Босттвидский виноград

Лаэрт не любил большие города, в том числе и Босттвид, шумный, пыльный, полный крикливых детей, воров, нищих и зазывал-торговцев. Именно поэтому он постарался появиться непосредственно к церемонии, чтобы уже днём отправиться восвояси. Лицо скривилось, когда донеслась брань зеваки, который едва успел отпрыгнуть от колёс двуколки и уронил корзину с морковью. Овощи рассыпались по мостовой. Совершенно непонятно, чем могла помочь неприличная ругань, но Лаэрту было наплевать на злословившего тощего, неопрятно одетого горожанина из Торгового района. Ещё и дети норовили угодить под колёса, отчего кучеру пришлось несколько раз резко придержать поводья. — Куда смотрят ваши родители? — выругался Лаэрт. Малышам было всё равно. Один из наглецов показал язык, за что получил замечание о невоспитанности. Кучер тронул поводья, и двуколка продолжила путь. У ворот, ведущих в Верхний квартал, пришлось остановиться. Лаэрт с немалым трудом вышел. Ноги затекли за долгую дорогу, ступни неприятно покалывало, хотя туфли из мягкой коричневой кожи как нельзя лучше подходили для такого путешествия. — Сегодня после полудня, — отдал он распоряжение. Кучер кивнул и молча проводил взглядом. Лаэрт направился к воротам. Пришлось потратить время, чтобы дать понять страже, что Лаэрт — тот, за кого себя выдаёт. Окончательно убедило приглашение, написанное Анде Бриккардом. — Ну поздравляю! — Стражник оценил дорогую дорожную одежду и золотой перстень с рубином. — Спасибо, — ответил вежливостью Лаэрт и ступил на выложенную булыжником мостовую. Верхний квартал разительно отличался от низов. Редкие прохожие прогуливались по дороге, мирно беседовали и не обращали никакого внимания на новоприбывшего. «Мне что, придётся докучать кому-то, чтобы выяснить, где поселились эти клятые Бриккарды?» — подосадовал Лаэрт и оглянулся. Злился он зря. Со скамьи, стоявшей у высокой изгороди, поднялся Тэгрем и направился к нему. — Ну наконец-то! Я уж решил, ты либо не получил письмо, либо передумал. И то, и другое меня бы не расстроило, признаюсь честно, — «поприветствовал» он. — Не дождётесь, то есть доброе утро, — парировал Лаэрт. — Я обещания без причины не нарушаю. — Я заметил! — Тэгрем пошёл вперёд. И остановился. — Возьми меня под руку, что ли. — Ещё чего! — возмутился Лаэрт и посмотрел в ту сторону, куда был направлен взгляд наречённого. «Вот оно что. Наверняка его бывший любовник!» — догадался он, когда разглядел мирно прогуливавшегося паренька в зелёном берете, но под руку не взял и добавил: — Это неприлично. Тэгрем нахмурился. — Мы почти связаны узами брака, а ты — «неприлично»! — передразнил он. Лаэрт не собирался идти на уступки. Тэгрем развернулся и направился к железной калитке, преграждавшей путь к довольно большому дому из серого камня с витражными окнами. «Что за тяга к цветным стёклам?» — задумался Лаэрт. Тэгрем отворил калитку. — Прошу! Лаэрт вошёл во дворик, засаженный кустами роз. Листья уже начали опадать, шипастые ветки оголились. Отчего-то не появилось сомнений, что розы — белые во время цветения. Нужно было отдать должное Бриккардам за аккуратно подстриженные кусты. Тэгрем, по своему обыкновению, нарядился в кремовый камлотовый сюртук и короткие бежевые штаны, которые облегали ноги так, что создавалось впечатление, будто на них ничего не было. Лаэрт не понимал нынешнюю моду, в частности, неудобную одежду. Зато оценил, насколько ноги мускулистые и ровные. Входная дверь открылась, навстречу высыпали дети. Они наперебой защебетали, иные с неприкрытым любопытством принялись разглядывать винодела. Один, самый маленький, осмелел и дотронулся до рюши на белоснежном рукаве. Лаэрт отпрянул. Ему не хотелось испачкаться. Хватило того, что из-за неблизкой дороги костюм измялся. — Ступайте в дом! — прикрикнул Тэгрем. Малыши развернулись и послушно пошли. — Это все ваши? — поинтересовался Лаэрт. — Наши. Точнее, трое — моего отца, остальные двое — старшие племянники. — Сколько же всех вас? — Нас у отца шестеро. Трое — у моего брата. Впрочем, отставить глупые вопросы. Скоро ты сам со всеми познакомишься. В этом был Тэгрем — бывший легионер. Лаэрт только сейчас обратил внимание на его выправку. В животе заурчало. — Долго ещё ждать? — уточнил он.  — До полудня. — Отлично. Успею привести себя в порядок. Тэгрем вздохнул. Наверняка Лаэрт постарается прилизать торчавшие волосы — сделать то, что не нужно. Именно непослушные пряди делали лицо не таким угрюмым, живым. Ещё и шапочка, которую отчего-то так любили виноделы… Тэгрем поймал себя на том, что разглядывает чужое лицо. Лаэрт ответил взаимностью и оценил нарядную, пусть и не слишком дорогую одежду, довольно скромную для такого торжества. — Тэ-эгрем! — раздался зов, и на порог вышел невысокий немолодой человек. — А, приехали. Очень рад, — он улыбнулся, — что вы не передумали. Лаэрт с плохо скрываемым любопытством уставился на незнакомое лицо, в чьих чертах угадывалась схожесть с Тэгремом. «Похож на обоих родителей одновременно», — решил он. — Гилли Бриккард! — Имя подтвердило догадку. Осталось только поразмышлять, как Гилли сохранил в своём возрасте, с такой оравой детей, стройность. Со спины его легко принять за юношу, если прикрыть седые волосы головным убором. — Очень приятно! — Лаэрт почтительно склонил голову. Улыбка пропала. Гилли было неприятно видеть не слишком молодого винодела рядом с сыном. — Прошу! — Он отошёл от двери и пригласил в дом. Лаэрт ожидал много света внутри. Ожидания подтвердились. Почти. Паркет заметно потемнел от времени, ковры износились. Бриккарды терпели нужду и не могли позволить себе сменить доски, не говоря уже о восточных коврах. Но нужно было им отдать должное — в доме царила чистота. Крики носившихся детей и вовсе делали отнюдь не богатую обстановку живой. Лаэрт почувствовал себя дома — настолько уютно здесь оказалось. Вспомнилось детство — пусть в небогатой семье, однако было время, когда они с братом почти не расставались, всю работу делали вместе — садились за стол и учились писать. Даже спать ложились в одно время, ходили на окраину деревни, чтобы наполнить вёдра водой. Разве что пололи сорняки, заполонившие сухую каменистую почву, по очереди, чтобы дать друг другу отдохнуть. «Ну и что теперь, братец? Мы с тобой более чем чужие друг другу!» — пригорюнился Лаэрт. Многочисленная семья дала понять, насколько он одинок. Лаэрт снял сюртук и шапочку, после протянул Гилли. Тот бережно повесил одежду на крючок. Лаэрт узнал Дэрму по сходству с Анде. Младшего брата Тэгрема, отрока, готового вот-вот вступить во взрослую жизнь омегу, будто списали с Гилли. Имена детей не запомнились, да и ни к чему они были тому, кто собрался сразу же уехать после того, как всё закончится. — Так вот он, твой избранник! — Стоявший рядом с Дэрму омега с младенцем на руках усмехнулся. — То-то я гадал, Тэгрем, с чего вдруг ты зарёкся обзаводиться семьёй. Оказалось, любишь… постарше! Дэрму толкнул болтуна локтем в бок, чтобы заткнулся и не говорил ерунды. «Не всех посвятили в тайну скоропалительного брака», — догадался Лаэрт. Ему было не по себе оттого, что он почувствовал себя старым. — Потому выбрал, что те, кто «постарше», как правило, на порядок умнее, — не смог он удержаться, чтобы не съязвить в ответ. Рыжеволосый избранник Дэрму был молод. Он покраснел так, что веснушки исчезли с лица. Он было открыл рот, чтобы ответить наглецу, но новый тычок в бок заставил замолчать. — Ладно, хватит. Гостю нужно позавтракать и привести себя в порядок! — Гилли заметно разыгрывал гостеприимного хозяина, но Лаэрт чувствовал неприязнь. Все направились в сторону столовой. Анде открыл створки двери. Стол уже был накрыт. Лаэрт так проголодался, что согласился