Именем Настойчивости внутри меня — я продолжаю путь. Цель. Порядок. Действие! Именем Честности внутри меня — я открываю занавес тайн. Память. Слово. Знание! Именем Терпения внутри меня — я ловлю течение жизни. Время. Тишина. Покой! Именем Доброты внутри меня — я сохраняю веру. Связь. Защита. Равновесие! Именем Справедливости внутри меня я защищаю порядок. Истина. Честь. Закон! Именем Храбрости внутри меня я стремлюсь к победе. Риск. Опора. Благодетель. Именем Решимости внутри меня я иду наперекор судьбе. Мир. Возможность. Сохранение! И запечатлят наши слова цепи, и обратятся они в силу. И станет желание наше стеной, что закроет непохожих на нас внутри. И сможет стена пустить любого, но лишь сильные душой покинут ее. Да будет стена жить, пока жив любой из нас. Взойди, Барьер.
***
Фиолетовый луч света ударил в бледный занавес. Сперва Дингс не был уверен в призрачно обозначенных целях своего занятия. Даже называл его глупым и утомительным. Но ошибочно полагал, что оно таким и останется, ведь с каждым днём магии становилось всё больше и её нужно было куда-то использовать. Лучи разошлись вдоль мутной глади барьера мягкими волнами, не оставив и следа. Рядом парила внушительных размеров драконья голова с открытой пастью, из которой пошёл белыми струйками дым после очередного залпа. Гастер опустил дрожащую от напряжения ладонь и перевёл взгляд с ненавистного барьера на своё оружие. Гастер-бластер. Звучит оригинально. Хотя может стоить придумать название и по-сложнее, чем это. В глубоких темных глазницах черепа бластера мерцали фиолетовые зрачки, которые смотрели на своего все еще неуверенного в повиновении ему хозяина. Это удивительное изобретение, которое стало частью души учёного, однажды чуть его не похоронило… пришлось покорять неуверенность и воспользоваться данным оружием снова. И снова вспоминать историю создания. В тот день перевернулись песочные часы, и Дингс стал видеть откаты во времени. Крохотные песчинки начали приближать встречу с Ли, и Дингс создал бластер. День, когда учёный умер. Оставалось несколько часов до катастрофы. Шёл чудовищный ливень. Чахлое солнце бессильно резало плотные тяжёлые тучи, а дождь щедро заливал опустевшие мокрые края долины. Гастер сидел в лаборатории и, вовсе не страдая от скуки, смотрел на буйство природы за окном, не поддаваясь никакой печали. Тогда отчаяние не рвало в нем струны, а чувства не бушевали как сейчас. Иными словами, ничего внутри него не трогало, кроме работы. Учёный был вполне бодр, спокоен и терпелив, хотя терпение начинало колебаться, шевелиться, как ткань под влиянием ветра, действовать на нервы, словно напоминая, что оно заскочило по ошибке и намеренно с ним расстаться, когда в кабинет ворвалась назойливая ундина. Их знакомство сразу началось с соперничества. На последнем совете Широ узнала какие почести и награды ждут того, кто выполнит новый королевский проект. Она стала частым гостем лаборатории и обрела новый оттенок раздражителя для этого вполне спокойного места, которое Гастер выбрал из-за тишины. — В ваших расчетах ошибка, — резко начала Широ, тряся перед Гастером какими-то бумажками. — Это оружие работать не будет. Вы даже не сможете управлять им. Речь шла о проекте, который поручил король Азальхон — создать оружие против людей, чтобы выиграть в войне. Тогда Дингс не был знаком с Ли. Поэтому отнюдь его не волновал вопрос о существовании человеческого народа. — Вы, видимо, хотите мне что-то объяснить, — устремив рассеянный взгляд в окно, Дингс вновь наблюдал за ливнем и будто прятал глаза от Широ. — Я был бы очень признателен, если не станете. Лучше не говорите ничего. — Что же, передаю право слова вам, о великий властелин разума, или вы действительно считаете, что пару найденных косточек диких животных вам карьеру сделают? — Есть ли смысл обсуждать мои изобретения с едва вменяемой ундиной, которая любит лезть в чужие дела и что-то доказывать, когда ее не просят? Блеск пробужденного гнева угадывался в её глазах, и она смяла бумажки в бесформенный комок в ответ на вопрос. — Что вас не устраивает? Я ведь сказал «едва вменяемой», следовательно, я вполне сохранил ту часть ума, которая у вас осталась и помогла вам разобрать мои записи. Почерк у меня весьма не простой. — О звёзды, только не говорите, что я вас не предупреждала, — мисс Широ шумно вздохнула и вновь заговорила с Дингсом, казалось, опасавшимся услышать от неё что-либо ещё. — Мистер Гастер, я прочла вашу работу: вы задумали соединить вашу магию с физической основой, которую вы внезапно решили найти в останках диких животных. Но животные не люди, и ваша душа может не выдержать подобного извращённого слияния. После таких экспериментов вам может понадобится