***
— Да-а, вы стоите друг друга, — протянул Гравс. — Будь я проклят за то, что подсказал хозяину такое! Был один ворчун, теперь — двое! Он махнул рукой и поспешил скрыться, как это делал при Лаэрте, но позабыл, что Тэгрем — не тощий маленький хозяин, а бывший легионер. Тот с силой дёрнул за плечо. — Не смей сваливать с больной головы на здоровую! — Эк, забеспокоились! — Гравса не удержала даже боль, чтобы не съязвить. — Вот и верь после такого в сделки. Кретт побоялся вмешаться и захлопал глазами. Тэгрем отпустил управляющего. — Мне не нужны слухи, будто я убил Лаэрта, чтобы завладеть этим... — обвёл рукой, — поместьем. Никто не поверит, что мне плевать, потому что я привык дёшево скупать товар и продавать дорого, а в виноделии ничего не смыслю. Из-за сплетен со мной никто не захочет… — Угу! — кивнул неугомонный Гравс и ухмыльнулся. — Раньше он любил прогуливаться вдоль склона, — как можно ненавязчивее подсказал он и, пока Тэгрем не опомнился, юркнул в подвал. — У-ужинать будете? — несмело протянул Кретт. — Нет! — Тэгрем как был, в бежевом домашнем костюме и мягких туфлях, направился к выходу. Кретт вздрогнул, когда почувствовал руку на плече. Он не услышал скрип подвальной двери. Гравс поцеловал его в шею. Кретт повис на шее и впился в губы. Гравс перебрал. Кретт отстранился. — Дождёмся хозяев, иначе получим по обух, если они сейчас вернутся. — Не скоро вернутся! — Гравс прижал его к стене и улыбнулся. Пусть хозяин тысячекратно не верил в милость Сивали, однако тот не в обиде. Ночь не должна пройти впустую. С такими мыслями Гравс обнял любовника и — в который уже раз — поцеловал.***
Ночь выдалась тёплой. Тэгрем в одном костюме, надетом на голое тело, не замёрз. Мягкие домашние туфли не были приспособлены к прогулкам, и в ступни впивались мелкие камешки. — Где же ты, дурак? — обозвал он Лаэрта. Дверь домика была заперта снаружи. Искать там не было смысла. Тэгрем погладил щеколду и прислонился лбом к стене. Он зашёл за дом и посмотрел на гору. Лаэрт любил прогуливаться у склона по словам Гравса. Тень падала на землю, из-за гор не видно Виссо и Клаго. В кромешной темноте было трудно что-либо разглядеть, но Тэгрем упорно шёл вперёд, пока не споткнулся и больно не ударился пальцами ног. Он не выдержал: — Лаэрт! Он слабо надеялся на ответ. — Я здесь! — неожиданно раздался отклик. Трава зашуршала — совсем рядом. Костюм Тэгрема белел в темноте, и Лаэрт направился к мужу. — Ты-то что здесь делаешь? — прозвучало раздосадованно. — Тебя искал, — ответил Тэгрем. Раздался сдавленный смешок. — Зачем? — Лаэрта повеселило беспокойство. — Спроси у Кретта, если не веришь мне. Летом я в это время редко сидел дома. — Зачем?! — Тэгрем безошибочно приблизился к Лаэрту, чьё нахождение выдал голос и запах, терпкий, смешанный с его запахом, напомнивший о том, что было днём — хорошем, но незавершённом. — Думал, ты заблудился. Время-то позднее. Послышался вздох. — Позднее, — эхом повторил Лаэрт. — Пёс загулялся. Дозваться не могу. Это не удивило. Собаки, особенно во время гона, частенько сбегали из дома. — Вернётся. Может, спариваться ему захотелось. — Вряд ли. Он кастрирован, — опроверг Лаэрт. — Бедный! — Тэгрем искренне посочувствовал псу. — За что с ним так? — Он погладил бархатистую ткань сюртука, нащупал острый локоть и взял Лаэрта под руку. — Чтобы не сбегал и не плодил бездомных щенков. Тэгрем потянул за собой мужа, призывая идти домой. Тот вяло попытался сопротивляться и вырвал руку. — Ты с ним… так? Лаэрт некоторое время молчал, гадая, стоит ли говорить дальше. Он не любил личное обсуждать с посторонними людьми. — Мой брат, — не выдержал. — У него раньше было две собаки разного пола, поэтому пришлось… Я уже упоминал, что мы не в ладах. Сколько раз он насмехался и давал понять, что я не замечу, как состарюсь и стану никому не нужен, если продолжу жить отшельником; что виноделие — гиблое занятие; что его лучший друг как