бы и на остывшую еду, даже на простой кусок хлеба с маслом. Он терпеливо дождался, пока все не рассядутся, чтобы занять свободное место. Слуг у Бриккардов не было. Многочисленные жильцы с лихвой управлялись с бытом, будь то готовка или уборка. Графин с красным вином порадовал. Значит, подарок вовремя доставили. Все по очереди подошли к чану с водой и окунули руки. Лаэрт последовал их примеру. Свежее полотенце, которое сунул в руки кто-то из детей, заметно обрадовало. Все расселись. Завтрак оказался скромным, печёный картофель — горячим и вкусным, мясо — жёстким. Но главное — не подгоревшим. Лаэрт охотно пригубил вино — своё, родное — и отметил, что бокал Тэгрема пуст. Тот упорно отказывался от красного. Первым нарушил тишину Гилли. — Расскажете, как вы всего этого… — он указал на графин, — добились? — Охотно, — решился Лаэрт, чтобы — боги, упаси! — никто не решил, что он в ранней юности продался. — Мои родители умерли, и мы с братом остались одни. Тогда-то впервые поссорились. Он всегда мечтал жить в Босттвиде, я же тяготел к селу. Чтобы прекратить глупые раздоры, мы решили продать дом и небольшие земли, что к нему прилегали. Пэрреты — знаете их? — как раз решили выстроить имение близ нашей деревни. — Гилли кивнул. Он помнил Пэрретов — знатную семью, у которой детей было вдвое больше, чем сейчас у Бриккардов; ту, которой было тесно в Босттвиде. — Мой брат перебрался в город и снял дом. Я же купил небольшой участок земли, на который и желающих толком не было, потому что на почве почти ничего не росло. Кроме винограда. Я это понял. — Как? — уточнил Гилли. Лаэрт пожал плечами. — Не знаю, в крови ли это у меня или в памяти отложились рассказы отца. Мой дедушка был виноделом — там, в Старом Свете. Он пытался воспитать сына под стать себе, но ничего из этого не вышло. Зато у меня получилось. Лаэрт улыбнулся, вспомнив, как виноград, выросший из крохотной лозы, дал первые ягоды. Потраченные на постройку крохотного деревянного домика сбережения, который сейчас служил сараем, почти подошли к концу, когда виноград созрел. Тогда-то Лаэрт и повёз его в родную деревню — туда, где работал в таверне, выстроенной теми же Пэрретами, чтобы продать. «Да ты дурак юный. Знаешь, какое вино из него выйдет?» — опешил тогда Нис, бывший сосед, пропойца, когда Лаэрт разносил спиртное и подавал еду, терпел приставания и осуждал похотливых пьяниц. Лаэрта осенило. Времени едва хватало, чтобы лечь и выспаться. Днём он возился с виноградником, а вечером шёл работать, но идея получить вино не давала покоя. И он решился…  — Вот как? Как Пэрреты потерпели подобное? — не унимался недоверчивый Гилли. — Им это было на руку. Местным пьяницам только спиртное подавай. Невыгодно выходило — возить откуда-то, когда рядом есть какая-никакая винодельня. Кстати, они мне помогли с её постройкой, — похвастался Лаэрт. — Они посоветовали отвезти вино в Босттвид на «пьяный» день. Пусть местные не оценили, зато господин Варрай из Ревеи заметил и купил бочонок. Лаэрт понимал — немалую роль сыграло везение и то, что он прислушивался к добрым советам. Нис, одинокий пьяница, охотно помогал, хотя то и дело улучал момент, чтобы налакаться дармовой выпивки. Этого Лаэрт никогда не спускал с рук и то и дело его отчитывал. «Молодой, привлекательный. Когда успеваешь трахаться, а?» — пьяно шутил Нис и смеялся в ответ на выпады. Лаэрт молчал. Он не собирался отчитываться о личной жизни постороннему. Он вообще всё личное держал под крепким замком. — Однажды виноград уродился как никогда. Тогда-то появились деньги, чтобы купить ещё один участок, прилегавший к винограднику. К сожалению, Нис умер от пьянки. Я уже к тому времени смог платить людям, да и племянник его, Гравс, появился. Он до сих пор со мной, уже десять лет как. Дэрму присвистнул. — Сколько же вам лет? Лаэрт замялся. Он всегда забывал свой