медицинская помощь или тот, кто присмотрит за вашим братом, после вашей кончины. — Действительно, не каждый врач возьмется за мою проблему, но мне хотя бы можно будет помочь, в отличии от вас. — Да, делайте, что хотите! — резко прикрикнула она. — Может без вас миру станет даже проще… Оскорбленная очередным не признанием своих заслуг, рыбка удалилась из комнаты, чего так добивался Гастер. Он посмотрел вслед хлопнувшей двери и заметил на полу смятый комок бумаги. Отчасти она была права. В расчётах действительно была ошибка, но мир не станет проще с его кончиной. Наоборот все стало ещё сложнее. Когда Дингс завершил сборку формы бластера из найденных останков, когда зарядил их достаточным количеством энергии и прикоснулся своей магией к ней, открыв душу в качестве переходника, то случился взрыв. Внезапная вспышка, создавшая всё из оскорбительного ничего. Спустя только несколько месяцев Ли расскажет Дингсу о гибели созвездий, вращении неизведанных планет, перетекании уравнений, что ничтожно малыми шагами приближали к истине происхождения Вселенной. Случился большой взрыв, и словно электрической молнией энергия бластера коснулась души монстра и вспыхнула вместе с ней. Пламя ослепляло, искажало реальность, а жар плавил кожу. Его тело обращалось в пыль, больше напоминающим горсть раскиданного праха. В тот день Гастер умер, чтобы затем увидеть мир глазами Решимости, которая погибла одновременно с ним. Отсчет времени начался. Когда Дингс завершил сборку формы бластера из найденных останков, когда зарядил их достаточным количеством энергии… он резко разорвал связь своей души с изобретением, но искра промелькнула и этого было достаточно. Только на этот раз учёный успел сделать шаг назад, чтобы затем взрывная волна отбросила его к стенке. В глазах двоилось, он шумно дышал, осматривая как фиолетовым пламенем полыхало пространство повсюду, как в темных глазницах драконьей морды вспыхнула жизнь и та взглядом дикого зверя смотрела на незнакомого ей учёного. Тогда тот почувствовал только страх неизвестности перед этим взглядом, ожившего создания из костей. Лаборатория утопала в грязных, густых облаках дыма, что он вдыхал и выдыхал, не чувствуя привкуса гари и подступающего жара, по крупице растворяясь в отравленном воздухе. — Дингс! — услышал он сквозь дым голос брата. — Дингс, где ты?! Маленькая лаборатория была безвозвратно разрушена. Хотя с этим утверждением Гастер не был уверен, неизвестно, что за откат времени спас его и повторится ли всё вновь. Он увидел как время повернулось вспять, воспользовался полученным шансом и успел оборвать связь с бластером, сохранив себе жизнь. Фиолетовое пламя сменилось обычным, и теперь комната терялась в красном свете пожара. — Дингс, вот ты где! — воскликнул Скрипт, когда смог найти белый халат учёного, потянув того за плечо. — О нет-нет-нет, — его голос на удивление резко сменился на шёпот, сливающемся с треском огня. — Т-ты ранен. Не шевелись. — Я видел свою смерть, — испуганно поделился своим открытием Дингс. Он смотрел на бластер в углу комнаты, и сознание вычерчивало минуты собственной гибели. Дингс одновременно верил увиденному и разбивался вдребезги о болезненное ощущение того, что это неправда, всего лишь чей-то вздорный вымысел, обыкновенная иллюзия. — Я правда умер? — Нет, ты жив, — попытался успокоить брата Скрипт, думая, что тот словил обыкновенный шок. — Сейчас к нам придут на помощь. Потерпи немного. Клубы дыма наслаивались друг на друга, и драконья голова пропала в темной бездне, больше не прожигая насквозь холодным взглядом, но вздохнуть ученому спокойно не получилось. В груди нестерпимо горело, словно внутри медленно плавилось раскалённое железо, проникая слишком глубоко, разъедая, образуя зияющую пустоту, что разверзлась, норовя проглотить целиком… Дингс наконец проследил за испуганным взглядом брата и посмотрел вниз, обнаружив, что действительно ранен и истекает белой магией. Но он не рассыпался в прах, а будто таял. Глубокое потрясение стало отпускать разум, оставляя место для обыкновенного чувства боли. Гастер, чуть приоткрыв рот, попытался затолкать внутрь судорожный вдох, но не мог даже пошевелиться: боль прошила насквозь тело, веки застыли, внутри обожженной души все горело. — Быстрее сюда! — поторопил кого-то Скрипт, с ужасом наблюдая, как только сейчас учёный начал осознавать ущерб от своего эксперимента на себе, и прежние мучительные эмоции обретали новую силу. — Аккуратнее, он ранен. Раздражающее мельтешение приближающихся монстров сквозь дым, как безумный хаос бессмысленных фрагментов в калейдоскопе, пробуждало окаменевшие эмоции, выдирало наружу злость, удушливую ярость, задыхаясь в чужом унизительном сожалении. Дингс