Босттвидский виноград

Дождь барабанил в окно. Погода была под стать настроению Лаэрта — отвратительной. Тот чувствовал себя как никогда одиноким. Сначала не стало пса. Виноградники достанутся невесть кому. Лаэрт рвался домой, представив, какой бардак развели бездельники. Он сел за стол и подтянул выпрошенную у жрецов чернильницу, чтобы написать Гравсу, когда дверь открылась. — Прошу прощения, но… — Молоденький послушник, в чьи обязанности входило такое нелёгкое занятие, как уборка и уход за больными, потоптался с ноги на ногу. — В общем, тут такое дело… — Не тяни! — Лаэрт отодвинул чернильницу и посмотрел на юного жреца. — Просили передать, что вы… Вы не нуждаетесь в лечении, а сил можно набраться и дома. Лаэрт вздохнул. Проклятье! Он ни строчки не написал Гравсу. Пешком до поместья добраться невозможно. Лаэрт до сих пор был бледен, при ходьбе кружилась голова. Даже до Босттвида не доберётся, при всём желании. Перстень остался, рубин поблёскивал в неярких солнечных лучах. На время должно хватить. «Сколько заплатил Гравс? Наверняка всю выручку отдал!» — подумалось ему, когда вспомнилось, чем пришлось пожертвовать на лечение сломанной ноги, иначе Лаэрт остался бы одноногим калекой или умер в муках. — Несколько дней могу подождать? — уточнил он. — М-м-м, хотелось бы, чтобы вы уже сегодня освободили кровать. Лаэрту хотелось скорее покинуть это место, где раздавались стоны и пахло потом и гноем, кровью и нечистотами, хотелось улечься в постель и выспаться, не слыша криков боли. Он встал и пригладил льняную тряпку, служившую одеждой. В ушах зазвенело, и он сел. — Я бы рад, но… — глубоко вздохнул, — не доберусь до Босттвида. Если будет кому по пути, и он согласится, то… Из-под капюшона не было видно выражения лица. Жрец потеребил полу светло-серой мантии. — Вас ждут, поэтому я пришёл! — Лаэрт удивился. Жрец это понял по округлившимся глазам. — Вы собственного мужа не ждали? Он заплатил за лечение. Конечно, заберёт. Лаэрт стёр выступивший пот. Тэгрем, значит. Не Гравс, а тот, кому в глаза взглянуть стыдно, кому не собирался говорить, что случилось. Как выяснилось, тот узнал. Сердце ёкнуло. Лаэрт гадал, чего ожидать от мужа, что говорить. Он много думал, что испортил тому жизнь. Развод не улучшил ничью репутацию. — Где моя одежда? — уточнил он. Уйти нужно прочь от затхлости, чужой боли и смерти. Нужно поговорить с Тэгремом. Лучше, чтобы муж в лицо высказал, что накопилось, что Лаэрт не способен подарить новую жизнь, и чем раньше они побеседуют, тем лучше. Жрец удалился. Потянулись долгие минуты ожидания. Лаэрт сидел, облокотившись на столешницу, и думал о нелепом браке, который не принёс плоды, который стоило расторгнуть, чтобы не тешить себя надеждой и не мучить Тэгрема, у которого появится семья и много детей. У Лаэрта, кроме виноградников, не останется ничего, даже собаки. Терять слишком больно. Он за короткое время понял это второй — даже в третий — раз. Первым он потерял мужа. Жрец появился куда раньше, чем рассчитывал Лаэрт. — Чистая. Мы выстирали, — доложил он. — Ух, ну и крови было. Когда вижу подобное, то радуюсь, что не способен к деторождению. Вам не завидую, хотя в вашем возрасте… Сколько у вас детей? Лаэрт принял вещи и положил на стол. — Ни одного. — Он пристально взглянул на жреца, пытаясь разглядеть эмоции на скрытом под капюшоном лице. Не получилось. — Да, бывает и так. — Ну н-ничего, ещё будут! — бросил жрец фразу, придуманную, чтобы утешить, хотя эти слова никому никогда не помогли, и юркнул за дверь. Лаэрт не был в этом уверен — не столько из-за возраста, сколько из-за того, что больше не хотел испытать подобное ещё раз, а бесконечные поездки, отсутствие времени для обеда и сна не выдержит. Нужен тот, кто готов взять на себя всё. На Гравса он положиться не мог. На Тэгрема — вполне. Лаэрт сжал губы и взял рубаху. Одежду плохо выстирали, но ругаться не хотелось. Жрецы сделали, что смогли, спасли жизнь, и этого более чем достаточно. Лаэрт неспешно оделся, набросил плащ и подосадовал, что шапочки, новенькой, купленной в день, когда приключилась беда, нет. Наверняка осталась в «У Аризана». Он поднялся и не спеша побрёл к выходу, держась за стену, чтобы не упасть. В коридоре пахло травами: служители Янерра занимались отварами. Никто не обратил внимания, Лаэрт выяснил, где выход, и пошёл прочь, надеясь, что вне стен лечебницы станет легче. Не стало. Ветер срывал листву с деревьев и капюшон с головы. Погода выдалась ужасной. Лаэрт подошёл к воротам. Створки распахнулись. В