***
День выдался солнечным. Лаэрт медленно шёл к Храмовой площади и из-за головокружения останавливался. Верхний квартал ему нравился. Редкие прохожие торопились по делам и не обращали на него внимания, стражники патрулировали улицу. Лаэрт посмотрел на храм, где связал судьбу с Тэгремом Бриккардом, роскошный, величественный. Шпили потерялись в небесах. Некогда Лаэрт был уверен: скоро ему прийти в это место, чтобы развестись, теперь не захотел. Ему понравилось засыпать в объятиях мужа, отвечать на поцелуи, держаться за руку. С Тэгремом он почувствовал себя увереннее. Вспомнилась первая ночь, проведённая в доме Бриккардов после ухода из лечебницы. Тэгрем долго целовал и поглаживал жёсткие, влажные после мытья волосы, но дальше, чем следует, не зашло. Он отдавал себе отчёт, что Лаэрт не окреп, хотя отчаянно хотел близости. Это было видно по потемневшим глазам, по вздыбленному члену. Лаэрт позволил себе робко прикоснуться к плоти мужа, вспомнить, каково это — делать приятно. Тэгрем помог ему, дал понять, что следует ускориться, сильнее надавить. Лаэрт оказался способным учеником, и робкие ласки стали куда увереннее. «Люблю, когда меня ртом», — намекнул Тэгрем и улыбнулся. Лаэрт смутился. Если бы муж намекнул на подобное раньше, получил бы отпор. Лаэрт успел узнать, что прикосновение к неприличным местам слишком приятно, чтобы отвергать. Он понял, что думает об постыдном, стоя едва ли не у ворот храма. Он развернулся и, узнав у стража, где дом Лессеров, направился в нужную сторону. Парфюмер жил у ворот, ведущих к арене. Дом не роскошный, скорее убогий по сравнению с остальными в Верхнем Квартале, но сад, не просто большой, а огромный, впечатлил. Лаэрт приметил цветущую лиану, что плелась по ветвям. С дерева опала листва, в нежно-голубых цветочках оно выглядело сказочно. Лаэрт не смог оторвать глаз. — Добрый день. Вы приглашены? — отвлёк охранник, стоявший у двери. Лаэрт замялся: — Нет. Господин Лессер дома? — Я ещё раз спрашиваю: он вас ждёт? Если нет, то господин Лессер никого не примет без разрешения. — Вам ничто не мешает подняться к нему и спросить. Господин Лессер должен быть заинтересован, что я появился. Охранник осмотрел Лаэрта с ног до головы, оценил костюм, не слишком новый, но дорогой и отутюженный, тёмно-синюю шапочку с иолитовым камнем… — Как вас представить? — решился он. — Лаэрт, — последовал ответ, — Лаэрт Бриккард, — полное имя, произнесённое почти шёпотом, прозвучало непривычно. — Ждите. — Охранник удалился в дом и закрыл за собой дверь. Лаэрт почувствовал: ничего хорошего ждать не придётся. Фаррей Лессер пренебрежительно относился к гостям и вынуждал мёрзнуть на пороге. — Бо-оги, а ещё говорят, будто я нелюбезный! — фыркнул Лаэрт. — Кретт всегда накормит и предложит отдохнуть. — Он так вышколил дворецкого. Бриккарды показались верхом радушия. В доме шумели дети, однако в семье царила жизнь. Многочисленные жильцы громко спорили, но работу делали вместе. Тэгрем устал от суеты и шума, но любил родных. Гилли давал советы и настойчиво пытался откормить мясом, однажды отобрал у младшего сына гранат и отдал Лаэрту со словами, что малокровным людям нужнее. Тому стало неловко — и гранат перекочевал в руки малыша. Мальчик не взял угощение назад. В доме Лессеров словно все вымерли. Из-за двери не доносились детские крики, хотя время подошло к вечеру. У Фаррея много детей — девять или