не произнес больше ни звука, почти не двигался, утопил в бессильном молчании крики, сквозь зубы. Не различая больше никого в слепящем, невыносимом, жгучем свете пламени, Гастер улавливал приглушённые переливы слов, что растекались всюду, плескались в ярких вспышках, восставали из небытия. Очнулся он уже в госпитале. Лечение проходило тяжко. То что происходило минуту назад, повторялось вновь. Время будто издевалось над ним, не давая идти на поправку, заставляло чувствовать боль по кругу. Видеть мир глазами Решимости оказалось нелегко, хотя в те моменты ему казалось, что он просто сходит с ума. Но это были лишь предвестники его будущей встречи с безумием… Воспоминания вернули его в настоящее, где монстр пытался разбить барьер, но никакие атаки не смогли расколоть это ужасное колдовство, создавшее стеклянный шар вокруг горы Эббот. — Ну давай же, Дингс! Попробуй найти крупицу чего-то прекрасного в этом барьере, ведь к нему приложила руку сама Решимость! — размахивая руками перед наколдованным препятствием, в безумном отчаянии стал рассуждать Гастер. — О, Ли, тебя никто не мог заставить это сделать, кроме себя самой! И ты сделала это! Всего лишь диалог с тишиной вместо живого человека, с отражением своих будней. На третий день Дингс осознал, что должен уже выселить эту историю с Ли из своей пылающей памяти, оставить её жить где-нибудь ещё. Не только внутри него. Хотя бы попытаться. На пятый день король Азгор объявил, что барьер так просто не сломать и оказалось, что Ли точно принимала участие в создание сего заклинание, как единственная Решимость на всю долину. Этот факт заставлял ненавидеть барьер ещё больше, ведь для того, чтобы барьер исчез необходимо дождаться смерти семи волшебников, возводивших купол, тогда заклятье утратит силу. Или, как предложил Азгор, найти семь душ разного цвета и самостоятельно разрушить чары изнутри… но как собрать семь душ в подземелье. Невозможно. Ни один человек сюда больше не сунется. Шёл седьмой день, как Ли ушла, и и снова выстрел. И снова ничего. Ничего нового. — Ответь, Ли, какая невообразимо мерзкая чушь, непростительное оскорбление всего живого во мне, заставила тебя сотворить это нечто, похоронившее меня заживо в подземелье? — усомнился Гастер, глядя на своё отражение в мутном стекле барьера. Даже с самой высокой точки внутри горы нельзя было увидеть, что могло происходить там снаружи. Город людей пропал из виду навсегда. — Ты знала, что для меня чувства — это дикое, мистическое смешение оглушающей жалости и ослепляющего желания смехотворного постоянства внешних условий. Условий, созданных спасительным присутствием того единственного человека, которым стала ты. И ты оставила меня наедине с моими чувствами, которыми я так и не научился в совершенстве управлять. Гастер резко застегнул плащ, как будто этим грубым движением желал свернуть кому-нибудь горло. Стал надевать тёмные перчатки. Бластер приблизился к хозяину, устремив на него усталый взгляд. — А что поделать, если я оказался прав, когда утверждал, что чувства могут быть хуже гангрены. Неизбежное разложение всего естества. И на гнилой плоти произрастёт всё, чем задушившие рассудок люди и монстры веками надрывно восторгались. Сочиняли в припадке блаженного безумия хвалебные оды собственной гибели от любви! И Ли, заразив меня тем же восхитительным безумством, сбежала, вынудив разбивать колени в отчаянных мольбах и изнывать от бессонниц! Гастер сурово посмотрел на бластер, играя роль строгого хозяина, чтобы не потерять над ним контроль, но затем, поджав губы, заметил новую фигуру, незаметно стоящую в темноте пещеры. Сначала он надеялся, что ему показалось: фигура могла быть просто нарисована красками воображения. Но настойчивый стук биения чужой души звучал всё чётче. Небольшой по росту монстрик, до этого охотно подслушивающий мрачные подробности безрадостной жизни учёного, предпочитал хранить издевательское молчание, когда следовало бы внести некоторую ясность в своё присутствие. Гастер был вынужден убрать бластер. По его щелчку пальцев создание из костей и магии исчезло. Удивительно, как драконья морда все ещё его слушается, а не рычит или не пытается съесть. Его магия вдохнула жизнь в останки животных, но Дингс не чувствовал себя великим создателем, а наоборот тем, кто побеспокоил чью-то смерть, заставив воскреснуть и служить какому-то сумасбродному учёному. — Нельзя так с ним обращаться, — заговорил детский голосок, и Дингс удивился, когда понял, что его подслушивал ребёнок. — Он устал, но все равно старается. И даже спасибо не услышал. За эти бесконечно тянущиеся семь дней Дингс немало времени посвятил детям своего брата. Одним из вариантов траты ненужной магии была