Безумие с щепоткой волшебства...

POV Драко Первое, что я почувствовал придя в себя — это тяжелую пульсирующую боль в груди. В ушах раздался режущий слух звон и стук. Едва веки дрогнули в попытке разомкнуться, как вдруг захотелось стать слепым. Неестественно яркий свет, словно хлыст, ударил по глазам, заставляя их слезиться. В голове стал нарастать шум, с которым двигалась кровь туда обратно. Спокойный стук сердца отдавался в висках, заставляя поморщиться от тупой боли. — Что-то я не помню, чтобы меня так от обычного оглушающего прикладывало… Шепот был больше похож на хрип старого странника, что долгое время скитался по пустыне в поисках оазиса. Привыкая к яркому свету я долго щурился, не имея понятия, где я очутился и как сюда попал. Стараясь не создавать шума я медленно повернул голову в сторону, от чего в мышцах шеи вспыхнула острая боль. Рука моментально дернулась туда, чтобы размять шею и избавить себя от боли, что так неожиданно нахлынула и так сильно раздражала. Однако металлический скрежет и боли в запястьях заставили моментально распахнуть глаза. Потребовалось десяток секунд, прежде чем я понял, что руки мои скованы чугунными кандалами. В тот же момент до слуха донеслись отдаленные шаги многих пар ног и множество голосов. У двери в камеру голоса затихли и громогласный низкий голос приказал открыть дверь в камеру. Я узнал голос. Мало кто может сказать, что он никогда не слышал об этом человеке. В волшебном мире все знали Министра магии, что не так давно им стал — Кингсли Бруствера. Одно только воспоминание об этом человеке заставило напрячься. Не то чтобы я боялся министра. Просто его внушительные размеры в сочетании с приказным тоном неволей вызывали уважение к волшебнику. Дверь в камеру медленно отворилась не создавая при этом и малейшего шума. По ту сторону двери показался сам Кингсли в окружении своих подчиненных. Сам Министр магии ничуть не изменился. Кингсли остался тем же волшебником, которого не смели ослушаться даже те, кто питал к нему неприязнь. Глаза мужчины слегка сузились, от чего внешние уголки прорезали довольно глубокие морщины. Ни один мускул его лица не дрогнул, от чего нельзя было понять, о чем думает Министр в этот самый момент. — Я намерен поговорить с мистером Малфоем наедине, — спокойно произнес Кингсли делая шаг в камеру. Сопровождающая его делегация согласно закивала и в следующий момент дверь захлопнулась за спиной мужчины. — Где я?.. В горле явственно ощущалась сухость, от чего наружу вырвался надрывистый кашель. Кингсли, будто ничего не замечая, медленно подошел ближе, присел на стул, стоящий неподалеку и начал разговор. — В данный момент, мистер Малфой, Вы находитесь в Министерстве. Вы будете находиться здесь до выяснения обстоятельств необходимых для проведения слушанья касающегося вашей личности. — Касающегося меня? Что произошло? Из глубин сознания послышался тихий, едва заметный смех. Однако снова заговорил Министр. — Разве Вы ничего не помните? В странном помешательстве Вы, мистер Малфой, начали охоту на эльфов. А при попытке Вас задержать, активно препятствовали этому и совершили нападение на сотрудников Министерства! — Но я ничего не помню… Глаза Кингсли слегка сузились, от чего уголки прорезало возрастными морщинами. Кингсли не был старым, однако глаза, повидавшие многое в этом мире, состарились быстрее своего обладателя. — Если комиссия посчитает Вас душевно нестабильным, то, возможно, Вам удастся избежать заточения в Азкабане… Слов больше не было. Да и не хотелось говорить. Однако тело этого понять не успело. — Когда слушанье? — Если со сбором данных не затянут, то в эту пятницу… Помещение погрузилось в тишину. Она была настолько осязаема, что можно