возраст. — Сейчас… Мне было пятнадцать, когда умерли родители. Той весной я купил земли и посадил виноград. Спустя четыре года я собрал первый урожай. Семь лет со мной работал Нис… Тридцать шесть… Тэгрем опешил. Он не думал, что разница между ним и Лаэртом — целый десяток лет. Гилли уставился в тарелку. Есть больше не хотелось. То и дело у Лаэрта находились покровители — те, кто помогал, хотя бы тот же пьяница, Пэрреты, Варрай из Ревеи, которому понравилось вино тогда наверняка миловидного в юности паренька. «Понятно. В юности покупали его, а теперь он так же поступает с моим сыном. Постарел, стал никому не нужен и решил отхватить молоденького мужа!» — разозлился Гилли, но ничего не смог поделать. Тэгрем упрямством пошёл в Анде и настоял на скоропалительном браке. Все замолчали. Тэгрем посмотрел на Лаэрта, чьё лицо уже не было угрюмым, как обычно, и увидел того паренька, каким тот был много лет назад. — Пора, — решил Анде, — иначе болтовня продлится до вечера, и мы не успеем в храм. Что ж, возможно, хорошо, что моему сыну достался столь… опытный… Лаэрту не понравился намёк. Он был отнюдь не юнцом и понимал, что имел в виду старший Бриккард. Тот считал, что он ничем не лучше одного из обывателей «Апогея Пути». «Ну и пусть. Мне всё равно. Главное — покончить с этой нелепостью и вернуться домой!» — мысленно подосадовал Лаэрт, но вслух спросил: — Хотя бы умыть лицо и почистить одежду от дорожной пыли я могу? Тэгрем усмехнулся. Он не заметил ни на сюртуке, ни на штанах никакой пыли. Даже мягкие кожаные туфли чистые, словно и не было на улицах грязи. Дни в последнее время стояли солнечные. — Конечно, я провожу в уборную! — Гилли поднялся и направился к выходу. Ему пришлось дождаться, пока гость не доковыляет. — Что с ногой? — Упал с лошади. Перелом сросся, но хромота на всю жизнь осталась, — пояснил Лаэрт. Уборная, как водилось, находилась под лестницей. Лаэрт плеснул воду в лицо и попытался пригладить волосы, выбившиеся из хвоста. Ему стало неуютно в доме Бриккардов из-за чужой подозрительности, сомнений в честности. Как бы то ни было, доказывать что-либо он не собирался. «Немудрено, у людей моего возраста весьма богатое прошлое», — подумалось ему. Прошлое и было богатым. На словах всё выходило куда легче. Случалось, что виноградники поражала болезнь, и Лаэрт терял половину урожая. Порой вместо вина выходила кислятина, которую пить невозможно. Ещё и старший брат откровенно завидовал младшему… «Ведь он знал о сегодняшнем дне, знал, но не пришёл», — огорчился Лаэрт. Он писал, надеялся на встречу, которая, увы, не состоялась. От этого он почувствовал себя ещё более одиноким. Лаэрт покинул уборную и направился к ожидавшим его Бриккардам, после снял сюртук с вешалки. Возиться с одеждой не пришлось, только снять колючку, невесть как попавшую на рукав. — У вас хороший вкус, — заметил Гилли. — Хотя с таким цветом волос, кожи и глаз пойдёт любая одежда. Разве что эти туфли… несколько устарели. Лаэрт покосился на обувь с закруглёнными носами. — Я не могу позволить себе носить неудобную обувь. Нога! — пояснил он. Лодыжка разболелась. — Сколько можно болтать? Бери меня под руку — и вперёд. Жрецы не будут нас ждать до вечера! — разозлился Тэгрем. Ему не терпелось со всем этим покончить.

***

Лаэрт никогда не был образцовым верующим. Не то чтобы он не чтил Четверых, но времени не хватало на поездку в Босттвид, да и не хотелось. Он ожидал куда большей роскоши от храма. Внутри оказалось довольно темно. Стены из тёмного камня словно забрали тепло, отчего царила не то что прохлада, а холод. Впечатлили разве что огоньки, летавшие под сводами потолка, и алтарь, застеленный белой тканью. Четверо жрецов, включая Верховного — толстяка, одетого в серую мантию — ожидали посетителей. Бриккарды, исключая Тэгрема, ушли в правый угол. Левый остался пуст. — В стенах