бессмысленная война с Барьером, как сейчас, второй вариант, куда деть лишнюю магию, оказались новые родственные связи. Ему никогда бы и в голову не пришло, что работать сиделкой для своих племянников окажется умиротворяющим занятием. Но Морис и Тарес были ещё малы и примитивы, не умели разговаривать, а здесь ребёнок постарше, возможно лет пяти. У Дингса не было опыта общения с данной возрастной категории граждан, поэтому его разум подсказал найти того, у кого опыт есть, а именно родителей маленького гостя. — По правилам хороших манер принято отвечать собеседнику, — продолжил монстренок. — Нельзя так обращаться с питомцами. — По правилам хороших манер беседу принято начинать с приветствия, — учёный всегда охотно вступал в возражения, когда кто-то брался за стремлением напомнить ему о приличиях и такте. — Ни это ли говорят всем взрослые, которые сами и придумали эти условности. — Но вы тоже взрослый. Смерив пещеру подозрительным взглядом, Дингс не нашёл никого, кому мог бы принадлежать данный ребёнок. Но насколько Гастеру известно о детях, этот детёныш слишком мал, чтобы одному слоняться по подземелью. К тому же… он слеп? Одетый в бесформенный свитер без рукавов, динозаврик лимонного цвета глядел огромными пустыми белыми глазами в пустоту. — Как ты заметил гастер-бластер? — озвучил своё любопытство Дингс. — Привет. Меня зовут Дельтис, — вдруг начал малыш и повернулся к нему лицом. — Один взрослый сказал, что так принято начинать беседу, но я ему уже не верю. Повисло давящее и нервирующее молчание: Дингс не стремился раскрываться новому знакомству и разрывать растущее безмолвие. Вместо этого он, задумчиво поджав губы, рассматривал слепого монстрика, не понимая природу его способностей, которые можно было бы списать на безупречный слух, но заметить и опознать летающую драконью голову, как нечто живое и без души, было странно. — Ну ладно, — принимая промедление за недопустимую скуку, проговорил Дельтис. — Пока, взрослый. Монстрëнок быстро исчез в глубине пещеры. Тьма поглотила его маленькую фигурку, а тот даже на зажёг с помощью магии огоньки, которые освещали бы ему дорогу в подземелье… Дингс раньше его не встречал и мог бы больше никогда не встретить, а затем понятия не иметь в дальнейшем — дошёл ли малой до дома, жив ли он или нет. После таких размышлений появилось болезненное ощущение, словно ученый упустил что-то важное, и вряд ли сможет потом отыскать. — Постой! — стряхнув оцепенение, эхом воскликнул Гастер, желая уже перестать быть комком чувств, хранилищем неуёмных стремлением и инстинктов, побуждающие помочь потерявшемуся ребенку. — Где твои родители? Дингс двинулся в глубь темноты подземелья, надеясь, что монстрёнок его услышал. Стянул с левой руки перчатку, освобождая ладонь для колдовства. Фиолетовое свечение коснулось стен пещеры, и в это время Дельтис обернулся на голос ученого и споткнулся о каменный выступ. — Дельтис! — под давлением острого, щемящего чувства беспокойства за малыша бросился Дингс на помощь, хотя по его мнению это должны были делать его родители, а не он. Дельтис ничего не произнëс, пока учёный помогал ему подняться на ноги, изучая место ушибов до малейших изъянов. В больших глазах монстрёнка чуть дрожали белёсые зрачки, не выполняющие зрительные функции, а брови ребёнка нахмурились, услышав голос недружелюбного учëного так близко. Дотронувшись рукой свободной от перчатки до ссадины на щеке, Дингс сосредоточил магию на кончиках пальцев, применяя навыки целительства. — Лучше? — уточнил Гастер, вспоминая как быть доктором, и сразу замолк, увидев недовольство и обиду. Зажмурившись, он продолжил с заметной неуверенностью, исправляя ситуацию словами: — Ладно, я понял… Привет. Меня зовут Дингс. — Привет, — наконец ответил Дельтис, сверкая блеклыми глазами. — Всё нормально, я уже привык. В отличии от моих сестёр и брата я не вижу цвета и лица, но благодаря магии вокруг мои глаза немного зрячи… но камни для меня проблема, они прозрачны. А вы с поверхности? Там правда мир без стен? — Правда, — тихо ответил Дингс, сидя на коленях напротив маленького монстра с замершей душой, смотрел с недоумением и какой-то чуть осязаемой заботой. — А почему ваша магия не в порядке? — продолжал малыш, поднимаясь на ноги. — А та драконья голова откуда? Она целиком из вашей магии, и я прекрасно вижу ее форму без души. Впервые встречаю такое. Вам следует быть с ней повежливее, с вашим питомцем. Вы боитесь его, поэтому пытаетесь напугать его сильнее? Так случилось, что именно пятилетний монстрёнок, только надкусивший брошенный ему под ноги мир, знал, куда смотреть, чтобы заговорить с монстром, выяснить суть его природы до того, как прозвучат первые слова. Скорее