* * *
— Я точно все правильно понял? — Абсолютно. — То есть, ты вытянула у меня Карту, а через пять минут у Гермионы резко разболелась голова? — Тон Гарри был скорее веселым, чем озадаченным. То ли от глинтвейна, то ли от нелепости ситуации. Один только взгляд в эти зеленые глаза, искрящиеся иронией, — и она таяла, как ириска на солнце. Да, Джинни не обещала Гермионе молчать, но если бы она рассказывала все ее секреты, то они уже давно б не общались. Первый поцелуй с Виктором Крамом, влюбленность в Рона, обиды на брата и Лаванду, отвращение к Кормаку, теперь еще и это… Выдавать подругу она, понятное дело, не собиралась даже Гарри. И неважно, что он открыто показывал, что ему тоже кое-что известно. Поэтому Джинни просто кивнула. — Какое невероятное совпадение, — усмехнулся он и наигранно-подозрительно сощурился. — Бывает же такое, правда? — улыбнулась она в ответ. — Что думаешь по этому поводу? — А что тут думать? Гермиона вполне сама может разобраться со своей… головной болью. — Вот и я так думаю. Но, наверное, стоит приглядеть, чтобы потом не было… м-м-м… осложнений? — Она в порядке, — подмигнула Джинни, принимая его руку, — думаю, это просто легкая мигрень. Наверняка само пройдет. Ах да, еще я думаю, что Рону об этом говорить не стоит. Мой братец теряет даже зачатки деликатности, когда дело касается самочувствия Гермионы. Гарри немного нахмурился, но понимающе кивнул.* * *
— Я же говорю, тут нет стекла! — воскликнула Гермиона, обводя взглядом комнату. Теперь они, словно одержимые, искали в комнате хоть что-нибудь, что можно трансфигурировать в бутылку. Словно боялись, что если один из них не найдет — то второй непременно передумает. Словно им обоим это было нужно, а не только Гермионе. Хотя, если честно, она бы сейчас согласилась на что угодно, лишь бы не уходить из этой комнаты. И дело не только в том, что она решила, будто вино развяжет ему язык. Как бы ей не развязал! Еще и на голодный желудок… Поесть ведь она толком не успела: кружка чая с Дамианом, полтарелки салата за праздничным ужином — и умчалась собираться на вечер Слизнорта. К сожалению, книги и подушки для трансфигурации в сосуд не подходили, а сносить каменную полку категорически не хотелось. От этого Малфой раздражался еще больше. Удивительно, но совесть пока молчала, хотя обычно кусала Гермиону с необычайной настойчивостью. Губы против воли растягивались в улыбку, которую она изо всех сил пыталась прятать. Малфой не разделял ее веселья, сосредоточенно высматривая на полках хоть что-нибудь, напоминающее стекло. Хорошо, что ему не пришлось объяснять, что вино не появится в комнате по щелчку пальцев, так как изготавливается из винограда, а потому является одним из пяти принципиальных исключений из закона элементарных трансфигураций Гэмпа. Малфой и так прекрасно это знал, хоть и частенько прогуливал трансфигурацию на шестом курсе. — Нашел, — отозвался он, доставая из углубления камина кочергу. — Тергео. Наблюдая, как с кочерги исчезают все признаки сажи, Гермиона немного расстроилась, что ей самой не пришла эта мысль. Сосуд ведь можно трансфигурировать и из латуни! Самооценку подняло то, что у Малфоя это получилось скверно. То нечто, что он теперь держал в руках, с трудом можно было назвать кружкой без ручек. Большая посудина, размером напоминающая котел, тускло блестела своими кривыми краями в свете камина. «Все-таки прогулы не прошли даром», — чуть усмехнулась Гермиона. Малфой снова недовольно скривился, но не придал значения своему творению. Очевидно, посчитав, что главное — это содержимое. И тут сложно было не согласиться. — Можно? — поинтересовалась Гермиона, протягивая руку к железяке. Малфой чуть прищурился, сделав шаг ей навстречу. Постаравшись