Четырёх мы рады приветствовать вас! — Лаэрт не понял, кто из жрецов это произнёс. Лица были закрыты капюшонами. — Но ошибочка вышла: родные каждой стороны должны разойтись по разным углам. Лаэрт сглотнул. — Прошу прощения, но у меня нет родных, — пояснил он. — Вот как? — Живот толстяка колыхнулся. Стало понятно, кто именно говорил. — Странно, но… — Недавно брачевалась парочка, так к ним вообще никто не пришёл, — перебил маленький жрец, судя по голосу, простуженный, одетый в серую с зелёными вставками мантию. — Бывает и так. — Прошу не перебивать Верховного, — сделал замечание толстяк. — И запомнить: нет такого слова — «брачевалась». Прошу, подойдите к нам. Тэгрем и Лаэрт приблизились к алтарю. Обоим было неуютно от пристальных взглядов четырёх пар глаз, буравивших насквозь из-под капюшонов. Раздался плач малыша. Пришлось терпеливо дождаться, пока Бриккарды, включая детей, успокоят младенца. Когда воцарилась долгожданная тишина, Верховный жрец начал: — Волею Четверых мы рады стать посредниками в создании новой семьи — вашей, господин Бриккард, и вашей, господин Лаэрт. Вы по доброй воле пришли в этот храм… — Тэгрему хотелось зевнуть. Даже терпеливый Лаэрт озирался по сторонам, лишь бы не слушать длинную речь. Даже разревевшийся младенец не смог на этот раз перебить. — Прошу, положите руки на алтарь, — обратился жрец к Тэгрему. Тот охотно послушался и положил ладони на белый бархат. — Теперь вы, — приказано Лаэрту. — Не так. Руку на руку. — Ладонь оказалась почти горячей, что было странно в таком холоде. Тэгрем упивался неожиданным теплом. — Теперь ваша задача — соединить судьбы. Не тушуйтесь! — обратился жрец к маленькому послушнику, судя по серо-зелёной одежде, служившему Сивали. Тот воздел руки над алтарём. Ещё мгновение — и ладони парочки пронзила резкая боль. Лаэрт не смог сдержать стон — появилось ощущение, словно в запястье воткнули большую толстую иглу. — Ну вот и всё, — сипло произнёс жрец Сивали. — У вас что, первый раз? — удивился он. — Это в вашем-то возрасте? Вы никогда не разводились? Тогда сочувствую. Разрывать связь намного больнее. Как правило, потом руками пошевелить невозможно. Лаэрту стало неприятно. Снова намёк на возраст. — Прекратить вопросы не по делу! — выпалил толстяк. — Впервые или нет, это никого не касается. — Он повернулся к паре. — Всё закончилось. Можете быть свободны. И счастья вам! — А поцеловаться? — не унимался молоденький, судя по нелепым вопросам, жрец. — Это вовсе не обязательно, — ответил Верховный жрец. — Впереди ещё брачное ложе. Лаэрт вздрогнул. Ему не хотелось укладываться в одну постель с Тэгремом — с тем, с кем связывали деловые отношения. «Развод ещё больнее», — пригорюнился он.  — Я бы посмотрел, — не унимался шальной служитель Сивали. — Хотя смотреть, скорее всего, будет не на что. От чужих взглядов не укрылся тычок в бок до этого молчавшего жреца в светло-серой мантии. «Жрец или нет, но он много себе позволяет. Как же вы, боги, избираете таких наглецов?» — подумалось Лаэрту. Боги молчали, а он развернулся и, не дожидаясь Тэгрема, поплёлся к выходу. Ни Лаэрт, ни Бриккарды не видели, как жрец Янерра покачал головой. — Это хуже всего. Даже сочетать браком бывшего служителя храма с менестрелем было не так противно. Хотя на брачном ложе они побывали задолго до того, как решились связать судьбы, но покинули храм довольные и счастливые, — произнёс он. — Я думал, хуже этого быть не может. — Почему? Я был рад, — возразил жрец Сивали, — потому что менестрель был моим соседом. Но и тебя понимаю. Сочетать браком родного отца невесть с кем — то ещё занятие. — Не отец он мне! — буркнул его собеседник. Толстяк ударил кулаком по столу. — В храме столько дел, а вы нашли время на ненужную болтовню. Тид, ступай в сад. Листья сами себя не уберут. Дадо, твоё место в лазарете и нигде больше! Жрецы разошлись.