всего, неутихающее любопытство, толкающее детей к самостоятельным открытиям, заставило Дельтиса расспрашивать неприветливого ученого, чьё имя ему удалось уже выяснить. — Гастер-бластер? — не умолкал малой. — Мне кажется стоит придумать название по-сложнее… моя сестра Альфис смогла бы помочь, если конечно Бетис и Гаммис не будут мешать ей. — Да, ты прав, стоит придумать название по-сложнее, — усмехнулся Дингс, когда его мнение совпало с мнением малыша. — Так как ты здесь оказался? Твои родители в курсе, что для тебя стены прозрачны, или предпочитают не считать эту информацию важной? — У меня нет родителей, сёстры и брат всегда заняты, а наша няня будто не замечает меня, наверно из-за старости. Она давно с нами, с той поры, как мы вылупились, — произнес он слишком серьезно для ребенка и, будто няня могла его услышать, прошептал далее: — Возможно она скоро умрет, её душа выглядит не очень. — Все мы когда-нибудь умрем, — не понимая, почему данный факт стоит озвучить тише, подтвердил учёный. — Я знал ту, кто будучи бессмертной, могла умереть. Так что ваша няня точно не исключение. — Но даже, если с нами будет кто-то другой, играть со мной все равно никто не захочет. — Очевидно, что какая команда тебя не примет она будет намного слабее, чем у противника. — Наверно, потому что у меня нет рук. — Наверно, — Дингс кивнул, вспоминая как сам в детстве не знал куда деться, и где найти внимание. Его любопытство отец воспринимал как непростительную дотошность и заносчивость, которая в начале заметно раздражала многих, а потом вовсе стала игнорироваться. Дингс не хотел игнорировать этого малыша подобно собственному отцу. — Они просто не понимают, что ты очень хорош в магии. Ты даже догадался использовать ее как зрение. Что ещё ты можешь увидеть? — Что в вашей душе кроется что-то ещë, — Дельтис остановился и Дингс тоже, чтобы шум его шагов не мешал малышу демонстрировать свой навык. — Ещё я вижу… красную магию? — Стой, — резко высказал Гастер, когда понял, что исследование вышло из-под контроля. — Пожалуй, нет необходимости трогать эту тему. — Не переживайте, я знаю откуда берутся дети и что такое слияние. Для взрослых это нормально. Но разве у монстров бывает красная душа? Дингс не нашёл подходящих слов для хоть какого-нибудь ответа на вопрос, что будто был задан вовсе не маленьким любопытным монстриком, а складывался из всего пережитого, прозвенел внутри, разрывая в клочья рассудок, отзываясь дрожью пальцев. Магия уже успела восстановится и даже перейти за края воображаемого сосуда, который был переполнен. Дингс до сих пор не понимал свои биоритмы, которые производили слишком много магии в пустую. Воспоминания заставляли энергию не слушаться. Лютая ненависть, возникшая против воли вновь опалила его, словно выжигала в душе яростные слова, какие он несколько минут назад грозно произносил барьеру. Дельтис узнал эти эмоции и вздрогнул, в изумлении приподняв брови. Но не мелькнуло ни тени испуга в его слепых глазах. Он догадался, что те слова у барьера Дингс говорил «монстру с красной душой». — Я никому не расскажу, — заверил взрослого Дельтис. — Но взамен я попрошу вот что: вам нужно найти связь с вашими внутренними монстрами. Не поняв, Дингс посмотрел вниз на монстренка, потирая вздрагивающую ладонь. — Питомцами, — пояснил ребёнок. — Их что несколько? — Гастер моргнул, зажмурился и наконец переварил информацию. — Не у ребенка мне конечно такое спрашивать, но дети чаще мыслят в магии лучше. Вам доступны тончайшие грани соприкасающихся миров, и только потом взрослые внушают свои идеи, губят внутреннее зрение, учат смеяться над теми, кто не ослеп… это образно. — Да, я понял. — Но ты не чувствуешь, что сделка не выгодна? Ты больше ни слова о красной душе и помогаешь… эм, мне подружиться с моими питомцами, а я… что ты собственно хочешь? — Мне вполне хватить общения со взрослым с поверхности, который не считает меня беспомощным ребёнком. — Пойдёт, — подтвердил Гастер и протянул собеседнику руку. — Тогда можешь обращаться ко мне на ты. Монстренок вопросительно посмотрел на протянутую ладонь. — А ой, — опешил Дингс, когда вспомнил, что у малыша только две конечности, и он ими ходит. — Так просто принято у людей: завершать сделку рукопожатиями. — Ты видел людей?! — произнёс Дельтис с восторженным взглядом. — Расскажи! Сжав ладонь в кулак, Дингс замер, подстреленный своей же невнимательностью. У него никогда не было стремления выставлять себя носителем безупречного разума и хранителем трезвой рациональности, но и роль идиота примерять не хотелось… Нужно собраться, контролировать слова. — Ерунда, ничего стоящего, — небрежно отмахнулся ученый, пытаясь потушить искру интереса к этой теме. — Сначала