не придумывать значения этому прищуру, она осторожно приняла тяжелое изделие и поставила на пол. — Агуаменти! Наблюдая, как тара заполняется водой, Гермиона прикладывала все силы, чтобы сосредоточиться на заклинании преобразования воды в вино. Это было сложно, ведь Малфой неотрывно следил за ее действиями, заглядывая через плечо, словно надеялся, что она совершит ошибку. Эта близость... заставляла взволнованно напрягаться. Тяжело с первого раза сказать, получилось или нет, потому что вода лишь чуть-чуть потемнела. Если и вышло, то вино получилось белым. — Ну-у-у… — неуверенно протянула Гермиона, — вроде того. — Надо пробовать. — В худшем случае должен был получиться виноградный сок. Это она его успокаивала? Драко вздохнул, поняв, что первой Грейнджер пробовать не собирается. Что ж, при самом паршивом раскладе больничное крыло тоже находится на восьмом этаже, так что идти недалеко. Скептически взглянув на жидкость, он поднял тару и пригубил… да, вероятно вино. Грейнджер осторожно наблюдала за его реакцией, но Драко не смог не скривиться. — Так ужасно? — Кислятина. — Можно попробовать еще раз… — Сойдет. Какого черта теперь он ее успокаивает? Впрочем, если сравнивать с бормотухой из Кабаньей головы, то не так уж и плохо. Сделав еще один большой глоток, Драко протянул вино Грейнджер. Она, немного посомневавшись, осторожно обхватила котел ладонями и поднесла к губам. Сделав глоток, очень постаралась не морщиться. — Ты прав. И правда гадость. — Хочешь исправить? — Сойдет, — повторила она за ним, присаживаясь на подушки. Делая еще один глоток. Едва заметно улыбаясь, глядя на огонь. Жаль, что при свете камина ее платье теряло свой насыщенный цвет. Зато кожа плеч, с которых она минуту назад откинула волосы на спину, казалась такой горячей, что захотелось прикоснуться и проверить, так ли это на самом деле. Стиснув зубы, Драко забрал тару из ее рук, стараясь не смотреть, и сел рядом. — Так зачем, говоришь, ушла с вечера? — поинтересовался он, отвернувшись. Делая очередной глоток, почти не морщась. Как назло, она пожала плечами. Драко заметил, но головы не повернул, упрямо глядя в камин. — Подумала, что смогу провести время с большей пользой, чем распивая глинтвейн в компании репортеров. Она смущенно отвернулась. Но, что поделать, если Гермиона хочет услышать от него честный ответ, врать сейчас — верх глупости. Только вот она поняла, что ляпнула лишнего. Какой же было неожиданностью, когда Малфой почти сразу коснулся сгиба ее локтя, привлекая внимание. По коже тут же пробежали мурашки, но он всего лишь снова протягивал ей вино. — «Время с пользой» — это пить паршивое вино в компании того, кого ненавидят твои дружки? Гермиона чуть улыбнулась, отметив, что он не сказал «кого ты ненавидишь». — Знаешь, вообще-то мне не стоит так часто пить, — задумчиво произнесла она, глядя на жидкость. Отвечать на вторую часть вопроса не хотелось. — Почему? — уточнил Малфой, снова отворачиваясь. Говорить правду, когда он не прожигал ее взглядом, было куда легче. И куда легче было делать это, когда его тон смягчался, как сейчас. Но все равно очень, очень странно. — При посттравматическом... В общем, многие, кто страдает такой же штукой, что и я, слишком быстро привыкают к алкоголю, находя в нем спасение, ведь... — …симптомы, вызывающие подобное состояние, притупляются, когда мозг расслаблен, — закончил за нее Малфой. Грейнджер удивленно моргнула, и Драко мысленно выругался. — Несложно догадаться, — равнодушно пожал плечами он, забирая у нее вино. Оно уже не казалось таким уж отвратительным. Впрочем, так бывает с любым алкоголем. Стоит втянуться — и не обращаешь внимание на такие мелочи, зато язык... Интересно, она поняла, что он нашел почти