Gold

      Иногда Бонни Беннет ужасно жалела, что не стала вампиром, в один из миллиона раз, когда она рисковала своей жизнью, пытаясь спасти дорогих ей людей и не очень уж дорогих, будем предельно откровенны. Вампиром быть проще, можно отключить чувства. Как же ей не хватало этого пресловутого рычага эмоций клыкастых.       Она путешествовала уже больше года. Ее не останавливала не просьба друзей вернуться, какими бы хорошими побуждениями они не руководствовались. Но проблема была в том, что Бонни не могла так просто вернуться туда. Слишком больно ей было. Она не могла смотреть на горе Кэролайн — своей лучшей подруги, потерявшей своего новоиспеченного мужа, что принес себя на алтарь жертвы, обычно ее, Бонни прерогативу, ведь это Бонни Беннет синоним слова «жертвенность». На муки Деймона — ее лучшего друга, на секундочку. ЕГО лучшего друга. На сочувственную улыбку Елены, что прижималась к Деймону так сильно, что Бонни ловила себя на мысли, «и как еще не убила его». Она вернула Елену, она выдержала траур по Стефану, и она уехала. Простая аксиома, которую ее друзья принять никак не хотели.       Даже спустя год, она не смогла простить Стефана, даже его смерть не уняла боли в ее груди и не дала покоя. С сердцем Энзо, она и свое потеряла, когда его лицо покрывали серые вены, ее собственная душа разбилась, разлетелась прахом по ветру. Но она продолжала жить, как ОН и просил. Ее даже не останавливали периодически заканчивающиеся деньги. Может у нее и не было потрясающей способности вампиров внушать, но голова на ее плечах все еще имелась. Больше полугода она проработала помощницей ветеринара в Румынии, куда она купила билет сразу же после Лондона, а до него в Рим, а до Рима в Париж…. И когда ее карточка вновь пополнялась, Бонни Беннет срывалась с места — будто от кого-то опасного сбегала, а на деле от самой себя.       Ее жизнь теперь состояла из вечного бега, путешествий, скорости, лишь бы не думать. Она так боялась не успеть увидеть весь мир, до нового удара судьбы. Повторного удара она просто не переживет. Кажется, она приняла религию Кэтрин Пирс, мать ее, кто бы мог подумать. Бег от самой себя, как способ выжить. Твое здоровье, сучка Пирс, надеюсь, твои кости хорошо прожариваются в Аду.       Она выбирала страны и города наугад, просто плыла по течению своей жизни. Ей нравилось в Сербии, люди здесь были приветливыми и добрыми. И время тянулось так медленно и тягуче, что порой казалось, что магия играет с ней в свои игры. Она сняла квартирку недалеко от центра, у милой пожилой пары, которые с теплотой и уважением относились к ней — увы, Господь не послал им детей. Бонни на своей шкуре знала, насколько он жесток. Как жаль, что смириться с этим она никогда не сможет.       Бонни больше не хотела привязываться. Не к людям, не к местам. С нее довольно. Одной яркой, истинной и всепоглощающей любви в ее жизни достаточно, пусть их история и не была долгой, лишилась своего «долго и счастливо» навсегда. Но эта любовь была, она есть и сейчас, хоть ветер и развеял пепел от тела Энзо и цветов в оранжерее, унося ввысь. Этого достаточно, что бы прожить отмеренный ей свыше срок. А уж потом….будет потом.