***

Лаэрт допустил ошибку, когда решил, что мнение Тэгрема ничего не значит. Тот наотрез отказался покинуть Босттвид. — Ты решил, что вот так уеду и не проведу здесь ночь? В месте, где вырос и появлюсь ещё не скоро?! — выругался тот. — В таком случае можешь появиться позже, — отпарировал Лаэрт. — Я не горел желанием оставаться и сейчас не горю. Мои лоботрясы наверняка бездельничают, а виноград — киснет в кадках! Тэгрему было наплевать на чужой виноград. Он не мог позволить себе окончательно втоптать имя Бриккардов в грязь. Наверняка Шамарты обрадуются, когда узнают, что новобрачные разбежались и даже не дождались брачной ночи. — Не уедешь. Я напомнил твоему кучеру, что мы — семья, и отпустил его с миром. Завтра сам отвезу тебя на твои виноградники. — Тэгрем ехидно усмехнулся, заметив, как перекосилось лицо Лаэрта. — Можешь отдохнуть на этой кровати, — похлопал по бежевому покрывалу, — потому что сегодня я тебе спать не дам. Чем раньше ты получишь желаемое, тем скорее мы разбежимся. Настроение Лаэрта окончательно испортилось. Тэгрем сегодня собирался взять его — тот, кого он не представлял с ним в одной постели. Не осталось сомнений, что будет неприятно, мерзко — настолько, что после захочется отмыться. Не могло быть иначе с тем, кто, едва связав себя узами брака, затеял ссору. — Действительно, чем раньше всё закончится, тем скорее разбежимся, — спокойно повторил Лаэрт. — Одно ты задержал — моё обещание. Уже сегодня я прислал бы часть бочонков, а так… — Подождёт. Идём к остальным. Хорошо, если они решат, что мы не дождались ночи, — съязвил Тэгрем. — Хотя в моей семье никогда не было дураков. Лаэрт потеребил рукав белоснежной рубашки — куда более белой, чем стены маленькой скромной комнаты Тэгрема, обставленной нехитрой мебелью. С остальными Бриккардами не хотелось общаться, не хотелось отвечать на вопросы, в том числе и личные. Раздалась музыка. — Менестрель уже здесь, — пояснил Тэгрем. — Идём. Лаэрт поднялся со стула и поковылял следом за мужем. Нога болела. «Дождь будет. Даже лучше, что я остался. Не простужусь в открытой двуколке», — утешил он себя. Осталось дождаться вечера. Лаэрту ещё потому было неуютно в доме, что он любил мрачность. Светлые тона приводили его в уныние. Лучи, просачивавшиеся через цветные витражи, окрашивали стены в радужные оттенки. Только ступеньки сколочены из тёмных досок. Лаэрт замер на лестнице, когда увидел пресловутого «замечательного», со слов Тэгрема, менестреля. «Разве одевался бы гений столь безвкусно?» — подумалось ему. Палевый берет, украшенный большим страусиным пером, совершенно не сочетался с синим сюртуком, заметно широким в плечах, русые кудри торчали во все стороны. Но больше всех повергла в уныние обувь — остроносые туфли, расшитые красной нитью. Музыканту нужно было отдать должное за одно — чистую одежду без дыр и заплат. Сложилось впечатление, что он сгрёб в охапку первые попавшиеся вещи и нацепил на себя. — Что такое? — поинтересовался Тэгрем. — Ничего. Иду, — спокойно ответил Лаэрт. Ему не хотелось ни есть, ни слушать музыку. Вдобавок менестрель настраивал инструмент. Тэгрем подошёл так близко, что Лаэрт почувствовал его дыхание — чистое, без примеси алкоголя. — А всё же? Лаэрт некоторое время молчал и смотрел на мужа снизу вверх. — Я не думал, что вы настолько обеднели, что взяли первого встречного, кто играет за подаяние! Струны вздрогнули и замолчали. Музыкант поднял голову и уставился на Лаэрта полным незаслуженной обиды взглядом. Его рот скривился. — Вы ошиблись, — возразил он, — причём очень сильно. Прежде чем говорить подобное, советую послушать и тогда решать, стою я потраченных денег или нет! — едва не сорвался он на крик, после тихо добавил: — Прошу прощения, я в последнее время несколько не сдержан и зря обижаюсь на людей. Тэгрем подошёл к нему. — Вам не за что просить прощения, потому что вы правы. Господин Лаэрт не знаком с вами и по собственной… — он хотел добавить «глупости», — незнанию делает поспешные выводы. Лаэрт сжал губы. Он прекрасно понял, что хотел сказать Тэгрем. Менестрель продолжил возню. — Возможно. Лютнистов нынче много, на каждом шагу по лютнисту. Перо на берете музыканта колыхнулось. — Да, лютнистов много, но на мандолине играю только я в Босттвиде. Ну ещё и мастер Мартиш играл. Слушали его когда-нибудь? Он мой учитель! — Менестрель улыбнулся, продемонстрировав ровные мелкие зубы. Только сейчас Лаэрт понял, отчего музыкант нацепил на себя просторную одежду. Под широкой палевой, в тон берету, рубашкой был заметен живот, который появился отнюдь не из-за любви поесть. — Если и слышал, то не вспомню. Куда там, спустя столько лет-то? — Язвить больше не хотелось. Лаэрт прошёл к софе, стоявшей в гостиной, и уселся в ожидании музыки.