десять, но ощущение, что из живых только лиана, цветущая голубыми цветочками, нежными, приятными глазу. Дверь открылась. Петли вовремя смазали, и Лаэрт не услышал скрип. — Господин Лессер говорит, что отправил вам в «Гроздь» письмо, где ясно изложил требования. Он не считает нужным встречаться с вами, — отрезал охранник с бесстрастным, будто у каменного истукана, выражением лица. Лаэрт не решился с ним поспорить и спустился. Он задержался у дерева, чтобы разглядеть цветок. Тот резко пах, лепестки на ощупь оказались плотными, словно кожистыми. Жёлтые тычинки окружили внушительных размеров зелёный пестик. «Как завязываются плоды? В это время года насекомых нет!» — подумалось Лаэрту. Он разглядел и крохотные бутоны, и зелёные завязи плодов. Лиана цвела и плодоносила круглый год, словно положилась на опору в виде дерева, которое без неё выглядело бы убого. Ей не за что было бы зацепиться, если бы не поддержка. Тэгрем дал дельные советы, подтолкнул к попытке пробовать сотворить иное. Лаэрт был уверен: расцветёт, если удастся высушить изюм, если сусло забродит без мезги и превратится не в уксус, но в белое вино. Лаэрт боялся в одиночку творить новое. Тэгрем стремился создать иное, не похожее ни на что. Возвращаться не хотелось, и Лаэрт встал в нерешительности. От прогулки голова закружилась, он убедился: не выдержит дорогу до таверны. Придётся пойти к Бриккардам, почувствовать на себе снисходительные взгляды и выждать время, тянущееся медленно. Лаэрт не спеша прогулялся по вымощенной булыжником Храмовой площади и свернул на улицу, которая вела к дому Бриккардов. Так он с Тэгремом пошёл до храма — не торжественно, скорее обречённо. Он помыслить не мог, как дорог станет муж. С другой стороны, он почувствовал себя слабым, хотя раньше хватало сил справиться с невзгодами. Не всегда: было плохо, когда рвало. Никто не заставлял выпить ромашковый чай, никто не уговаривал поесть, Лаэрт едва не валился с ног, но шёл на винодельню. «Зачем я ему, такой болезненный?» — озадачился он. У дома его встретили. Лаэрт улыбнулся, присел и погладил пёсика. Тот благодарно лизнул руку. — Идём, а то потеряешься! — Лаэрт подхватил собачонку на руки и поплёлся к двери. Было шумно. По лестнице носились дети, из гостиной слышалась ругань Дэрму. Лаэрт отпустил собаку и снял плащ. Пальцы дрогнули от усталости, справиться с фибулой с трудом удалось. На вешалку последовала шапочка. Осталось вымыть лапы. Лаэрт осмотрелся. Пёсик учуял, что его ждала казнь, и спрятался. Он не любил ни мыться, ни расчёсываться, в отличие от Крета. Лаэрт направился в комнату. Один из мальчишек едва не сбил его с ног. Больная нога подвернулась, и он едва не покатился с лестницы. Впервые Лаэрт прикрикнул на чужих детей. Те не вняли ругани. Самый младший съехал с перил, кулем свалился на пол, после, будто ничего не случилось, убежал в сторону кухни. Сердце пропустило удар, когда Лаэрт это увидел. Вспомнилось падение с лошади. Он не понял, что напугало коня. Было главное — доползти до дома. Он утыкался носом в землю, становился на четвереньки и обливался потом, когда ступня цеплялась за корень. Он впервые понял, насколько беспомощен. Второй раз не дозвался пьяного вусмерть Гравса. Лаэрт замер на последней ступеньке. Из оцепенения вывел Тэгрем: — Ну и где ты был? — Ходил к Лессеру. — Далее последовало объяснение, зачем Лаэрт это сделал, рассказ, как