расскажи, а я сам определю. Мы договаривались. Но пожалуй можно быть честным… с самим собой. Дельтис будто являлся чистым отражением. Являлся соцветием очевидных, ослепительных намёков, ведущих к выводу о безрадостном детстве и будущей сломанной юности, которая уже случилась с ученым. И принимать эту жестокую несправедливость с немыслимым смирением Гастер будто отказывался. — Ну, сначала я тоже посчитал это ерундой… но однажды один человек открыл мне историю возникновения моей Вселенной, — с особой теплотой Дингс начал вспоминать историю Ли. — Допустим, все мои чувства были расположены в изначально нерушимом строгом порядке на равных расстояниях друг от друга, вместо гравитации на них воздействовала моя упрямая воля. Сила уравновешена, чувства абсолютно неподвижны, и ничего в таких условиях не может произойти: царит удивительное, даже мертвенное спокойствие, поддерживался порядок. Я находил данное состояние совершенным, однако не разочаровался, когда убедился: совершенства не существует. И поэтому молодая Вселенная стала претерпевать ничтожные, но нарушения… — Какие нарушения? — Неизбежные… Обсудим это по дороге.***
Стараясь зайти как можно тише, Скрипт вернулся домой. После тяжелого рабочего дня он мог думать лишь о том, что его должно ожидать его спокойствие и тишина, но это осталось где-то там… на поверхности, когда Гастер решал проблемы с домом, едой и прочим, а не он сам. Минувшей ночью неожиданно заболел маленький Морис, и хотя к утру ему стало гораздо лучше, то следом стал чувствовать себя хуже Тарес. А это означало, что они с Перси не справлялись с ролью родителей, по крайне мере так думал Скрипт, когда его дети стали часто плакать и меньше кушать. Всему виной новые обстоятельства, который вынуждали его самостоятельно найти жильё, выбрать работу и стараться не подвести всю семью, при этом уделяя меньше времени ей. — Не переживай, Дингс помогает мне присматривать за детьми, — заверила Перси, когда её муж вернулся домой и сел ужинать. — Он также сказал, что в их возрасте это нормально немного поболеть. — Не уверен, что это хорошая идея, — осторожно сказал Скрипт, ковыряясь вилкой в еде. — Доверять детей тому, чья магия не стабильна… — Думаю, твой брат вполне способен присмотреть за детьми, пока я готовила ужин. По крайне мере, когда я рядом через стенку. На самом деле, оставлять обоих детей на Дингса, казалось Скрипту ужасной идеей, но без его помощи они бы не справились, ставя бы Перси в довольно затруднительное положение. Скрипт считал, что теперь он, а не его старший брат, целиком и полностью должен отвечать за мир и спокойствие у всех близких, но дети заболели, на работе шло не все так гладко, сам Дингс часто стал пропадать у Барьера, а Перси… Перси безусловно поддерживала его старания быть главой семьи, но сама заметно уставала. — Вот, держи, — сказала она, поставив рядом с блюдом чашку чая. — Я сготовила ещё печенье. Скрипт быстро взглянул на чашку и, поднеся к губам, сделал глоток. — Выдался тяжёлый день? — понимающе улыбнулась Перси. Брак подразумевал, что он не одинок в своих переживаниях. Все те чувства и эмоции, которые испытывал он сам, с той же силой испытывала Перси. — Скорее, тяжёлые несколько суток, — усмехнулся в ответ Скрипт, и резко подвёл итог своих мыслей, отложив вилку в сторону: — Я не справляюсь. Но Перси только улыбнулась и подошла ближе, чтобы крепче прижать его к себе. Они долго стояли, обнявшись, и он чувствовал, как с каждой проходящей минутой его покидают напряжение, стресс и даже страхи. На этот раз она даже немого укачивала его, и это было странно приятно. Ему хотелось, чтобы она никогда не останавливалась, или, быть может, чтобы никогда не начинала делать это. Потому что теперь, когда она держала его в своих объятиях, Скрипту становилось всё труднее и труднее сохранять серьёзный вид, как это делал всегда Гастер. — Перси, — предпринял ещё одну попытку Скрипт, сидя неподвижно и опустив руки по бокам. Вот только всякий раз, когда он начинал ворчать из-за её нелепых попыток «забрать через объятия все печали и тревоги минувшего дня», она не только не отступала от своего намерения, но, напротив, притягивала его ближе к себе и обнимала ещё крепче. — Я ведь не справляюсь, да? — Скрипт, я знаю, что ты очень ответственно подходишь к любому делу, поэтому так переживаешь и критически всё оцениваешь, — мягко сказала она и повернула своё милое личико так, чтобы посмотреть на него. — У тебя был не лучший день, но не стоит оценивать так всю неделю. Что тебя волнует? — Дети. — Они чувствуют себя гораздо лучше, и ты можешь сегодня провести с ними больше времени, если позволяют силы. — Ты как? — В порядке. — А Дингс? — Как всегда, — устало ответила