такую же книгу, где вычитал про ее синдром, или и правда списала это на обычную догадливость? Он сделал очередной глоток, все еще избегая взгляда. Блаженно прикрыв глаза, она позволила вину делать свое дело, не обращая внимания на то, что голова уже немного кружилась. Сняла надоевшие туфли и протянула ступни к огню. — Вы с первого курса ходите по гостиной в пижаме? — вдруг спросил Малфой. Вопрос был таким неожиданным, что Гермиона едва сдержала смешок. — Не всем удобно ходить дома во фраке, знаешь ли, — покачав головой, улыбнулась она. — Считаешь Хогвартс домом? — Конечно, — без промедления отозвалась Гермиона, — здесь было много хорошего. — Последний год несколько портит впечатление, не находишь? — небрежно бросил он. Грейнджер промолчала, глядя на огонь. Между бровей появилась напряженная складка, словно она размышляла о чем-то. Драко снова подумал, что не стоило затрагивать настолько личную тему, как вдруг: — Покажи ее. — Что? — не понял он. — Метку. Покажи. Он слегка нахмурился. — Не лучшая идея, — процедил Драко, наконец взглянув на нее. — Пожалуйста. «Это просьба? Гребаная просьба! Какого она просит?..» — Зачем? — Я хочу увидеть, чтобы… — она запнулась, но поспешно добавила: — Мы ведь рано или поздно продолжим уроки, так? Я не хочу, чтобы повторилась… та ситуация. Просто вдруг показалось, что ей нужно увидеть это прямо сейчас. Сейчас, когда она расслаблена и морально подготовлена. Когда сама просит об этом, а не замечает при совершенно неудачных обстоятельствах. Малфой медлил. Чтобы он убедился в ее уверенности, Гермиона сделала еще один глоток и отложила уродливую латунную тару на пол. Повернулась к нему вполоборота, словно в ожидании. «Закатай ты чертов рукав!» — шипел его внутренний голос. Драко хотел, но опасался. Опасался, что она снова попытается сбежать. Опасался, что как идиот будет просить ее остаться. Или наоборот, пошлет на все четыре стороны. Или схватит, не позволяя даже пошевелиться, прижмет покрепче. Ощущая, как ее тело сжимается, как кулачки возмущенно колотят его, куда только могут. Он искренне не знал, как поступил бы. Чуть вздохнув, Драко протянул ей левую руку, отворачиваясь. Стараясь не думать, как эта ситуация напоминает ему о том парне из Болгарии, который лапал ее шрам. «Ей надо — пусть все делает сама». Он не собирался наблюдать. Не хотел видеть, как она распахивает глаза, как они наполняются ужасом. Или что еще хуже — отвращением. Грейнджер не спешила. Аккуратно, словно Малфой мог в любой момент выдернуть руку, она медленно расстегнула пуговицу на манжете. Он непроизвольно напрягся, когда зашуршала ткань закатываемого рукава. Наступившая тишина показалась такой громкой, что Драко готов был поклясться, что слышит, как бьется ее сердце. И вдруг... ее пальцы. Нежные, чуть прохладные, робкие. Очертили контур уродливой змеи, кольцо хвоста. И замерли в дюйме от кожи. Его передернуло. — Болит? Она подумала, что эта штука причиняет ему боль? Что он вздрогнул от этого, а не от того, как она касалась его? — Это просто картинка, — ответил он, наморщив лоб, и язвительно поинтересовался: — нравится? — Омерзительна, — глухо заключила Грейнджер. Можно подумать, Драко хотел уродовать свою кожу. Можно подумать, у него был выбор. Ах да, конечно был. Принять Метку или сдохнуть. Еще и посмотреть перед смертью, как умирает его семья. Так себе альтернатива. «Это большая милость, Драко», — прозвучали в голове слова матери. Слова, пропитанные привычной лживой преданностью. Слова, которые Грейнджер слышала в его воспоминаниях. — Извини, — пробормотала она, убирая руку. Похоже, понять его мысли сейчас можно и без легилименции, так внятно они отразились на лице. — Скажи, Грейнджер, — тихо произнес Драко, медленно