странный парфюмер не впустил на порог. На это Тэгрем улыбнулся. — Снова молчание, — упрекнул он. — Мог бы предупредить, и я… — Пошёл бы со мной? Тэгрем взял мужа под руку и помог сделать шаг на последнюю ступеньку. — Нет, поведал бы, что у Фаррея на днях появился двенадцатый ребёнок, поэтому никого, кроме самых близких, не принимает. — Всё оказалось проще, чем надумал Лаэрт. Не девять и не десять, а двенадцать. Он дался диву, как парфюмера не выворачивало от запахов. Могло статься, что духи потому так ценились, что нюх обострялся. — Если он заберёт вино, добавлю несколько бутылок в подарок, — решил Лаэрт и улыбнулся. И замер в недоумении. — Как — двенадцать? Он же больше года как вдовец! Тэгрема наивность позабавила. Лаэрт знал, как появлялись дети, но никогда не задумывался ни об измене, ни о том, чтобы лечь в постель вне брака. Прекрасно, что он не похож на Тэрре Шамарта. Тэгрем ответить не успел. За него постарался подошедший Дэрму. Тот положил пятерню на плечо Лаэрта и склонился над ухом. — Милый мой, зад — не замочная скважина, и член не нужно к нему подбирать, как ключ, — бросил и ушёл дальше по коридору. Тэгрем расхохотался, щёки Лаэрта зарделись от пошлости. Смех прекратился. — Скоро ужин, — произнёс Тэгрем обречённо. — Придёт гость. Лаэрт вздохнул. — Я хочу Барри поблагодарить, но не дойду до «У Аризана», — поделился он. Тэгрем взял его под руку и повёл в сторону спальни. Лаэрт не воспротивился, наоборот, опора понравилась ему. — Моих слов достаточно, — вышло сухо, неискренне. Барри услышал слова благодарности. Тэгрем не счёл нужным поделиться, что случилось семь лет назад, когда он, юный легионер, оказался в числе тех, кто сопровождал шайку взятых в плен пиратов, наводивших ужас на прибрежные районы, в город, чтобы прилюдно предать казни. Тэгрем запомнил язвительного старпома Барри, который ухитрился выведать по крупицам о своих тюремщиках. «Морда благородная, речь — тоже. Знать, значит! Старшим быть не можешь, папенька держал бы при себе. Значит, затолкал второго сына в Легион, потому что наследник должен быть один. Так?» — прозвучало внезапно, но правдиво. Всё бы получилось, если бы не холера, которую подцепили легионеры, испив из озерца со стоячей водой. Пиратам повезло — их морили жаждой. Отряду пришлось остановиться. Сильные воины быстро обезводились. Тэгрем лежал без сил рядом с умершим сослуживцем. Стояла жара, над телом кружили мухи… Пираты сбежали и не стали марать руки — не то пожелали, чтобы легионеры помучились перед смертью, не то побоялись заразиться. Тэгрему и ещё нескольким людям повезло — на них наткнулся патруль из порта. Не сразу вспомнился Барри. Тэгрем предпочёл сделать вид, что не узнал его. Он больше не легионер. Лаэрт закусил губу. Он нутром почуял — что-то не так. На этот раз не договорил Тэгрем. — Ты точно поблагодарил Барри? — уточнил Лаэрт. Тэгрем усмехнулся. — Точно. За то, что сделал правильный выбор и пришёл ко мне. Он поблагодарил — и это главное.***