было почувствовать её тяжесть плечами. Наконец, Министр, тихо вздохнув, встал. Он отставил стул к стене, и, не проронив больше ни слова, удалился прочь. Спустя несколько мгновений, свет в камере стал мягче. Неизвестно откуда появилась сонливость, что наливала веки свинцом. Чем чаще я тер глаза, стараясь избавится от навязчивой дремоты, тем сильнее мне хотелось спать. По телу пробежала рябь и вдруг стало теплее, будто под рубашку ворвался сухой горячий ветер минувших лет. Руки постепенно ослабели и, в конце концов, рухнули на жёсткий матрац тюремной койки. Это не было сном. Я был на пороге, между реальностью и миром сновидений. Отдаленно я почувствовал колебание воздуха. С одной из сторон «порога» донеслись мягкие, почти кошачьи шаги. Воздух стал наполняться новым ароматом, перебивая терпкий запах одеколона Министра. Кажется, это был горячий шоколад с лёгкими нотками жареного миндаля. И вот аромат почти стал материальным. Он умел двигаться. Он имел форму. И жар. Он мягко коснулся лба, медленно соскальзывая к щеке. Веки дрогнули в попытке отогнать сие виденье, однако глазам удалось словить силуэт и припечатать его к внутренней стороне век. Жар исчез. Где-то рядом послышался скрип пера о пергамент. Я постарался максимально напрячь слух, чтобы услышать что-то ещё. Мне удалось различить тихий шелест. Тот, с которым пух плывет по воздуху. Брови нахмурились как только тёплое деревцо коснулось виска. Шёпот, и серебряная нить воспоминаний оказалась в колбе. Стало немного легче дышать. На короткое мгновение жар вернулся. Тонкие пальцы небольшой ладони откинули волосы со лба и тут же исчезли. Снова лёгкие шаги, что словно кошачьи лапы, невесомо касаясь пола, засеменили к выходу. Снова колебание воздуха и щелчок. Постепенно камера погрузилась во мрак. И действительно захотелось спать. Грудь размеренно вздымалась и опускалась, наполняя лёгкие ещё густым ароматом горячего шоколада и миндаля. Находясь во всё том же полудрёме, я наблюдал за голубоватым силуэтом под веками. Он двигался и дышал. Он глядел на меня живыми глазами и волны жара снова и снова обкатывали тело. И чем глубже я погружался в сон, тем прозрачнее становился голубая дымка изящного силуэта. Я проваливался в тьму, стараясь захватить с собой этот призрачный свет. Я не хочу туда снова. Не хочу снова вязнуть в этой темной, вязкой пучине моих страхов и воспоминаний. И мне удалось. В правой руке, где обычно лежит моя палочка, я крепко сжимал крохотный шарик света. И прижимая руку к груди я зажмурился, ощущая спиной погружение в это чёрное нечто. И вот. Ноги увязли, грудную клетку сжимает, мешая дышать. А на душе покой. Я с головой окунулся в омут своих страхов. Правая рука сильнее сжалась. Странно, но кошмаров не было. Впервые мне приснилась школа. Длинные коридоры подземелья, от которых веяло холодным спокойствием камня. Большая астрономическая башня. Скучные занятия. Удавка галстука, которую вечно хочется ослабить. Полные коридоры учеников, от галдежа которых хочется заткнуть уши. Зеркало. Ненавистное отражение. Бледное лицо. Платиновые волосы. Почти прозрачные глаза. Такие пустые. Холодный взгляд. Отталкивающий. Кривая полуулыбка. За дверью подсознания смех. Три голоса. Трое невыносимо отвратных человека. Я не хочу. Это ведь такое давнее прошлое. Настолько давнее, что не вызывает больше тошноты. Не вызывает спазмов в желудке и ноющую боль в виске. Потому что просто воспоминание. Ведь больше нет ненависти, правда? Неприязнь, потому что так надо. Потому что правильно. И это успокаивает воспаление в голове. Просто нужно было вспомнить то, что было правильным. А что может быть более правильным, чем ненависть к обладателям красно-золотых галстуков?