девушка, её взгляд был исполнен доброты, склоняющей к послушанию. — Кушай и иди отдыхать, прошу. Дингс не самый подходящая тема в нашем разговоре, потому что повлиять на него крайне сложно. — После ухода его человека он занимается ерундой: полдня проводит около барьера, оставшиеся время тратит на сон или племянников. В это время наш любимый король Дриммур использует его планы, как свои. Все заслуги моего брата Азгор приписал себе. Еще хочет, чтобы Дингс продолжил на него работать. После случившегося? Ха, да я лично удушу обоих, если он к нему вернётся… хотя брат и сам не хочет. — Для начала твоему брату нужно унять свою магию, иначе он не сможет найти другую работу. Он с трудом застегивает пуговицы на одежде, руки всё сильнее трясутся, он не справится ни с одним делом тогда. — Я говорил ему. Говорил, сходить к доктору, чтобы услышать иное мнение по поводу его здоровья. Но нет, великий доктор Гастер сам прекрасно всё на свете знает, и ему не нужна чужая помощь. Встретив хмурый взгляд мужа, которому, очевидно, не терпелось прочитать очередную бесполезную нотацию старшему братцу, Перси устало вздохнула: — Поспи немного. Думаю, я смогу держаться подальше от неприятностей в течение нескольких часов, — наконец, сказала она. — Обещаю, что с нами ничего не случится, я смогу уложить спать двое наших детей и одного великого гения спокойно, — с усмешкой добавил она, встретив его настороженный взгляд. В течение ещё нескольких секунд Скрипт изучающе смотрел на жену, наконец, кивнул. — Спасибо.***
Новый день, как унылый и омерзительный аккорд неизбежного начала. Порой и вовсе без вкуса и запаха, расплывчатый намёк на однообразие зацикленных действий. Так начался десятый день в подземелье. Кажется, гораздо легче было общаться с Барьером, обращаться к той частичке Решимости, что она отдала для его возведения, чем следовать нелепому расписанию жизни. Гастер смотрел на своё отражение в Барьере. Взгляд — чёрное пятно на грязном стекле, два шрама — нацарапанные поплывшие линии. Выражение лица с размытыми эмоциями он практически не узнавал, с минуту изучая мрачный, выцветший облик, но ясно читал по нему яркую, терзающую нервы историю, её осязаемый отпечаток и постепенно склеивал крошечные осколки памяти, приходил к болезненному осознанию: он просуществовал ещё десять дней. И мысль о том, что предстояло складывать и увеличивать счёт прошедших суток, заставила с новой волной ненависти нанести удар по барьеру. Он противен сам себе. Одни эмоции и жалобы на собственную жизнь. Стать рабом собственных чувств — дефекту, ведущему, оказывается, не только к проигрышу, но и ненависти к самому себе, заставляющая стрелять из бластера в до ужаса надоевшую преграду между людьми и монстрами. Несколько драконьих голов выстрелили по месту, где недавно совсем близко к мутному стеклянному занавесу стоял сам учёный. Раздался треск. Яркая вспышка заставила закрыть глаза, а затем увидеть растущие щупальца беспощадного, ненасытного фиолетового огня, которые пожирали дюйм за дюймом стеклянного препятствия. Дингс совсем не ожидал подобной реакции и зажал рот, спасаясь от растущего дыма сгорающего барьера. Но чувство нехватки свежего воздуха в замкнутом пространстве подземелье стало сильнее. Гастер, огибая вспыхивающий из пустоты огонь, стал отдалятся от барьера. Дым стал стелился повсюду, но вдруг ему послышался женский голос из неоткуда: — Дингс? Он обернулся, вглядываясь особенно пристально, почти не дыша, как вдруг в паутине трещин появилось отражение, оно резко начало деформироваться, терять прежнюю форму и затем воссоединяться в искорёженные черты женской фигуры. — Ты? — судорожно произнёс Дингс, когда отражение прошло сквозь барьер, затянутое клубами дыма, плетущего вычурный, расползающийся кокон синего плаща, внутри которого он увидел девушку и обомлел, чувствуя, как в груди что-то неумолимо разбивалось, от мысли, что Ли могло задеть выстрелом. И Ли в опалённом и измятом платье, шагнула сквозь барьер, слегка сгорбившись и чуть наклонившись вправо от посыпавшихся осколков. Её окрашенная заревом пламени тонкая кожа была покрыта ожогами, похожей на пролитые чернила, по голым рукам и ногам расходились кривые царапины, будто зигзагообразные трещины, сквозь которые лилась яркая кровь, рисуя витиеватые узоры. Казалось, Ли медленно раскалывалась, трескалась, как и сам Барьер, а фиолетовое пламя съедало её заживо. — Ли! — отняв ото рта руку, изо всех сил крикнул Гастер. Дым заскользил прямо в горло, заставляя глотать подступавший кашель. — Нужно сейчас же уходить! Он решительно кинулся в её сторону. Сознание оставалось ещё ясным и чистым, но когда он услышал рык бластеров, то в ту же мучительную секунду