***

      Кулон привычно ложится в руку, когда Беннет-почти-Сент-Джонс с интересом разглядывает картины в Национальном музее. — Пита Мондриана, являющегося одним из главных основателей голландского движения «Де стиль», признают гением за чистоту его абстракций и методичную практику. Он довольно радикально упрощал элементы своих картин, чтобы отображать то, что он видел, или слышал, но не напрямую, а образно, и создавать четкий и универсальный эстетический язык в своих полотнах. — Женщина экскурсовод проводит мимо очередную группу туристов.       Девушка замирает около очередного полотна и закатывает глаза. Полотна в Лувре ей нравились больше, там, по крайней мере, было понятно, где глаза, а где дерево. Да уж, абстракционизм явно не ее. — Ужасное зрелище, любимая. — Энзо, жмурится, как кот и кривится. — Лучше бы в кино сходила, а не тратила свое время на размазню, которую Лиззи и Джоззи рисовали в свои два года. А нет, они справлялись даже лучше. — Сент-Джонс закатывает глаза и встает рядом с ней, незримый не ей, ни кем-то еще. Цена за победу над адским огнем, Кэтрин и за ее отвоеванную жизнь.       Бонни теребит в руках кулон и садиться на ближайшую скамейку. К ее удивлению, скамейка совсем обычная. — Странно, что не в виде гроба, а то знаю я этих деятелей искусства. — Мужчина садиться следом. — Или в виде стульчака от туалета, жуть.       Она смеется, будто бы и правда слышала его шутку. Улыбка мужчины теплая и искренняя. Она такая красивая, его Бонни Беннет. Особенно, когда смеется. — Куда же ты двинешься дальше, любовь моя? — Как бы он хотел прикоснуться к ней, еще раз, что бы она почувствовала, что он рядом, никуда не ушел. Что она не одинока и любима им, навечно. Что ей нечего бояться, ведь впереди ее ждет интересная и долгая жизнь, хоть и без него. Мертвым известно больше, чем живым. — Россия? Греция? Амстердам? Умоляю, только не Новый Орлеан, там назревает буря, способная уничтожить все светлое в этом мире. Милая, возвращайся к друзьям.       Внезапно девушка повернула голову в его сторону. На секунду он даже дыхание задержал, неужели видит? Но она лишь грустно улыбнулась и склонила голову на бок. Вампир прикоснулся к ее щеке понимая, что она его не чувствует, но он готов был просто смотреть на нее вечно.       Телефон в сумке девушки отзывается мелодией из старого французского фильма, отчего оба вздрагивают. — Кэролайн? — ведьма озирается по сторонам, вновь останавливая взгляд на нем. — Да, все хорошо. Я сейчас в одном музее. Абстракционизм отстой. Думаю, Энзо здесь бы тоже не понравилось, — на одну секунду она прикрыла глаза, сглатывая, — он бы наверняка шутил про детские каракули или отсутствие таланта, прикрытое столь пафосным названием художественного направления, и просил бы уйти отсюда.       Мужчина горько усмехается, поглаживая ее плечо. Она знает его лучше него самого, его ведьма.       Она долгих две минуты вслушивается в умоляющий голос Кэролайн. — Я не вернусь, Кэр. Пока нет. Сейчас я просто хочу быть одна, — сама того не ведая, девушка облокачивается на скамейку и почти лежит в объятиях мужчины, а у него дыхание перехватывает от этого, и если прикрыть глаза можно представить, что все у НИХ хорошо. Они оба уехали из трижды проклятого Мистик Фоллс, поженились в небольшой церквушке во Франции, и вот путешествуют, иногда посещая не нужные им выставки. Ох, а что бы они вытворяли по ночам…. — Я хочу пожить одна, объездить мир одна. Я имею на это право, пойми это Кэролайн. И если вам так удобно, можете считать меня эгоисткой. Ваше право, но мне вот честно плевать. Передавай привет Деймону и Елене, поцелуй девочек и поздравь Мэтта с днем рождением от меня. Целую.       Она выключает телефон раньше, чем Кэролайн могла бы ответить хоть на одно слово из ее маленькой воинственной речи и прикрывает глаза. — Мне так тебя не хватает Энзо. Я готова была бы терпеть даже твои пошлые шуточки. А ты бы терпел мою стряпню, я бы даже не обижалась на твое «зелья и снадобья у тебя выходят лучше». Ты меньше всех заслуживал смерти, после всего того, что пережил, любовь моя. — Беннет из последних сил встает со скамьи и огладывается на картину. — Да, абстракционизм явно не наше.       От ее «наше» у обоих колет в груди. Даже когда Их больше нет, ОНИ есть и будут.       Она уходит, не оглянувшись, потому что, по сути, ей не на что оглядываться. Впереди сборы чемоданов и перелет в Нидерланды. Новый виток ее нити судьбы, новый побег от боли.       Энзо смотрит, как ее маленькая фигурка в красном платье растворяется в толпе. — Я люблю тебя, Бонни Беннет. И я буду ждать тебя столько, сколь этого потребуется.       Мужчина окидывает выставку в последний раз и усмехается. — А ведь «Серое дерево» тебе понравилось, не отрицай.

***

      В ее чемодане, на следующий день, станет на одну открытку больше. Серое дерево, как он и говорил, понравилось ей ровно на столько, что бы она увезла частичку Сербии с собой, в виде этого полотна, пусть и на куске картона. Пусть даже абстракционизм не ее. Но уж больно, переплетение коры на дереве, напомнило ей вены на его лице, переплетение их рук, когда она спасала все, снова, останавливая адское пламя, переплетение их линий судьбы и жизни, навсегда. А серый цвет, отражал саму суть ее души. Как удивительно, возможно абстракционизм не был любимым ее направлением, но он отражал самую суть ее жизни. Жизни без него. И ее чувства по этому поводу.