раз подыскивает пару… Я не выдержал, высказал всё, что думал. Тэгрему понравилась гордость. Лаэрт не позволил понукать собой, хотя следовало с братом спокойно попытаться поговорить. — Помириться пробовали? — Я — да, он — нет. Я не раз писал, но не получил ответа. Тогда я решил навестить его семью. Когда приехал не в старой затасканной одежде, но в дорогом костюме, он выставил меня вон и подарки швырнул в лицо. Говорил: так не бывает, чтобы я всего… сам… — Лаэрт посмотрел в небо — на звёзды. — Я решил ему дать время остыть, снял комнату в трактире и пошёл на следующий день. Тогда-то увидел пса, измученного, худого — потому что «он слишком много жрал», ещё и линял куда сильнее, чем короткошёрстная беспородная псина, а расчёсывать никому не хотелось. Лаэрт не смог понять, откуда взялись силы, чтобы влепить оплеуху брату, поднять тяжеленную, хотя и тощую собаку и унести. Он понимал: если бы не пёс, то пришёл бы в третий раз просить прощения — за то, что виноват в желании наладить отношения. Тэгрем недоумевал, как у родных братьев могла появиться такая вражда. Ему казалось, Лаэрт чего-то не договаривал. Одной зависти для ненависти мало. «Как знать? Не во всех семьях так, как в нашей!» — подумалось ему. — Думаю, он вернётся. Это собака, а не человек. У них нюх куда острее, чем у нас, — утешил Тэгрем. Лаэрт неожиданно прижался к нему. Тэгрем почти уговорил его пойти домой. — «…жалкому полукровке светит только «Апогей Пути» и то за смазливую юную мордашку!» — Лаэрт потерял счёт, сколько раз слышал это от брата. — Раньше мне льстила жалость, сейчас — нет. Он зол, что у «жалкого полукровки» всё получилось, а у него — нет. — Бо-оги! — протянул Тэгрем. — Такую зависть я никогда не понимал. Вообще не встречал таких людей. Или… — он закусил губу и некоторое время думал, стоило ли завершать вопрос, — ты не договариваешь? Прости, но у меня такое ощущение. Он почувствовал, как рука Лаэрта напряглась. Пальцы сжали предплечье. «Значит, так и есть», — догадался Тэгрем. Он давно вырос, чтобы лезть в чужие семейные дела, тем более его и Лаэрта в скором времени ничто связывать не будет. Почти ничто. То, что должно связать людей, разделит чету Бриккардов. — Пошли домой. Пёс придёт. Может, уже пришёл, — попросил Тэгрем. В тонком костюме стало зябко, и он приобнял мужа. Тот уткнулся носом в плечо. — Да, я не договорил. Мы… мы от разных отцов. Видишь ли, история любви между нищим уроженцем Пути и человеком знатного рода — всегда красиво. Изгнание из семьи за позор — всегда ужасно. Я недоумевал, почему отец не любил моего брата. Перед смертью он поделился тайной — не с ним, со мной. Когда родители умерли и случилась ссора, Бирм, мой брат, захотел увезти меня в город. Я-то был несовершеннолетним, он же собирался распорядиться отцовским домом. Я вспылил и сказал, кто настоящий наследник, а кто — ублюдок непонятно чьей крови, не имевший права посягать на то, что должно принадлежать мне! — Лаэрт замолчал и посмотрел в небо. Виссо и Клаго показались из-за гор. Редкие облачка стали совсем розовыми. — Я потом пожалел о своих словах и всё-таки продал дом, но Бирм не взял ни монеты. Гордый он. Тэгрем выслушал признание не перебивая. «Как и ты. У тебя и Бирма есть общее — вы гордецы», — подумалось ему. — Ему от меня ничего не нужно, поэтому не верю, что он спугнул лошадь. — Нога разболелась, и Лаэрт оступился и упал бы, если бы Тэгрем не придержал его. Вспомнились бесконечные ссоры родителей, пьянки отца. Тот частенько прикладывал руку к Бирму, но никогда не трогал Лаэрта. Дети прятались куда угодно, делали что угодно, лишь бы не угодить под вспышку гнева. «Он не бьёт, потому что я младший», — успокаивал Лаэрт брата. Он не лгал. Он на самом деле так думал. Все считали, что их семье можно позавидовать. Дети прилежно и дружно пололи огород, вместе учились грамоте и всегда слушались родителей. На самом деле всё было по-другому. Тэгрем погладил