Возьми меня в завтра с собой

      В жаркий день, когда палящее солнце вгрызалось в морскую гладь, а далекая полоса горизонта расплывалась в мареве рябящего воздуха, близ острова Ямайки, по волнам Карибского моря, гулял одинокий корабль без флага. Такое судно не могло быть военным или принадлежать мирным торговцам — оно являлось пиратским пристанищем. «Святая Мэри» который день бороздила море в поисках жертвы: какого-нибудь купца или аристократа. Но всё без толку. Неделя неумолимо подходила к концу, а воды Карибов, изредка гонимые слабыми порывами ветра, не разошлись даже перед носом жалкого судёнышка! И этот факт команду пиратского фрегата абсолютно не радовал, как и её капитана.       Скотт Алистер Кенуэй стоял на шканцах* и вглядывался в плывущий горизонт. Это был смуглый мужчина, чаще всего с суровым выражением лица, хмуро прищуренными блекло-синими глазами и поджатыми губами. Капитан имел длинные тёмные волосы с редкими седыми прядями, заплетенные в крупные дреды, убирать которые он всегда предпочитал под бандану. Не был Скотт обделён и растительностью на лице — густая борода щедро покрывала почти что половину его лица. Мужчина, одетый в высокие сапоги, штаны, рубашку и камзол с перекинутым через плечо ремнём, проще говоря — по-простецки, всё-таки отличался от основной массы особенно грозным видом. И дело было не только во множестве зарубцевавшихся шрамов, но и в басовитом, рычащем голосе, а также в высоком росте и мощной мускулатуре, отлично развитой за долгие годы.       Рядом, порядком подустав от непрошибаемого молчания своего капитана, стирал пот со лба квартирмейстер**, который отличался от Скотта разве что цветом кожи и отсутствием растительности на лице. То был Джеймс — чернокожий африканец, на собственной шкуре прознавший несколько лет назад, что такое рабство. Он с не меньшей надеждой выискивал взглядом хоть какое-нибудь судно. — Капитан, может, нам уже сменить курс? — решился устранить давящую тишину между ними утомленный пират. — Может. А может и нет, — подумав, удостоил его ответа капитан, не поворачивая головы. — Я серьезно, Скотт. — Вот и я серьезно, Джеймс.       И снова небольшая пауза, за которую Джеймс успел в сердцах послать к чертям и солнце, и всю идею поисков в целом. — А всё-таки? — отказываясь уступать бесцельному плаванию, переспросил он. — Возможно, и стоит…       И так уже который день: квартирмейстер упорно пытается уговорить Кенуэя сменить курс, а тот отмахивается, ссылаясь на никогда не подводившее чутье, натренированное длительным нахождением в постоянно изменчивом море и не раз висевшей на волоске жизнью. Джеймс и рад бы безоговорочно довериться капитану, но слишком долго уже они никого не могут заметить, да еще и это чертово солнце! Голову, что ли, Скотту напекло? Какие же здесь корабли? Но вопреки твёрдо стоящему на своем квартирмейстеру с марса неожиданно заорал матрос: — Слева по борту! Там, на горизонте, судно!       Вся команда мигом побросала какую-никакую работу и с воодушевлением, какое только может появиться у морского разбойника при виде возможной добычи, бросилась к левому борту. Корабль так накренился, что, казалось, сейчас перевернется. Пираты толкались, пихались, прикладывая руки козырьками ко взмокшим лбам, даже пытались взобраться повыше, чтобы лично убедиться в правдивости услышанного. — Что там?! — крикнул на марс Скотт, настойчиво прорываясь через столпившихся пиратов. — Шхуна! Корабль вроде не военный… Да, точно! А вот флаг не могу разглядеть. — Французы, — вместо надрывающего глотку наблюдателя ответил капитан, уже доставший подзорную трубу и разглядевший точку, постепенно растущую и обретающую чёткие очертания судна. — Судя по расположению флага — торговый. Хм… — Не сопровождается, капитан. Хорошая дичь. Нужно брать, — подметил Джеймс, довольно быстро оказавшийся рядом. — Верно мыслишь, — одобрил Кенуэй, резко мотнув головой, чтобы пот не попадал в глаза. — Верно… Берём.       Скотт сложил трубу и развернулся к пиратам, начавшим переговариваться в предвкушении славного разгрома. — Ну что, отведаем на ужин лягушатинки?       Естественно, одобрение не заставило себя ждать, и команда взревела, выражая полную готовность. — Тогда — лево руля! Все по местам! — громким рыком приказал Скотт и хищно ухмыльнулся, вновь доставая подзорную трубу. — Как брать будем? Потрепем немного или сразу на абордаж? — поинтересовался квартирмейстер, всегда предпочитающий иметь хоть какой-то план и из-за этого частенько треплющий мозги капитану своими расспросами. — Сначала подойдем поближе и оценим. Потом решим точнее. Ах, да… — Кенуэй обратился к навострившей уши команде. — Британский флаг поднять! Сойдем за разведчиков. Не будем заявлять о себе раньше нужного.

***

      Вечно гонимый сумасшедшей жаждой узнать больше нового, Рафаэль Флюри, услышав от отца, Эрнеста Сильвена Флюри, об их скорейшем отплытии в Америку, и выразить не мог своего счастья. Юноша не испытывал интереса к совершаемой через французские колонии торговле, для исполнения которой они и направлялись к берегам Северной Америки. Для него, как ярого историка и культуролога, а также ради удовлетворения бушующего в силу юного возраста любопытства, было предпочтительней посетить неизведанные земли. Потому, несмотря на возможные опасности, Рафаэль безоговорочно согласился с решением отца поехать вместе с ним — подобный шанс мог больше не представиться. А от жизни нужно брать всё возможное — таково было убеждение Флюри, — особенно, когда родители уделяли ничтожно мало внимания желаниям своего отпрыска.       Рафаэль гордился своим происхождением. Рождённому в семье аристократов, ему льстило повышенное внимание к своей персоне, нравилось пребывать в светском обществе. Однако душу всё равно тянуло к чему-то иному — к своеобразной свободе, окунувшись в которую, юноша мог узнать так много невероятного, открыть что-то важное и еще не познанное никем. Иными словами — достичь невиданных целей. Поэтому Рафаэль был уверен в том, что шанс побывать в Америке судьба уготовила ему не зря.       Шхуна находилась уже достаточно близко к заветным берегам. И чем ближе к ним становилось судно, тем быстрее Рафаэль лишался терпения. Он уже был готов сойти за борт и поплыть самостоятельно (хоть и плавать-то не умел), думая, что этим поступком сможет в разы уменьшить время ожидания. Но вразумительное слово отца, и юношеский пыл сразу стихал, как бывало прежде. Флюри вынужденно запирался в своей каюте и скучал. Только грезы о предстоящем счастье развевали его тоску. Но вот однажды, в один из дней, начало которого ничем не отличалось от предыдущих, случилось непредвиденное.       Грусть Рафаэля развевала только погода: солнечная и невообразимо жаркая — не для француза, привыкшего к умеренному климату. Юноша по обыкновению гулял на палубе корабля, как вдруг услышал голос одного из матросов. «Что-что? Британское судно? Должно быть, тоже кто-то из торговцев. Чертовы англичане всё никак не успокоятся», — подумалось юноше, и он пристроился ближе к правому краю, пристально разглядывая приближающийся корабль.