милости Янерра он больше не нуждался. Врата закрылись, когда он покинул лечебницу, красноватый огонёк над аркой засветился. Лаэрт встал как вкопанный, не в силах пошевелиться, глядя на подошедшего — всё ещё — мужа. — Ужасно выглядишь, — вместо приветствия заключил Тэгрем. — Представляю тебя в тот день. Наверное, походил на покойника. — Знаю, — губы Лаэрта растянулись в горькой усмешке, — не успел написать Гравсу. Тэгрем положил руку на узкое плечо. — Не нужно ему писать. У нас дом большой. Лаэрт пригладил торчавшие во все стороны волосы. К Бриккардам ему не хотелось. Ему не хотелось, чтобы муж схватил за плечи и упрекнул за молчание. Ему не хотелось слышать, что тот рад, потому что становиться отцом не собирался. Лаэрт побоялся дать слабину — уткнуться носом в плечо мужа и пожаловаться на взращённую привычку: ценить что-либо, когда терял. Он злился на пса, потому что приходилось тратить время на мытьё, на себя, потому что хотел оставить виноградники наследнику, но не думал, что именно потеряет и какую пустоту в душе испытает. Тэгрем здесь, несмотря ни на что. Лаэрт отвернулся, чтобы не видеть немой упрёк в глазах мужа. Тот молчал. — Верну всё, что ты заплатил жрецам. — Не нужно. У нас деньги благодаря тебе появились. — Тэгрем укутал Лаэрта в плащ. Тот не ожидал, что он сунет руку в карман, достанет тёмно-синюю шапочку с иолитовым, похожим на виноградину камнем и наденет на голову. — Барри принёс. До сих пор не знаю, как он прошёл через ворота. Найти-то наш дом нетрудно. Хотел его прогнать — уж больно вид подозрительный, но… — вздох, — не знаю, что заставило выслушать. — Не стоит судить по внешности. — Лаэрт посмотрел снизу вверх на мужа и взял под руку — сам, без напоминания. — Я всегда судил и старался выглядеть хорошо. Не помогло. Тэгрем медленно пошёл к ландо — Лаэрт не смог быстро передвигаться, был слаб. Тэгрем предпочёл умолчать, какая ссора вспыхнула между ним и Барри: тот нехорошо обозвал и пристыдил, что он повёл себя хуже жреца любви «Апогея Пути». «Они честно зарабатывают!» — бросил напоследок моряк, выпустив в знатную физиономию струю дыма. Тэгрему хотелось домой, чтобы поговорить с мужем. Тому не хотелось никуда, потому что в «Грозди» его никто не ждал, даже собака. — Не думал, что пёс может умереть от тоски, — поделился Лаэрт наболевшим. Рука Тэгрема напряглась. — Я вообще не мог подумать, что он меня сильно любит. Он словно оттягивал смерть, ждал. Дождался — и умер! — Пальцы на предплечье сжались. Тэгрем молчал. Лаэрт напомнил бутылку с вином. Терпкий, крепкий, но стоило выбить опору… Тэгрем опасался предложить стать опорой. Вернулись Анде и Дэрму, у брата появится на свет ещё один сын, незаконный… Тэгрем устал от детских воплей, от того, что нужно порой повышать голос, чтобы наступила долгожданная тишина хоть ненадолго. Вспомнился уют «Грозди», где пробыл недолго, но отдохнул душой. Он подсадил Лаэрта и влез в ландо. Повозка тронулась. — Что с изюмом? — Тэгрем решил поболтать на отвлечённую тему. Лаэрт посмотрел на него и потёр озябшие руки. — Пустая затея. С такой-то осенью… — оправдался он. — Думаю, его всего лишь стоит подсушить в печи. — Сгорит же! — Помогло. Даже румянец на бледных щеках появился. — Я же не говорю накалять, как домну! Лаэрт отстранился, поняв, что сидит с мужем плечом к плечу. Тот усмехнулся и покачал головой, после приобнял за плечи. Лаэрт не оттолкнул руку. Ему было тепло и… надёжно. — Я решил заняться белым вином, — признался он. — Знаешь почему? Потому что есть те, кто не любит красное. Я под свои пристрастия подстраивался, но не под чужие. Мне было плевать, что кто-то не любит красное — то, что люблю я. Не нравится — не пейте! А ведь белое вино не хуже, просто другое. Тэгрему не понравилось мокнуть под дождём, кучер откинул верх, но он не собирался давать взбучку и останавливаться. Лаэрт впервые договорил, не умолчал. Если бы сказал, что скучал, как Крет, дождавшийся хозяина, чтобы увидеть в последний раз, ощутить прикосновение к лобастой голове и умереть. Вон как прильнул, постарался усесться ближе, но ни слова не сказал, что не удивило. Наверное, клял Барри на все лады. — Почему не написал? Я просил! — бросил Тэгрем упрёк в лицо. — Решил: нет послания — нет последствий. Понадеялся попусту! Ландо наехало на колдобину, и Лаэрт ойкнул, подпрыгнув на сиденье. Тэгрем придержал его за плечи — крепко, стараясь прижать к себе. — Я был в Ревее, когда это понял, после… — Лаэрт предпочёл умолчать, что испортил письмо и не счёл нужным переписывать. — Ладно, я был зол, что ты тянешь с разводом, потом дела в Босттвиде, которые не решил и подвёл Лессеров… — Тьфу! — Тэгрем зло сплюнул. — Гораздо лучше узнать, что ты при смерти. Гора-аздо лучше не находить себе места и оправдываться, куда подевалась большая часть денег, оставшихся от продажи вина. На остальные отец купил Виллскую керамику, чтобы продать её, нужно время. Часть посуды разбилась при перевозке. Ещё пришлось заплатить наёмникам… — Он покачал головой. — Отец решил, что я сошёл с ума, что… Он предпочёл умолчать, что именно наговорили Анде и Дэрму. Лаэрт всмотрелся в его лицо.  — У тебя был шанс получить виноградники, — всё-таки догадался, — потому что мы не в разводе, а ты… Я видел — ты можешь вести дела. Я бы не решился пробовать что-то новое… Проклятье, я бы не решился вырастить другой сорт винограда. С ним столько возни и… — Лаэрт не договорил. — Зачем? — закончил шёпотом. Тэгрему не нужны виноградники. Он без раздумий расплатился со жрецами Янерра и навлёк на себя гнев родных. Он умел благодарить. — Потому что счастье не в том, чтобы меряться деньгами и похваляться знатной фамилией. Когда я вернулся из Легиона, словно побитая собачонка, родные меня приняли, хотя обеднели. Не упрекнули, что лишний, что опорочил честь семьи. Когда у отца случился сердечный приступ после пожара, мы с Дэрму по очереди сидели у постели, по очереди искали деньги, по очереди спали. Потом племянник заболел — и снова то же самое. Я не отказал брату и пытался на пару с ним добыть деньги, потому что отец был слаб и… — он продолжил бы, но не захотел. — Поддерживать тех, кто рядом, научили родители. Для меня это обыденно, хотя боги знают, как я уставал, для тебя — дико! Ты не железный. Даже если считаешь, что это не так, помни: железо со временем ржавеет. Тэгрем не заметил, как в запале стиснул плечи мужа, чьё лицо оказалось настолько близко, что Тэгрем почувствовал терпкий запах — тот, по которому истосковался. Захотелось поцеловать бледные губы. Лаэрт не отстранился и внимательно выслушал. — Я с братом поговорил, — бледные губы дрогнули, когда Лаэрт это произнёс. — Ты был прав: это не страшно. — Он сглотнул. — Вы чем-то похожи. Его семья… Все поддерживают друг друга. Они нищие, но они… Они счастливы, потому что есть друг у друга. Его затрясло не от холода. Вспомнился миг счастья, когда опирался на плечо старшего брата. Тот мог положиться на него. Они не замечали этого — до сих пор. Тэгрем связал себя браком ради выгоды, но охотно подставил руку, потому что привык помогать, не оставил Лаэрта одного. Тяжёлые городские ворота медленно открылись. Сердце ёкнуло. Лаэрту не хотелось появляться в доме Бриккардов, потому что не смог Анде и Гилли подарить внука. Он не был уверен, хотел ли этого. На поверку оказалось, что не способен в одиночку справиться со всем сразу. Опора нужна, нужен тот, на кого можно переложить часть нелёгкой ноши. Он пожалел, что не понял этого раньше. Тэгрем, уставший от родных братьев и племянников, любил детей, иначе не выдержал бы и покинул Босттвид. Ландо резко остановилось, когда один из носившихся малышей плюнул в лошадь горошиной из трубочки — к счастью, промахнулся. Кучер грязно выругался, а малец в ответ показал язык и убежал. Тэгрем покачал головой. — Попробовали бы мои так себя повести — схлопотали бы подзатыльник! Кто их этому учит?! Лаэрт узнал себя — не в Тэгреме, а в ребёнке. — Никто, — тихо произнёс он. — Меня в детстве учили, что вести себя так нельзя, наказывали, но… — он замолчал. Он воровал яблоки у соседей — не с голода. В саду росли яблони, но соседские фрукты казались вкуснее, — этому никто не учит. Наоборот, чем больше били, тем сильнее хотелось шкодить. На это Тэгрем не смог ответить. Вспомнились разбитые витражи. «Как знать? Может, ублюдок припомнил прошлое!» — подумалось ему. Шамарт славился злопамятностью. Тэгрем посмотрел на Лаэрта, который в детстве шкодил и не раз был наказан. Это не удивило. — …ещё мне всегда хотелось винограда. У нас его никто не выращивал, изредка мы выбирались в Босттвид, но, — усмехнулся тот и покачал головой, — родители не могли позволить себе купить, поэтому я тайком срывал несколько ягод, иногда утаскивал гроздь с прилавка. Вот что определило род занятия: Лаэрт любил виноград до безумия. Тэгрем посмотрел в умиротворённое лицо. Послушать бы ещё о прошлом. Лаэрт, шалун в детстве, стал как никогда живым, непосредственным. Но замолчал. Улыбка пропала с бледного лица. До Верхнего Квартала тот не произнёс ни слова.