Ужин выдался на редкость тоскливым. На Ксая было страшно смотреть. Тот хмурился и отворачивался от ухажёра. «Юнец неразумный!» — подумалось Лаэрту. Квен Дис, гость, показался ему достойным человеком. Его речь была грамотной, вкус отличным. Лаэрт оценил бархатный тёмно-синий костюм, расшитый серебром, голубую шёлковую рубашку и аккуратно подстриженную бородку. В чёрных волосах появилась ранняя седина, и это добавило лет в облик. Юный Ксай, светловолосый, скромно одетый, смотрелся рядом с ним, как ребёнок. Даже за сына не принять , потому что внешность различалась. Множество Бриккардов, похожих друг на друга, это подчеркнуло. Квен Дис не вписался в обстановку дома — настолько светлую, что полумрак, разгоняемый лампадами, не умалил обилие бежевых тонов. Поэтому Лаэрт нашёл общий язык с гостем и охотно рассказал о виноделии. Пригодились бы знакомства в Босттвиде. Квен погладил ножку бокала, но не отпил. Он охотно выслушал Лаэрта. — О, вы так хорошо вместе смотритесь! — заметил Ксай. — Почему бы вам не развестись с моим братом и не сойтись с господином Дисом? — громко рассмеялся, за что получил замечание от Анде. Лаэрт уставился в бокал, после поднял голову и посмотрел на Тэгрема. Тот сжал губы и отвернулся. Приревновал? Быть не могло. — Юн он для вас, — высказал мнение Лаэрт. — Телом зрел, но дитя ещё наивное. Квен улыбнулся и пригладил бороду. Чёрные глаза сверкнули в свете лампады. — Вот именно. Юношей легко огранить, словно камень. Огранённых в природе не бывает, поэтому приходится придавать форму самому, чтобы сияли, — он знал, о чём говорил. Он был ювелиром. — С вами, господин Лаэрт, интересно побеседовать, но не связать жизнь. Ваша грань такая, что легко порезаться. Но ненавижу подстраиваться под избранника и искренне сочувствую господину Тэгрему — за то, что пришлось переделать оправу, чтобы камень — не самый сияющий — не вывалился. Лаэрт краем глаза заметил, как побагровел Тэгрем, Анде зашептал на ухо, Гилли взял за руку, чтобы не вспылил. Мерзко — оттого, что приятный собеседник оказался тем, кто захотел подмять мальчишку Ксая под себя. Он встал. — Сочувствовать нечему, потому что камень пришлось немного подшлифовать, чтобы подошёл, но не потерял блеск и не испортил прекрасную оправу! — Лаэрт повернулся к Анде. — Прошу прощения за испорченный ужин. — Он развернулся и вышел из гостиной. Тэгрему было не по себе не столько из-за того, что Квен Дис счёл его подкаблучником, но от последних слов Лаэрта. Он восхитился, как тот осадил зазнавшегося ювелира — ловко намекнул, что двое могли притереться друг к другу. Польстило, что он — «прекрасная оправа». — Что и требовалось доказать! — Дис развёл руками. — Слишком твёрдый, огранке не подлежит! Тэгрем, далёкий от ювелирного мастерства, кое-что знал. — Самый твёрдый камень — алмаз, — намекнул он, — а ювелир, который не научился его огранять, ничего не стоит. Анде побагровел, Гилли легонько ударил Тэгрема по руке, словно маленького. Квен Дис не повёл бровью. Ксай, которому надоело слушать о драгоценностях, вышел из-за стола. Никто не обратил на него внимания. Некоторое время стояла тишина, пока Анде не заговорил, что король слишком много льгот дал коренным жителям Пути. Разговор переключился на политику, и неловкость исчезла. Тэгрем заскучал. Квен был ему неприятен, и он откланялся. Порой оправа настолько искусно сделана, что затмевала блеск камня. Иногда бриллиант переливался цветами радуги притягивал взгляд, отчего золота за ним почти не видно. Редко встречались украшения, роскошная оправа которых не умаляла, но подчёркивала красоту камней, и это было настоящее чудо. Быть роскошной оправой — не стыдно, пока бриллиант, заключённый в неё, сиял и подчёркивал красоту.***