поворачиваясь к ней, — зачем ты пришла на самом деле? Ее глаза блестели, отражая огонь из камина. — Вообще-то, я давно хотела задать тебе вопрос, — так же тихо ответила она, — даже два. Она сомневалась, это было так же очевидно, как то, что Драко не хотел слышать ее вопросов. Наверняка Грейнджер начнет все анализировать, размышлять, думать, что делать дальше, и все в этом духе. Что ей тогда ответить? Он понятия не имел. Сделав еще один глоток, он протянул вино Грейнджер. Она вцепилась в подобие котла и сделала сразу два больших глотка. «Так. Очевидно, ты угадал». — Ты помнишь Дамиана? «Чтоблять?» Какого черта она решила поговорить об этом СЕЙЧАС? — Он был на уроке, когда Паркинсон... И в Трех Метлах... — Помню, — коротко и раздраженно ответил Драко. Грейнджер инстинктивно вздрогнула от его тона, но все-таки продолжила: — Скажи, ты... м-м-м... совершенно случайно не использовал окклюменцию, когда общался с ним? «А это тут каким боком?» — Использовать ее при общении с новыми людьми давно вошло в привычку, — и ведь даже не соврал. А ее лицо вдруг просветлело. «Какого хера тут происходит?» Гермиона нервно кусала губу, думая, как бы задать второй вопрос, чтобы он прозвучал деликатно. Ну, или хотя бы не очень тупо. Мысли ворочались с трудом. — И как он тебе? Деликатно? Не тупо? Ага, размечталась. Зря она выпила так много. К щекам тут же прилила кровь от одного только скептического взгляда напротив. Гермиона даже не стала считать, сколько на этот раз мысленно обозвала себя, но: — Не в моем вкусе. Сначала она даже не поняла, что он такое сказал. «Не в его... Что? Вкусе?..» До нее не сразу дошло, что это шутка. Малфой пошутил. Малфой, блин, пошутил! Это было так неожиданно с его стороны, что Гермиона даже растерялась. На какую-то секунду. А в следующий миг неконтролируемый смех вырвался из горла, и она даже не успела прикрыть рот ладонью. От абсурдности того, что только что произошло. Выражение лица Малфоя в этот момент было просто бесценно. От этого стало еще смешней, хотя шутка-то, по сути, была не такой уж впечатляющей. Но эта заминка и его лицо... Отлично! Теперь он считает ее не просто глупой и дерганой, но еще и сумасшедшей! Такая простая и неглубокая мысль заставила согнуться напополам и с трудом поставить недокотел на пол, хохоча так, что из глаз чуть не брызнули слезы. Ну что за истерика на ровном месте? Тихо простонав, прижимая ладонь к животу, она подняла глаза. — Я... вообще-то... — с трудом выдавливала Гермиона, — извини. Ой. Вообще я серьезно. — Ага, я вижу, — уголки его губ дрогнули, давая понять, что все в порядке. Наверное, Малфой подумал, что Гермиона никогда раньше не слышала шуток. О-о-ох, господи! Чертово вино! — Ну а на какой ответ ты рассчитывала? Он не лез мне в голову, если ты об этом. — Нет, не совсем... Скажи, а твое настроение случайно не поменялось? — А должно было? — Ответь, пожалуйста. Это правда важно. «Опять эта просьба. Черт!» — Не помню я, — буркнул он, — если и изменилось, то не в лучшую сторону. — Спасибо, — тепло улыбнулась Грейнджер. Так искренне и открыто, что перехватило дыхание. Она никогда так не улыбалась Драко. — Были еще причины прийти сюда, или ты забежала, только чтобы я одобрил твоего нового поклонника? — Он не... нет. То есть да. В смысле, на самом деле у Слизнорта было не так уж и весело. И я хотела прийти, потому что… — вздохнула она, прикрыв глаза ладонью, — ничего особенного, просто… Просто он сжал ее запястье, притягивая Гермиону к себе. Не позволяя концу фразы испортить то, что она уже сказала. Потому что в этом бессвязном бормотании Драко уловил то, что давно хотел услышать, даже если не признавался себе в этом. — Просто заткнись, ладно? — прошептал он ей в