***

Даже Лаэрту было не жалко монет. Бриккарды не ошиблись с выбором и пригласили не невесть кого. Менестрель и правда ни разу не сфальшивил. Ещё и голос, звонкий, переливчатый… И наплевать, что надето. Даже если бы музыкант оказался абсолютно голым, то это не убило бы желание его послушать ещё раз. Лаэрт любил красивые баллады. В «Грозди» менестрели никогда не появлялись, поэтому приходилось довольствоваться редкими выездами в город по делам. — Этого много, — удивился музыкант, — я не могу столько… — Будете скромничать — не видать вам хорошей одежды, по которой, собственно, и встречают, — перебил Лаэрт. — Вы достойны большего, чем тряпки, которые только годятся, чтобы мыть пол. Музыкант улыбнулся в ответ. — Будь по-вашему, хотя никто не жаловался на мой внешний вид. — Какая разница, что надето? Главное, чтобы на него, голого, было приятно взглянуть! — вмешался изрядно выпивший Дэрму и положил руку на плечо менестреля. — Эк, занесло вас к нам не вовремя. Уже… «посмотрели», — он пьяно хохотнул, — а жаль, я бы тоже «посмотрел». Тэгрем нахмурился и взял брата за руку, чтобы — боги, упаси! — не вспыхнула ссора. Дэрму остался похотливым, за что получал упрёки и справедливые обвинения в неверности. Лаэрт проводил взглядом уходившего менестреля. Дверь открылась. Только сейчас он заметил, что наступила ночь. «Уже скоро!» — подумал он и сжал в руке бокал. День за музыкой, вкусной едой и вином пролетел незаметно. Лаэрт надеялся, что Тэгрем напьётся и уснёт, но тот был трезв. — Вода скоро нагреется. — Лёгок на помине. — Можешь вымыться перед сном. — Но у меня нет свежей одежды, — вяло оправдался Лаэрт. — Зачем она тебе? — Горячее дыхание обдало ухо. — Или ты одетым собрался со мной лечь? — Тэгрем хохотнул. Лаэрт покраснел. Он был слишком худым — настолько, что легко сосчитать рёбра, ещё и уродливая лодыжка… — Ладно, — со вздохом согласился он.

***

Даже выпитое вино не помогло. В камине не полыхали дрова, и комната освещалась лампадой. Лаэрт натянул одеяло до подбородка и закрыл глаза, надеясь, что Тэгрем его, спящего, не тронет. Ожидания не оправдались. Лаэрт проснулся оттого, что кто-то погладил бедро. Он от неожиданности дёрнулся. — Это всего лишь я, — раздался над ухом голос Тэгрема. — Ты зачем задул лампаду? — Потому что мне не нужен свет, — сонно ответил Лаэрт. Послышался вздох. — Ладно. Правда, я привык видеть тех, с кем ложусь, но… Ладно, — прозвучало совсем близко. Тэгрем убрал руку с бедра, провёл по животу, груди. После нащупал шею и легонько погладил кадык. Лаэрт вздохнул. Ласки оказались приятными, отнюдь не грубыми. Тэгрем взял его за подбородок, наклонился и поцеловал. Губы дрогнули. Лаэрт позабыл, каково это — отвечать на поцелуй, вдобавок его трогал тот человек, к которому он даже не испытывал симпатии. Тэгрем ожидал большего пыла от того, кто наверняка познал не одного любовника за всю жизнь. Поцелуй оказался вялым, неглубоким. Лаэрт не позволил просунуть в рот язык. Тэгрем отстранился и на ощупь погладил грудь. Искать соски ему понравилось. Он обвёл один из них пальцем, после наклонил голову и поцеловал. Лаэрт дёрнулся так, будто его укусили. — Т-ты… Что творишь?! — Не любишь? Странно. Как правило, у вас очень чувствительные соски, — последовал ответ. Как хотелось плюнуть на всё, повернуться на бок и уснуть! Как назло, член не послушался хозяина и колом стоял, что немудрено: Тэгрем не собирался делиться тем, как некоторое время назад лежал рядом со спящим Лаэртом, уткнувшись носом в макушку, и вдыхал приятный терпкий запах, чувствовал, как ноздри щекочут жёсткие волосы. Неожиданно Лаэрт перевернулся на живот. — Спина, значит, — догадался Тэгрем и легонько провёл пальцами вдоль позвоночника снизу вверх, одну за другой погладил выпиравшие лопатки. — Я предпочитаю… сразу, — признался Лаэрт. Тэгрем убрал руку и скривился, словно выпил дешёвое кислое пойло. Пусть его нельзя было назвать блудливым, но он унаследовал от отца любовь к ласкам, ему нравилось, когда