Лаэрт сделал вид, что спит, когда Тэгрем прижался к нему и задышал в затылок, погладил плечо — настолько приятно, что низ живота предательски заныл в протест советам лекарей. Тэгрем улёгся голым. Лаэрта это не смутило, он прижался к горячей груди: дрова в камине почти догорели. Время вспомнить, каково это — остаться наедине, вдохнуть терпкий запах, едва уловимый после мытья. Тэгрем уткнулся носом в шевелюру Лаэрта и едва не чихнул, когда волосы попали в ноздрю. Щенок спал, свернувшись калачиком, на подстилке. Лаэрт понимал, чего хотел муж, но дать этого не мог. Он гадал, зачем Тэгрем с ним возится — с больным, немолодым, хромоногим — почти калекой. Тот погладил узкие плечи. — Я пока не могу… — Лаэрт взял Тэгрема за запястье. — Понимаю, не дурак, — ответил тот, но руку не убрал. — Ты не так давно был полуживым. Барри обозвал тебя дураком, но… Иногда нужно звать на помощь. Лаэрт вздрогнул. Он старался забыть ту ночь, когда его скрутило в три погибели, когда он закусывал губу в ожидании, что боль уйдёт. Прошла, но и сознание померкло, из тела едва не утекла жизнь. Впервые за долгие годы скупая слеза скатилась по щеке — оттого, что Лаэрт умирал в захудалой таверне. Тэгрем вынудил вспомнить одно из самых тяжёлых переживаний. — Я тебя вспоминал тогда... — неожиданно для себя признался Лаэрт, — и порадовался, что виноградники в хороших руках. — Дурак! — Тэгрем поцеловал в плечо. — Я бы продал их. Выгодно, но продал. Виноделие — не моё призвание, понимаешь? — Лаэрт не понимал. Он попытался убрать чужую руку с поясницы. — Если бы они мне были нужны, то… Была возможность лишить тебя жизни, но… Он не договорил и откинул одеяло. Тот же Лаэрт, только кожа бледная, почти прозрачная. Тэгрем нежно провёл ладонью вдоль грудины. Лаэрт не отстранился, но напрягся. — Тогда зачем я тебе? — Он пристально взглянул в светлые глаза Тэгрем усмехнулся. — Зачем Гравсу и Кретту вздумалось пойти в храм? — Тэгрем, не получив ответ, продолжил: — Не думал, что затоскую по тебе. — Он вертел в руках шапочку, заметно недавно купленную, отданную Барри, вдыхал слабый запах и боялся, что потеряет мужа навсегда. Тот закрыл глаза. — Я… Проклятье, мне с тобой было не так тоскливо. — Лаэрт сбился со счёта, сколько раз он вспоминал, как опирался на руку Тэгрема. Путь до винодельни проходил не скучно. Тэгрем прикоснулся к соску и потёр пальцем. Тот затвердел. Лаэрт хотел его, вверил тело. Ему нужна опора — тот, кому можно вверить себя. Тэгрем потянулся к губам. Лаэрт пылко поцеловал в ответ. — Жаль, что не вверил себя мне с самого начала, — с грустью произнёс Тэгрем. — Всё могло быть иначе — на этой кровати. Веришь? — Лаэрт кивнул. — Веришь, что не возьму больше, чем сможешь дать? — Кивок в ответ. Лаэрт был уверен, что Тэгрем подарит ласки — неприличные, но сладкие. Тот запустил пальцы в волосы, склонился над лицом и поцеловал. Он охотно ответил, позволил языку проникнуть в рот, перебрал пальцами светлые волосы, второй рукой погладил голую спину. Тэгрем прикоснулся к груди, уделив внимание соскам, почувствовал, как они напряжены. Лаэрт хотел большего, но время не пришло. Тэгрем вздохнул, когда рука прошлась вдоль позвоночника. Лаэрт — способный ученик. Трудно представить, каким бы стал, будь у него много любовников. От этой мысли накатила ревность. Тэгрем оторвался от губ и заглянул в карие, от страсти почти чёрные глаза, на порозовевшие губы. Никаких любовников. Лаэрту более чем достаточно мужа. Тот знал