жёсткие волосы. Лаэрт погорячился в своё время и потерял брата. Трудно представить, что так бывает. Тэгрем никогда не горел желанием познакомиться с единокровными братьями. Те отвечали взаимностью, возможно, не знали тайну рождения. — Поэтому я затеял нелепый брак, чтобы моего сына никто не посмел назвать «ублюдком невесть чьей крови», — признался Лаэрт, замолчал и уставился в небо. Тэгрем отпустил его руку и отстранился. Впервые он задумался о последствиях брака. Оказалось, всё куда плачевнее, чем он мог предположить. Он никогда не думал о себе как об отце. Он был рад, что Лаэрт готов взять воспитание на себя. Ему, проводившему дни напролёт среди многочисленной детворы, хотелось тишины и покоя. — Что бы ты сказал ему? — съёрничал он. — Что его отец, Тэгрем Бриккард, бросил, когда он не родился? Что ты посчитал, будто «красивая история любви», между немолодым виноделом и разорившимся человеком знатного рода — куда лучше, чем то, что ты купил себе мужа?! — Тэгрем не заметил, как накатила злость. — Что бы ты сказал ему? Что отец нашёл кого-то моложе, так? Что связался с тобой ради бочек с дорогим вином? Ах, да, последнее — правда. Это ты бы сказал, но об остальном не договорил бы. Так? Лаэрт пошёл вперёд. Ему не хотелось ругаться ночью и выслушивать упрёки. — Я… Ты первый, с кем я поделился, — признался он. Тэгрем пошёл следом. У старого домика Лаэрт, поразмыслив обо всём, остановился и так резко развернулся, что шедший позади муж врезался в него и сбил бы с ног, если бы не придержал за плечи. — Хорошо. Забирай бочонки, уезжай и не появляйся больше. Считай, наша сделка выполнена. В глубине души затеплилась надежда — муж не возьмёт ничего, останется с ним. Лаэрт не ожидал, что окажется прижатым спиной к стене дома. Стало тяжело дышать. — Вот так, выполнена, значит. Что, и скучать не будешь? — шепнул Тэгрем. Тёплое дыхание обдало лицо. — Мне не до этого будет, — уклонился Лаэрт. — Дел по горло… Он не договорил. Тэгрем зря прижался к нему — настолько близко, что терпкий запах ударил в нос. Он не подумал, будто может хотеть мужа, надеялся, что, разбудив страсть, заставит думать о себе. Лаэрт привык ни от кого не зависеть, хотя душой желал уткнуться носом в надёжное плечо. — Не договариваешь. Ведь прижимаешься ко мне во время сна, ищешь защиту, — шепнул Тэгрем и поцеловал крепко сжатые губы. Лаэрт хотел оттолкнуть, напомнить, что здесь — не место для утех, но иного случая выполнить вторую часть сделки могло не представиться. Он отпустил мужа на все четыре стороны. Поэтому придётся потерпеть прикосновения. Потерпеть? Тэгрем ласков. Он погладил грудь, нащупал соски через плотный вишнёвый бархат. Лаэрт не сопротивлялся, когда пуговицы оказались расстёгнутыми, и ответил на поцелуй, глубокий, страстный. Он обнял мужа за талию. Тэгрем понял его действия по-своему. — Всё-таки хочешь. Неужели не будешь скучать? Неужели готов превратиться в бревно? — На вопросы он ответа не получил. Лаэрт часто дышал. Сквозь тонкую ткань рубашки Тэгрему хотелось получить хоть толику ласк, и он, повозившись со шнуровкой, спустил штаны вниз, после взял руку мужа и вложил член в ладонь. — О боги, это… — шепнул Лаэрт. — Надоело одному отдуваться, — признался Тэгрем и одним движением показал, что нужно делать. Лаэрт последовал его примеру и медленно погладил горячую плоть — сначала робко, после смелее, ощупал пальцами головку. Он это сделал с наивным любопытством, на ощупь узнал тело мужа. Член далеко не маленький. Лаэрта не удивило, отчего в первую брачную ночь было неприятно. Теперь по-другому. Между ягодицами стало влажно, захотелось избавиться от штанов, чтобы ветерок охладил разгорячённую плоть. И чтобы никто — боги упаси! — не застукал в постыдный момент. Лаэрт готов отдаться мужу прямо здесь — у стены старого дома. Тэгрем вздохнул и завозился с его штанами. Он развязал шнурок, задрал рубаху, одной рукой погладил живот, переместил ладонь