лицо, разглядывая дрожащие ресницы. Открыть глаза Грейнджер так и не решалась. — Не надо... этого... так, — скомкано выдохнула она, отворачиваясь. Драко поймал ее подбородок пальцами, поворачивая лицо к себе. — Как «так», Грейнджер? Она медленно открыла глаза, вперив их в пол. Щеки налились румянцем. — Посмотри на меня, — тихо произнес Драко, — почему «не надо»? Наверняка это прозвучало чертовски жалко. Но ему стало все равно, ведь узнать ответ показалось куда более важным, чем обматерить себя за то, что задал вопрос именно в такой форме. — Для тебя это значит другое, — выдавила из себя Гермиона, имея в виду Парвати. «Для тебя переспать с девушкой, целуя другую в коридорах, — ничего не значит! Ты не делаешь различий! А я... я бы никогда не поцеловала того, кто мне...» — Нихера ты не знаешь, Грейнджер, — произнес он, привлекая ее к себе. Дыхание замерло за секунду до того, как их губы встретились. Сначала мягко, осторожно. Потом чуть настойчивей. Маленькие ладошки возражающе уперлись ему в грудь, но, кажется, Малфоя это слабо волновало. Ведь вторая рука уже легла ей на плечо, слегка сжимая, а язык скользнул между губ, требовательно их раскрывая. Гермиона промычала слабый протест ему в рот. Кажется, она пыталась сказать «не надо». Кажется, она хотела... хотела... Хотела сжать пальцы у него на предплечье. То ли чтобы оттолкнуть, то ли стараясь скрыть уродливое клеймо. Провести ладонью выше, к сгибу локтя, ощущая под кожей выступающие вены. Позволить его руке запутаться в волосах и сжать их на затылке, давая неуверенное разрешение прижать себя сильнее, мягко углубляя поцелуй. Эти руки. Теплые. Настойчивые, но вместе с тем аккуратные. Ее кожа встречала их так жарко, словно только и была создана для этих прикосновений, покрываясь мелкими мурашками. И Гермиона сдалась. Послала к черту все принципы, сомнения, убеждения. Полная капитуляция. Драко уговаривал себя сдерживаться. Правда уговаривал. Но разве это возможно, когда такое притягательное тело прекращает сопротивление? Когда расслабляется в его руках, едва выгибая спину, позволяя небольшой груди прижаться... — Ч-ч-черт... — прошипел он сквозь зубы, отрываясь от нее. Грейнджер медленно открыла глаза, словно не понимала, где находится и что происходит. И дело здесь не только в алкоголе, в этом Драко был уверен. Ее глаза казались сейчас куда больше, чем обычно, ведь в их блеске было что-то непривычно... другое. Желание. С каплей сомнения. Но такое чистое, обжигающее. Он прижался губами к ее подбородку, медленно прошелся ими вниз, к ложбинке между ключицами, когда рука провела от затылка к шее, словно придерживая. И Грейнджер запрокинула голову, подставляясь. «Доверчивая…» — эта мысль теплом пробежала по позвоночнику. Драко припал к ее шее, провел кончиком носа от скулы к мочке уха, вдыхая этот-непонятный-но-такой-охуительный аромат, по которому так чертовски соскучился. Неужели, чтобы осознать это, ему нужно было так долго держаться вдали? Это не тяжелый запах Паркинсон. Это не приторно-клубничный запах Патил. Это совсем другой, едва уловимый весенний запах ветра над цветочным полем. Такой простой, но совершенно особенный. Он и не заметил, как, придерживая ее за шею, опустил голову на подушки, что покоились за их спинами. Ощущение происходящего иглами вонзилось в кожу, когда Грейнджер, несмело проведя рукой по его груди вверх, запустила палец под горло рубашки и слегка потянула на себя. Что она делала? Что она, черт возьми, делала? Гермиона не просто позволяла целовать себя, не просто позволяла его рукам спускаться к талии… Не просто! Она, блин, сама подавалась навстречу. Плевать, что там о Дамиане наплел Малфой. Это никак не может быть ее решением. Но так