? Ещё одни странные речи, но теперь уже от человека, которого я знаю. По крайней мере, знаю чуть-чуть. Но чуть-чуть лучше, чем ничего. И вообще, многовато непонятного и странного для одного дня, не так ли? — Я… Я не знаю, — честно ответила я, и он вдруг глухо рассмеялся и упал в ближайшее кресло. — Сердце нельзя разбить, — совсем не в тему сообщил он. — И сломать его тоже нельзя. Зато можно отравить. Главное — подобрать удачный яд. Желательно взять такой, что бы жертва каждый свой час билась в агонии и умоляла о смерти. Да-а-а, у некоторый людей хорошо получается подбирать яды… У некоторых людей просто настоящий талант к этому. А потом чертовка судьба бьёт тебя молотом по голове, и вот, пожалуйста, — ты уже ходячий труп. Ты можешь только плакать. Хотя, нет. Ты можешь ещё петь. Да. Именно так. Петь и плакать. Я слышала, что пьяные люди могут говорить бессвязный бред, полностью уверенные в своей правоте и в логичности своих высказываний, и эти слова как и прозвучали бессмысленным бредом, но только вот он не походил на пьяного, совсем нет. Скорее, наоборот, он был трезв и в своём уме, просто мне не хватило сообразительности понять, о чём он. Должно быть, у меня было по-глупому озадаченное лицо, потому что Принц резко изменил и свой тон, и манеру речи, вообще всё. Сразу стал галантным и вежливым. В общем, таким, каким был всегда. И я, конечно, тут же расстаяла. Все неудобные вопросы тут же испарялись из моей головы. — Прости меня, Мария. Кажется, я слишком много читал на ночь всякой… Тяжёлой литературы. Впрочем.... Ладно, забудь. Пожалуйста, просто забудь. — Конечно, ничего страшного! — как можно более бодро ответила я. Но теперь я не могу выкинуть его слова из головы. Мог ли он сорвать мне? Не хочется в это верить. Но что если дело совсем не в книгах? Что, если Принц, мой Принц, влюблён? И влюблён безответно? Почему-то мне кажется, что дело не в его невесте, совсем не в ней. Он смотрел на В. как-то совсем холодно, по-деловому, ну, или как на обычного друга, каких полно. Тогда кто обосновался в его сердце? (Если я не ошиблась насчёт этого.) Мне хочется думать, что дело во мне, но от этих мыслей на языке горчит. Я не знаю, что со мной. Это и есть тот яд, о котором говорил Принц? _____ Больно. Больно. Больно. Больно. Больно. Больно. Больно. Больно. Больно. Больно. Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Больно.Часть 179
11 марта 2019 г. в 23:51
Примечания:
23.1