выше — к грудине; вторую запустил в нижнее бельё, перебрал пальцами жёсткие волосы, в обилии росшие в паху, нащупал небольшой, но напряжённый до предела член. — Хочешь, — шепнул Тэгрем. — Будешь скучать. — Он большим пальцем погладил чувствительную головку, чем вызвал шумный вздох вместо ответа. Лаэрт закусил губу, чтобы не застонать в голос. — Повернись! Лаэрт отпустил член мужа и, вопреки мыслям, что это неприлично, развернулся. Тэгрем провёл рукой вдоль позвоночника и, дойдя до лопаток, легонько надавил на спину, дав понять, чтобы муж нагнулся. Тот упёрся руками в стену. Тэгрем вдохнул терпкий запах, сильный. Как никогда легко он толкнулся в истекавший смазкой зад, резко. Лаэрт всхлипнул, но не сжался. Он снова не договорил. Он знал, что будет скучать по ощущению, как муж входит в него раз за разом, порой замедляя ритм, порой резко — почти до боли — толкаясь. Лаэрт держался за стену, чтобы не соскользнуть и не испортить сладостный миг. Одной рукой Тэгрем стиснул ягодицу, второй погладил бедро, легонько пощипал кожу. Пусть Лаэрт позднее упрекнёт себя за бесстыдство, но так хорошо ему ещё никогда не было. Ему понравилось порочное соитие, случившееся невесть где. Он шумно задышал и почувствовал: получит то, что безжалостно оборвал Кретт. Всё превзошло ожидания. Прикосновения стали как никогда острыми, ноги подкосились, в ушах зазвенело. Лаэрт ощутил, как сокращаются мышцы живота — почти до боли. Он едва не упал, но муж придержал его. — О боги, — шепнул Тэгрем, резко остановился и тяжело задышал. — Только не дёргайся, прошу. Какое там? Ноги Лаэрта подрагивали, и если бы Тэгрем не прижал его к стене, то он кулем свалился бы вниз. Муж дышал ему в затылок, но не торопился покидать тело, хотя время было за полночь. Лаэрт представил себе, как выглядит. Ну и плевать. Не сейчас, когда Тэгрем с ним и внизу живота разлилась истома. Тэгрем не поверил, что всё это произошло с ним. Пусть он не невинен, но так у него было впервые. Ему было хорошо как никогда ранее. Он поглаживал бархат сюртука, мягкий, приятный на ощупь, и ждал, когда опадёт узел и он сможет покинуть тело Лаэрта, чтобы никогда больше не рисковать. Лаэрт выпрямился, когда Тэгрем вытащил ставший вялым член. Ноги подкосились, он с трудом натянул штаны. Подрагивавшие пальцы едва справились с завязкой. Тэгрем привёл себя в порядок. Он не сводил с Лаэрта глаз. — Поздравляю. Думаю, ты добился того, чего хотел, — усмехнулся он и побрёл к дому. Лаэрт едва поспел за ним. Дальнейший путь они проделали молча.***
— О нет, приказал же дуракам закрыться, даже если меня в доме нет! — проворчал Лаэрт. — Не хватало, чтобы отребье влезло и обокрало дом! Тэгрем молча удалился к себе. Лаэрт запер дверь и присмотрелся к лестнице. Полумрак разгонялся только лампадой, масло почти выгорело. Пёс дома. Он мирно спал на коврике у лестницы и лениво поднял голову, когда мимо протопал Тэгрем. «Тем лучше, что Кретт спит!» — подумал Лаэрт. Запах, шедший от него, как никогда силён — куда ярче, чем днём. Сообразительный дворецкий обо всём догадается, и тогда от шуточек Гравса не станет покоя. Ужасно хотелось есть. Лаэрт не поужинал. Голод был настолько сильным, что он снял лампаду с крючка и направился в сторону кухни в надежде найти хоть одну булочку. Желание сбылось: на столе стояла накрытая салфеткой корзинка со свежевыпеченным хлебом. — Значит, Рос побывал здесь днём, — догадался Лаэрт и отломил краюшку. Только у Роса получалась прекрасная выпечка. Лаэрт не удержался и отломил ещё кусок, потом ещё… Заметив, что в корзинке остались одни крошки, подошёл к серванту и открыл дверцу, достал графин с вином и, упрекнув себя за безобразное поведение, отпил из горлышка, после закрыл пробкой и поставил на место. В голове приятно зашумело, по телу разлилась приятная слабость. Осталось надеяться, что Кретт не убрал таз с водой, пусть и холодной. Хотя глаза слипались, но нужно было отмыться.