***

Лаэрт побоялся ступить во двор чужого для него дома. Он застыл на дорожке, не решившись войти, и сжал руку на предплечье мужа. Тот отметил, что Лаэрт опёрся на руку, отбросив прочь показную гордость. — Что такое? — раздражённо спросил Тэгрем. Лаэрт вздохнул и посмотрел на него снизу вверх. — Обещаю, что уеду, как только Гравс пришлёт за мной. — Вот дурак! Ничему жизнь не учит! — Тэгрем взял его за предплечья и потянул на себя, после склонился — настолько низко, что Лаэрт почувствовал его дыхание. — У тебя два варианта: либо ты поправляешься и уезжаешь, либо я еду с тобой. Прости, но не хочу, чтобы очередная пьянь бросила в лицо, что я помог тебе помереть, смекаешь? Лаэрт понял, что к чему. Он не винил Тэгрема, был благодарен Барри за бескорыстную помощь, хотя тот наговорил лишнего. Он опустил голову. — Не люблю быть обузой. — Говорю же — дурак! — Тэгрем отпустил предплечье и потрепал волосы на затылке, глубоко вдохнул, чтобы вспомнить, как пахнет муж. Пора. Пока тот не оттолкнул, можно поцеловать. Какое? — Погоди, я голову не мыл с тех пор, как попал в лечебницу, — вяло запротестовал Лаэрт. Тэгрем склонился ниже — настолько, что почувствовал его дыхание. — Нет, ты не просто дурак, а полный дурак, — шепнул он и поцеловал бледные губы. Он ожидал, что Лаэрт оттолкнёт, заявит, что это неприлично — целоваться едва ли не прилюдно. Тот открыл рот, позволил просунуть язык, и ответил — не слишком умело, но пылко. В паху разлилась истома — не к месту и не вовремя. Лаэрту не хотелось допустить близости, чтобы не повторилось прошлое, но тело решило по-другому. Он погладил светло-коричневый камлот, скрывавший грудь мужа, и не подумал отстраниться, потому что этот раз мог стать последним. Лаэрт подосадовал на того, кому вздумалось отворить дверь дома. Тэгрем резко отстранился. — Счёл нужным спуститься, когда увидел в окно, чем вы заняты. Входите, не хватало, чтобы соседи перемыли косточки! — вместо приветствия выпалил Гилли Бриккард. И тут же отпрыгнул от двери. — Проклятье, твоя псина всех нас достала! — Он потрепал обмоченную штанину. — Когда-нибудь вышвырну его вон! Что удумал — притащить собаку в наш дом! Где твоя голова?! — Он посмотрел на Лаэрта в ожидании поддержки. Смех сына не позволил договорить. Тэгрем поднялся по ступенькам, Лаэрт не торопился. Гилли схватился за голову, когда увидел, что тот присел и взял на руки чёрно-белого щенка. Пёсик охотно лизнул незнакомое, но приветливое смуглое лицо. Ради собаки стоило наведаться к Бриккардам. — О нет, ещё один собачник на мою голову! — Гилли побагровел от злости. Лаэрту было наплевать на недобрые слова — не сейчас, когда в руках чудо. Крет, будучи крохой, наверняка походил на этого — с забавными висящими ушками и короткой мордочкой. Лаэрт насладился теплом, шедшим от крохотного тельца, и улыбнулся. Тэгрем подошёл к нему, в душе радуясь, что не придётся терпеть упрёки родителей, а несчастный щенок не получит пинки за оставленные в гостиной лужицы. Пёсика больше не замучают дети. Лаэрт с радостью заберёт его. В «Грозди» собаке намного лучше.