любовник сам раздвигал ноги и приглашал войти в горячую, сочившуюся смазкой плоть. — Уверен? — уточнил он. — Более чем. Тэгрем вздохнул и одну за другой погладил ягодицы, после раздвинул их. Ему стало понятно — Лаэрт отнюдь не страстный, скорее холодный и бесчувственный. Зад был сухим, не готовым к соитию. И тесным. Палец едва вошёл в тугую плоть. Тэгрем замер. Он не любил причинять боль, поэтому терпеливо дожидался, пока Лаэрт не расслабится. Свободной рукой он погладил поясницу, затем спину между лопатками, надеясь хоть так вызвать отклик. Не скоро усилия дали плоды, да и терпкий запах стал ненамного сильнее, появилась кислинка, которую учуял Тэгрем тогда, когда прижимал Лаэрта к столу. Казалось, тот тогда был более живым, чем сейчас. Тэгрем просунул палец глубже, стараясь расслабить любовника для последующего соития. Тот не пошевелился, лишь шумно задышал. Если бы не желание угомонить плоть... У Тэгрема давно никого не было, собственная рука изрядно надоела, чтобы отказываться даже от такого нелепого соития. Хотелось спросить: «Ты не уснул?» Но язвить не было желания. — Давно… ни с кем? — уточнил Тэгрем. — Угу! — последовал ответ. «Значит, не уснул. Так какого пса ты словно лёд? Те, кто давно ни с кем не спали, обычно сами насаживаются на член. Я тебе настолько противен?!» — Тэгрем, уставший от возни, разозлился. — Понял. Постараюсь быть аккуратным, — пообещал он вслух. — Но если будет больно, то не по моей вине. Ты не хочешь. — Хочу, — возразил Лаэрт, — чтобы всё получилось. Тэгрема перекосило. Он сомневался, что всё получится с первого раза, а это значит, что ему придётся ложиться в постель с «куском льда», как он мысленно окрестил винодела, ещё не раз и даже не два, а гораздо чаще. Может, сегодня повезёт. Лаэрт шумно выдохнул, когда муж навалился на него, и замер, когда почувствовал горячий член между ягодицами. Он закусил губу, хотя хотелось застонать. Ему было неприятно, но не слишком больно — наверное, из-за того, что Тэгрем медленно входил, замирал, чтобы дать время привыкнуть к себе. После не выдержал и резко толкнулся. Снова неприятно. Лаэрт зажал в кулаках простыню. Тэгрем замер. — Не напрягайся. Ты сам себе причиняешь боль, — посоветовал он и снова толкнулся. Лаэрт последовал его совету, отпустил злосчастную ткань и… привыкал. Привыкал к тому, что муж, почти чужой ему человек, вколачивался раз за разом в его тело, что тёплое дыхание, от которого пробегали по телу мурашки, обдавало затылок. Лаэрт почти привык и даже расслабился. Член с лёгкостью и безболезненно входил в него, отчего захотелось поднять ягодицы и двинуться навстречу, но не смог. Тэгрем застонал и сделал последний — самый сильный — толчок. На этом всё закончилось. Между ягодицами стало мокро не столько от собственной смазки, сколько от семени Тэгрема. Тот откатился и улёгся на спину. Лаэрт даже сейчас не пошевелился. Отдышавшись, Тэгрем не удержался: — Знаешь, таких, как ты, у меня никогда ещё не было. — Он некоторое время молчал в ожидании уточнения, каких именно. — Брёвен. — Если Лаэрту было неприятно, то тот предпочёл промолчать. — Теперь я не удивлён, почему никто не хотел связываться с тобой. Наверняка любовники бросали, когда понимали, что ты не умеешь так же вскружить голову, как твоё вино. Наверняка им после тебя становилось плохо, как от дешёвого кислого пойла. Я прав? — Угу, — коротко ответил Лаэрт, не решившись доказать, что Тэгрем не прав. — Ну вот, даже ты это признаёшь. — Тэгрему от соития не стало легче. Он пожалел, что в нужный момент не отстранился и не помог себе рукой. — С твоим-то лицом, запахом быть бы страстным, но нет же… — Я хочу спать, — перебил Лаэрт и повернулся на бок, спиной к мужу. Он не солгал. Почти бессонная ночь дала о себе знать. Тэгрем долго не мог сомкнуть глаз. Ему хотелось подвинуться на край кровати, но осенний ночной холод проник в комнату. Лаэрт пошевелился и что-то пробормотал во сне, когда Тэгрем придвинулся к нему в поисках желанного тепла и крепко обнял.