хотелось... ближе... — О-о-ох... — тихий выдох почти против воли, когда Малфой провел пальцами от шеи вниз и на этот раз без лишних раздумий накрыл грудь ладонью прямо через ткань. Внизу живота снова стянулся теплый узел. Плохой, плохой знак! Но какая разница, если она уже обнимает его за шею, а он снова приближается к ее губам, сжимая выступающий сквозь ткань сосок? Позволяя, теперь уже без стеснения, проникнуть гибкому языку в свой рот? Отвечать — черт! — так смело? Откуда это в ней? Может, все-таки... Нет! Ей неважно, ее это решение или влияние Дамиана, когда она выгибает спину, а Малфой, не теряя этой возможности, прикусив ее нижнюю губу, скользит по полу между подушками рукой, к ее лопаткам. Неважно… Когда вдоль позвоночника расходится молния платья и грудь, освобожденная от плотно прилегающей ткани, вздымается выше с каждым глубоким вдохом и опадает — с каждым рваным выдохом. Неважно… Драко отрывается от ее губ и смотрит прямо в глаза. Они блестят еще ярче, чем в навязчивых картинках, когда он видел ее с Блейзом. Желаннее, чем когда представлял ее в ванной старост рядом с собой. Насыщенней, чем в фантазиях. Жарче, чем снилось пару ночей назад. Она нервно облизывает губы. Немного подается вперед, словно прося. «Нет, Грейнджер, я хочу видеть...» Даже моргать сейчас было бы преступно. Не отрывая взгляда от ее глаз, словно издеваясь над самим собой, он проводит ладонями от ключиц вниз, скатывая темно-синюю ткань куда-то на уровень чуть выступающих ребер. Или к талии? Он не видит. И только тогда, когда понимает, что дальше уже не получится, позволяет взгляду скользнуть вниз. К небольшой округлой груди, мягко обхватываемой самым простым тканевым лифчиком без намека на кружево или подкладки. Таким тонким, что не скрывает маленьких напряженных сосков, которые Грейнджер, словно опомнившись, почему-то решает прикрыть руками. Отчего ее лицо, обрамленное густыми волосами, раскинувшимися на подушке, и с порозовевшими щеками, вдруг кажется таким... правильным. «Не закрывайся! Это, блять, противозаконно, прятать такое...» — он перехватывает ее запястья, отводя руки в стороны. Вжимая их в пол, наверное, слишком сильно. — Ты такая красивая... — срывается с губ, и Драко даже не анализирует это. Потому что плевать. Потому что это гребаная правда, обжигающая горло расплавленным свинцом. И это становится последней каплей. «Он что, правда это сказал? Малфой?..» Нет. Нет, так не бывает. Сейчас она обязательно проснется. Осознание, пусть и затуманенное вином, вспыхивает тогда, когда Малфой прижимается к ее груди губами, обхватив сосок прямо через ткань. Ощущение такое острое и неожиданное, такое горячее... Что с губ срывается стон. Первый настоящий стон. Который, похоже, удивляет их обоих. И вдруг кажется страшной несправедливостью, что Малфой все еще в рубашке, когда она так хочет прижаться... почувствовать... — Я... — Нет, она не скажет этого вслух. Он отрывается от груди, и Гермиона вмиг жалеет о своей попытке заговорить. А серые глаза, привычно потемнев, смотрят так пристально и так... Она не может подобрать слова. Но от этого взгляда внутри все переворачивается. Дрожащими руками она тянется к пуговицам его рубашки. Пальцы не слушаются. Совершенно. Но он понимает. Секунд через десять, когда расстегнуто всего две пуговицы. И спешит помочь. Его плечи под распахнутой рубашкой оказываются очень горячими. А может, это у Гермионы были слишком холодные руки, она не знает. Не хочет знать. Хочет только провести ладонями по груди вниз, по межреберным мышцам. Ощущая подушечками пальцев бугристые шрамы, что так портят картину. Но сейчас, с притупленным от вина взором и в свете камина, кажутся не такими уж страшными. Она проводит пальцем по солнечному