способ, древний, почти изживший себя. Не к месту он вспомнился, но вовремя. Лаэрт задышал, когда Тэгрем легонько куснул мочку уха, провёл языком по шее, поцеловал часто бившуюся жилу, прикусил... Нашёл. Тэгрем уткнулся носом в правую ключицу. В этом месте терпкий запах был выражен как нигде. Он вдохнул его, поцеловал это место, Лаэрт погладил волосы и стиснул зубы: жжение испортило сладость уединения. Получилось. Тэгрем отстранился. Лаэрт закусил губу и потёр нывшую ключицу. Он не понял, что сделал муж и почему кожу будто обожгло. Тот усмехнулся, когда понял: муж отвлёкся, можно намекнуть, каких ласк хотелось. В лоб Тэгрем опасался сказать — только намекнуть, ненавязчиво дать понять, насколько это приятно. Лаэрт закусил губу, когда муж погладил его член. Он охотно поддался ласке и томно вздохнул. И широко открыл глаза. — Боги, ты… стыд-то ка… — Светлые волосы разметались по его бёдрам, языком Тэгрем лизнул ярко-розовую головку. Лаэрт сжал в руках простыню. Тэгрем удержал его от попытки сдвинуть ноги и обхватил губами ствол. Маленький член легко поместился во рту. Лаэрт закусил губу, чтобы громким стоном не дать понять домочадцам, насколько ему приятно постыдное, когда язык ласкал плоть. Порочно, неправильно, но слишком приятно, чтобы отказаться от удовольствия. Лаэрт отпустил злосчастную ткань и погладил голову мужа, намекнул, чтобы тот продолжил. Тэгрем не сделал ничего плохого. Второй рукой Лаэрт потёр зудевшую ключицу. Ясно, что сделал Тэгрем — тот его пометил, не спросив разрешения. Лаэрт не рассердился на пережиток прошлого. Ему хорошо — настолько, что он не сдержал стон. Между ягодицами стало влажно, живот напрягся — едва ли не до боли. Лаэрт выгнулся и бессильно откинулся. Тэгрем не отстранился и попробовал его на вкус. Терпкий, как вино, но с солоноватым привкусом. Войти в сочившуюся смазкой плоть нельзя. Лаэрт едва успел окрепнуть. Выпал шанс научить его доставить удовольствие ртом. Тэгрем приласкал собственный член, убрал руку, когда почувствовал, что грядёт разрядка, и дождался, когда нега Лаэрта закончится. Тот повернулся на бок и закрыл глаза. — Погоди, нечестно так. Тебе было хорошо, а мне каково? Лаэрт поднял голову. — Мне в брачную ночь было плохо. Мы квиты! — Второй раз удовольствие доставил я, в третий — я, в четвёртый… Хм-м, кое-какую ласку получил, но всё равно почти всё сделал я. — Помогло. Лаэрт перекатился на другой бок и навис над мужем. — Чего ты хочешь? — Он сел у ног Тэгрема. — Мне нравится подобное тому, что я только что сделал тебе, — намекнул тот и улыбнулся, когда разглядел выражение лица. Лаэрт вытаращился на отнюдь не маленький член. — Бо-оги! Твоими любовниками были лягушки? — заключил он, чем вызвал бурный смех. Член качнулся от хохота. Лаэрт удержал его руками. Хохот прекратился. Тэгрем получил ласку — руками. Лаэрт провёл пальцами вдоль ствола. Он вспомнил, как ему было приятно, когда муж ласкал головку, и повторил — легонько погладил подушечками больших пальцев нежную розовую кожу, размазал выступивший прозрачный секрет. Лаэрт почувствовал, что Тэгрему приятно. Он сильнее надавил… и побоялся испортить неловким движением. Но понял, что головка — самое чувствительное. Хотя бы её можно языком… Тэгрем широко открыл глаза, не поверив, что дождался. — Боги! — Он закусил губу, но упрекать за неосторожно причинённую зубами боль не стал. Лаэрт