обнаружил, что руки почти парализовало, стянуло, заполнило свинцом, пригвоздило к полу — он не мог двинуться с истёртого куска земли. Как бы ни старался выбраться из себя самого. Окружившие хозяина парящие драконьи головы не слушались, не позволяли сделать шаг, что спасти бы её. — Вы обязаны мне подчиняться, — с трудом произнёс Гастер, лишь беспомощно глядя, как огонь оторванными дрожащими крыльями зажимал Ли в узкое кольцо, вылизывал вывороченные трещины Барьера, заливал пещеру до тошноты ярким светом, размывающим контуры тающих в дыму каменных очертаний. Из уголков сощуренных драконьих глаз потекла густая серая жидкость. Так называемые питомцы не повиновались, сковывая руки бывшего хозяина, желавшего заставить исчезнуть бластеры щелчком пальцев. Но оружию была отдана команда уничтожить магию Барьера… который создала также Решимость. — Они уничтожат и её… исчезните — это новый приказ, — Дингс задыхался, выскребая охрипший голос, пытаясь достучаться, предотвратить то, что уже началось, уже исписало ранами её кожу. — Только не она, — учёный, словно погребённый под тонной земли, был скован, обездвижен, старался приподнять руку, схватиться за дым, струящийся между ними: — Пожалуйста! — Дингс… Внутри заскрежетал бессильный гнев… когда окружившие его гастеры-бластеры сделали выстрел в центр, где находился он сам. Крик забился эхом в голове, незримой волной, как безумным порывом шквального ветра. Кто-то схватил Гастера за плечо, желая вытащить из этого кошмара. Дингс попытался встать на ноги, но не мог остановить приступ кашля и будто расслаивался на части, глубоко дышал, тут же свалившись с постели на каменный пол. — Дингс, проснись! Перед глазами плясали фиолетовые блики, и Гастер не сразу понял, что Перси схватила его за плечи, встряхивая и заставляя открыть глаза. Рядом с ним присела леди-печенье, предельно задумчивая, растерянная до раздражения и затаённого страха. — Мне и Скрипту надоело каждую ночь вытаскивать тебя из кошмара, который с каждым днём становится всё глубже и реальнее. Тебе нужна помощь! — Где она?! — не желая ничего выслушивать, оборвал Гастер, ощущая второе дыхание и поднимаясь на ноги. — Она снова вернулась через Барьер? — Дингс, это был сон, нет никаких снова, — опустив глаза, проговорила Перси с той же самой бесцветной, пустой интонацией. Этот её лишённый эмоции тон пробивал череп несколько ночей подряд после того, как ему стала сниться Ли. — Всё, ты завтра идёшь к доктору. Я скажу Скрипту, чтобы он сходил с тобой. И проследил, чтобы действительно дошёл до пункта назначения. — Я сам себе доктор, и уж поверь опека прочих врачей представляется мне изнурительной пыткой. Пойми, я… — Довольно, со мной не нужно объясняться, посмотри сюда, — Перси не дала договорить, резко выставив правую ладонь внутренней стороной перед ним. — Когда я проснулась, услышав плач детей, то поняла, что тебе снова сниться кошмар. Я подошла к твоей постели со стаканом воды, и стакан просто треснул, ранив мне руку. — Так вот почему я услышал треск… — Вот настолько вокруг тебя магия уже не слушается: дети просыпаются, лунные камни устраивают световое шоу, а стёкла дают трещины. — Всего лишь небольшая царапина, — автоматически, как машина, реагировавшая на определённые заданные команды, ответил Гастер, оценивая неглубокую рану на руке жены брата. — Я могу вылечить это за пять минут. — Нет. Когда ты придёшь в себя и перестанешь недооценивать проблему, то вместе со Скриптом будете вместе искать выход, и выбирать время визита к медицинским работникам, — чуть ли не приказывая, лишая выбора и шанса воспротивиться, серьезно сказала леди-печенье. — Ты соображаешь о чем просишь? Мне проще начать искать новое жильё, чем заявиться к местным докторам, и сообщить, что у них новый пациент, который имел связь с человеческой душой. Я не отрицаю, что именно слияние с Ли раскачало мою магию, и не хочу, чтобы этот факт не отрицали другие. Когда-нибудь это пройдёт. — Это не просьба. Иначе в следующий раз может пострадать не моя рука, а дети, — разочарование в её пронзительных, измученных глазах слепило безжалостней, чем зажжённый рядом лунный камень. — Я знаю, ты очень много проводил времени со своими племянниками. Морис и Тарес очень привязались к тебе. Никто не будет рад, если ты уйдёшь — Но если это звучит как единственный выход. — Попробуй выслушать другие варианты решений, например, что может предложить тебе другой доктор. Так делают взрослые. Спокойной ночи. Под звуки её отдаляющегося шага, исчезающего за щелчком закрытой двери, гостиная вмиг потонула в вязкой тишине и превратилась в тухлую давящую воду ледяного пруда, который ощущался лучшей альтернативой душного пекла, сгорающего во сне барьера.