сплетению, вниз. По длинному шраму вдоль косых мышц живота, мгновенно втянувшегося под ее пальцами. А потом Гермиона решается взглянуть ниже. Не на ремень брюк. На внушительную, такую недвусмысленную выпуклость в паху. Сердце бьется чаще. То ли от желания прикоснуться, то ли от волнения, сжавшего горло. И без того холодные пальцы превращаются в лед, и она испуганно отдергивает руку. Платье скомкано и перекручено на талии, но сейчас представляется чуть ли не щитом, ведь ее захлестывает такой примитивный, но такой женский страх. Страх первого раза. Страх, что все должно быть не так. Не так! Не по пьяни, на полу Выручай-комнаты! Не с тем, с кем ее даже не связывают отношения!.. Но этот взгляд... Чертов Змий перед Евой, что так искушающе предлагает яблоко. Драко внимательно наблюдает за ее действиями, позволяя изучать себя, словно он — музейный экспонат. Зрелище настолько восхитительно-нереальное, что на минуту даже отвлекает от ощущения напряженного, пульсирующего члена, стиснутого в брюках, словно в тисках. Но ее глаза... В них появляется такой отчетливый страх, что прочитать его даже проще, чем взлететь на метле. «Блять, только не это. Только не сейчас, когда так нужно... Так нужно...» Но где-то на краю сознания он понимает — Грейнджер не совершает ошибок. И не простила бы этого. Ни ему, ни тем более себе. — Не бойся, — Драко наклоняется, разглядывая ее лицо. Старается впитать каждую эмоцию. — Я не сделаю того, чего ты не захочешь. «Что?!» — тут же возмущается его внутренний голос. «Малфой умеет быть... таким?» — Гермиона неверяще распахивает глаза. Замирает. И, пропустив пару ударов сердца, первая подается навстречу. Левому соску под промокшим от слюны бюстгальтером становится холодно, и она невольно тянется своей грудью к его, неуверенно проводя по плечам. Стаскивая рубашку, будто так и нужно. Будто она знает, что делает. И Малфой дрожит, хотя вряд ли от холода. Потому что ей кажется, что температура в комнате подскочила на десяток градусов. Мысли путаются, остаются лишь прикосновения и влажные звуки поцелуя. Он нависает над Гермионой, проводя приоткрытыми губами по плечам. Обжигая дыханием кожу. Вниз. «Мамочки...» Его рубашка все еще держится на напряженных руках, сковывая движения. — С... сними, — то ли просьба, то ли выдох. Рубашка тут же летит в сторону, и Гермиона упирается пятками в пол, приподнимая бедра. Позволяя крепким ладоням стянуть с себя последнюю вещь, не считая белья. Когда Драко прижимается к ней, кожа к коже, то уже сомневается, что сможет сдержаться и не сорвать к чертям этот маленький, но такой раздражающий кусок ткани, что отделяет его от того, что сейчас так необходимо. Кажется, он умрет прямо здесь и сейчас. С распухшими от напряжения яйцами. Или кончит, даже не начав. А Грейнджер... Прикасается, черт. Прикасается к члену. Накрывает ладошкой прямо через брюки. Неуверенно проводит по всей длине, словно ощупывая форму. Мир переворачивается и сжимается до размеров спичечной головки. Вверх-вниз. Пальцы в нерешительности замирают над пряжкой ремня. — Что же ты делаешь... Выдыхает в кожу, расстегивая упрямый крючок на спине. И Грейнджер сама — черт... — сама отбрасывает ставший таким ненужным сейчас лифчик. Вид этих маленьких розовых сосков, слегка сморщенных по краям, еще надолго останется у Драко в памяти. Накрыв грудь одной рукой и прижавшись губами к другой, он проводит по соску языком и чуть сжимает зубами. И тут Грейнджер стонет во второй раз. «Так вот где у нас слабое место…» — мелькает задорная мысль, заставляя Драко улыбнуться. Но нет. Он держит слово. Хотя как удержаться, чтобы не прижаться членом в ложбинку у тазовой косточки и не услышать еще один, такой невероятный стон? Ее руки снова тянутся