Странно, ведь так?

Властный. Не похожий на других, в этом есть доля его прерогативы. Может, и грубый, но умный. Гордый. До безумия. Как же он не смог быть рядом? Занят другим, он проходил мимо. Все называли ее Серой Мышкой, и ведь никто не увидел как она ярка. Кроме него. Но и он обошел стороной. Как он смог? Как обошел, как его путь так повернулся? Ведь все дороги и мосты вели только к ней. А он пошел лесом, ломая ветки, цепляясь за колючки. Зверь. Даже так он умудрился сделать ей больно. Не подпускал. Почему? Может, потому, что слишком ослепляла? Ведь его жизнь невозможна без контроля. А она вскружила ему голову. И каждый раз, как ее карие глаза блестели, поглядывая в его сторону, сердце пропускало удар. Потому и держал дистанцию. Так лучше. Обоим. Грифон. Он был грифоном. Никем и ничем другим. Только такое проклятие могло заглушить его вину. Она была его огоньком. Тем огоньком, искра от которого попала в сердце и зажгла его. Она смогла. И светила она только для него. Теплым, нежным светом. Она была его фонарем, ведущим в даль. Вот только он отверг и в этой темноте попал в пропасть. Ему уже не выбраться, хоть у него и есть крылья. Без нее он не умел летать. Но и принять он ее не может. Держать дистанцию. Он не мог иначе. Ведь подарить ей то, чего так хотела ее душа, он был не в силах. Жизнь Шерлока Холмса полна опасностей, и покажи он, что любит — эта опасность окутала бы и ее. Этого допускать нельзя. Она должна быть счастлива. С ним или без него. Так лучше. Так проще. Его большие лапы не умели обнимать хрупкую талию. Огромные когти не давали бы обхватить ее маленькую ладонь. Длинная и густая шерсть не позволяла почувствовать ее фарфоровую кожу. Почему? Почему, зачем? За что эти мучения? Ему хуже, чем ей. Она просто безответно любит, а он знает, что все это взаимно. Что тонкая нить, разделяющая их друг от друга — всего лишь паутинка, порвать которую он боялся. Она была прекрасна. Может, только в его глазах. Но она была прекрасна. Его душа наполнялась красками благодаря ей. Когда в лаборатории было слышно только ее мерное дыхание, и его, чуть сбитое, — все замирало. И время потеряло тиканье часов, уже не отмеряя ни минуты, ни секунды. Просто быть рядом. Смотреть, как она внимательно изучает что-то под микроскопом, аккуратным почерком выводит буквы в отчётах. Ему много раз хотелось подойти. И просто обнять. Крепко, нежно. Скрыть от всех обид и невзгод. Защитить, уберечь. Укрыть, согреть. Это он мог. Этого он хотел. Но не позволял себе. Это уничтожит ее. А значит и доломает его. Он играл ей на скрипке. Мелодии одна за другой всплывали в голове, как только он закрывал глаза. Он опускал веки и в голове проносилась она. Ее аккуратный хвостик. Пальцы обхватывали до боли родной гриф скрипки. Смешной и до жути милый носик. Смычок начинал водить по натянутым струнам. Тонкие бледные пальцы. Поток вдохновения уже не остановить. Она была его музой. Никто не знал. Никто не видел. А он каждую свою композицию посвящал ей. Тонкий, чистый, как прозрачный хрусталь, звук скакал то вниз, то вверх, меняя настроение. И скрипка раз за разом пела до мурашек по коже проникновенную мелодию. Все для нее. Хоть она и не слышит. Все равно это ей. Скрипка плакала. Он боялся. Боялся за ее жизнь. Эвр узнала, догадалась. Одна из немногих, кто взглянул правде в глаза. Он боялся за Молли. Ему ПРИШЛОСЬ сделать ей больно. В последний раз. И струны как никогда издавали тонкий звук. Ночь за окном не сверкала яркими звёздами. Была только одна звезда. И она всегда ему светила. Молли…