отстранился. — Продолжай, пожалуйста! — выдохнул. Лаэрт понял ошибку и продолжил языком неумело ласкать головку. Тэгрем погладил жёсткие волосы. Из Лаэрта получится прекрасный любовник, неясно, почему тот потерял столько времени. Быть первым, знать, что Лаэрт выбрал мужа, — великолепно. Увидеть, как зелёная виноградина на глазах созрела, налилась соком, забродила и превратилась в прекрасное крепкое вино — чудесно. Главное — не испортить. Из Лаэрта получился бы уксус, достанься он тому, кто заботился только о собственном удовольствии. Тэгрем едва не получил уксус, когда решил, что муж — бревно. Тот охотно наверстал упущенное, научился доставлять удовольствие и получать самому. Тэгрем был уверен: придётся доработать своими руками — Лаэрт неопытен. У него давно никого не было, и это сыграло роль. Лаэрт резко отстранился, когда тёплое солоноватое семя брызнуло в рот, Тэгрем дёрнулся и протяжно застонал, после улыбнулся. Дарить ласки — не менее приятно, чем получать. Лаэрт поднялся, подошёл к чаше с водой и прополоскал рот. Он не смог сделать, как Тэгрем, — проглотить, он не привык ко вкусу семени. Тот следил за ним. Лаэрт лёг рядом и смело прижался к мужу. — Поможешь, — попросил он, — пока виноград окончательно не угробила сырость, просушить? Тэгрем обнял его. — Охотно. Ты, гляжу, сможешь вынести дорогу. — Хочу рассчитаться с Лессером как можно скорее. Если он возьмёт вино, то… На Гравса боюсь положиться, сам не выдержу, — признался Лаэрт. — Не сомневаюсь: блудливый ублюдок потребует вернуть задаток, — высказался Тэгрем. — Верну. Я с таким трудом начал продавать вино в Босттвиде! — Лаэрт проговорил вяло и уснул. Тэгрем задремал, когда в дверь постучались. Он осторожно, стараясь не разбудить мужа, поднялся и набросил на плечи халат, после открыл. На пороге стоял Гилли. Тот не разделся перед сном. — Ксая нет в комнате, — прозвучало обречённо. — Может, он в уборной? — предположил Тэгрем. — Ксай никогда не любил горшки. Не нравится, видите ли, когда в комнате воняет нечистотами. — Какое? Кровать не расправлена! — Гилли не находил места. — Все про уборную твердят! Я весь дом обошёл — нет его! В уборную не заглянул. Тэгрем отобрал у Гилли лампаду и, в полной уверенности, что брат справлял нужду, босиком, пошёл к лестнице. Он предвкушал крик, когда застанет брата сидящим на ведре. До уборной он не дошёл, свернул под лестницу, когда входная дверь открылась. В полумраке было трудно различить, кто пришёл, но не осталось сомнений — Ксай. Тэгрем подошёл к брату. Тот бессильно прислонился к двери — едва ли не вжался, лицо бледное, волосы — мокрые от дождя. Губы дрогнули отнюдь не от холода. Тэгрем учуял запах, резкий, грубый, почти тошнотворный. Ксай, не пожелав достаться Квену Дису, переспал невесть с кем невесть в какой подворотне. Рука Тэгрема опустилась. И Анде, и Квен Дис — оба ошиблись, решив, что Ксай — бесхарактерный юнец, из которого можно вылепить кого угодно. Тот скорее пострадал, чем отомстил. Взгляд испуганный и обречённый. Ксаю явно не понравилось заниматься любовью. Гилли спустился вниз. Он всё понял с первого взгляда. Мгновение — и звонкая пощёчина нарушила тишину, левая щека Ксая покраснела, по ней скатилась слеза. Тот добился своего — Квен Дис не захочет иметь дел с Бриккардами, если всё всплывёт. Добился, но заплатил немаленькую цену. Неизвестный любовник не позаботился, чтобы сделать Ксаю приятно.