к ремню, теперь уверенней. Расстегивают с третьей попытки. Пуговицу на брюках со второй. — Иди сюда… — хрипло зовет Драко, ложась рядом и привлекая ее к себе. Она бросает еще один взгляд на его член, скрываемый лишь узкими черными боксерами, и закрывает — нет, почти зажмуривает — глаза. Отвечая на поцелуй. Снова неуверенно. Пропустив одну руку ей под шею, второй Драко проводит по груди, задев ногтем сосок. По выступающим ребрам. Вниз, по плоскому животу. Пальцы скользят под трусики, и Грейнджер инстинктивно сдвигает ноги. — Тш-ш-ш… Я просто хочу прикоснуться, — шепчет он, оторвавшись от ее губ лишь на мгновение, и настойчиво проводит ладонью ниже. Грейнджер стонет так тихо, словно сомневается, можно ли. «Ч-ч-черт...» Ее бедра непроизвольно подаются навстречу, неосознанно скользнув клитором между его пальцев. Он точно кончит, если она прямо сейчас не прекратит так призывно двигаться, так выгибать спину, выставляя грудь с блестящими от его слюны сосками. Пальцы порхают быстрей, когда ее ладонь, скользнув по боку, вдруг осторожно оказывается у него под боксерами. Кажется, машинально. Драко не выдерживает, толкнувшись головкой прямо в ладонь. Гермиона пугается лишь на секунду, но потом мягко обхватывает и проводит вниз. Чуть сжимает. Вверх. Дотрагивается большим пальцем до головки, размазывая по ней густую влагу. Сердце уже бьется куда быстрей. Щеки пылают так, что становится нестерпимо жарко. А бедра, словно принимая решения отдельно от мозга, подаются навстречу теплым пальцам. От щиколоток по ногам, по спине, вверх, к затылку пробегают мурашки. «О, боже...» — Пожалуйста... — молящая просьба-приказ. Рука сжимается вокруг члена сильнее. — Давай, девочка, — и горячий хриплый шепот в ухо толкает за грань. С губ не слетает ни звука, когда Гермиона, закусив костяшки пальцев, вытягивается в струну, неосознанно сводит ноги, зажимая его ладонь. Пару раз отчаянно толкается в нее бедрами и издает тихий то ли всхлип, то ли выдох. — Умница… — шепчет он, и по тону ясно, что Малфой улыбается. Гермиона облизывает пересохшие губы. Медленно решаясь открыть глаза, сжимает ладонь крепче, двигает быстрее, переводя затуманенный взгляд на Малфоя, который сухо сглатывает, сдавленно дыша ей в шею. Толкаясь в ладонь все сильней. Так сильно, что это даже немного пугает. Но глядя на него кажется, что остановись она сейчас — и он умрет прямо здесь, на полу. С шипением выдыхая сквозь зубы, он толкается в последний раз и утыкается носом ей в шею. Глубоко дышит, пока Гермиона с несвойственным ей восхищением смотрит, как сокращаются от последних выдавливающих толчков мышцы его живота, как тяжело вздымается широкая грудь. И ее губы против воли растягиваются в улыбке, хотя улыбаться тут нечему, ведь в голове, так некстати, крутится всего один вопрос: «Ну и что ты натворила?». Но он меркнет, стоит Малфою притянуть ее к себе для короткого, но очень чувственного поцелуя. Почти целомудренного. Гермиона не чувствует своих ног. И кончиков пальцев рук тоже. А голова, кажется, парит отдельно от тела. На плечи наваливается такая усталость, что стирает за собой все вопросы. Действительно. Подумать можно и позже, верно? Чуть позже, пожалуйста. Немного позже. Только не сейчас, когда ей так хорошо. Тело словно зависло в свободном падении в нескольких дюймах от пола. Или наоборот, так мягко и тепло лежит на подушках, что не хочется даже шевелиться. Голова сама находит его плечо. И последняя мысль, вспыхнувшая в голове, что она так и не убрала руку, не волнует. Не волнует, что она все еще чувствует на ладони вязкое тепло, а рядом слышит размеренное дыхание. И улавливает ставший вдруг таким привычным запах первых снежных дней с тонкой ноткой кислых зеленых яблок.