Девиации

Татсуи не было в столовой, когда Кимуру сложил первый приступ. Волк начал задыхаться, и это было так страшно, что за врачом послали мгновенно, а тот диагностировал ургентное двухстороннее воспаление легких. Кимура потел и складывался пополам из-за боли под ребрами и одновременно задыхался, отчего рефлекторно сокращающаяся в попытках накачать воздух диафрагма причиняла новую боль. Когда его укладывали в машину, его лицо скрывала кислородная маска, а от руки змеился отвод капельницы - это уже Татсуя видел сам, сидя на подоконнике. Он еще вчера вечером стрельнул у зашедшего проверить обстановку Кавады сигарету, и теперь курил в корпусе, не имея сил спуститься во двор. Он долго не закуривал, но поняв, что с того момента, как они расстались в душе, Акира не продолжал лечение и теперь мог умереть не доехав до больнице - занял на подоконнике наблюдательный пост и теперь курил неумелыми мелкими затяжками. Две недели Уэда жил как в аду. Первые три дня он безумно боялся: боялся услышать о смерти Кимуры; боялся спать по ночам; боялся любых вызовов в администрацию, даже если это Кавада хотел узнать - как он; потому что он в жизни не чувствовал себя таким бессильным. Когда Соджо вызвал Татсую к себе, Татсуя сказал начальнику СБ прекратить это. "Все потеряло смысл", - пояснил он: - "Мы расстались, Кимура в больнице, и вам больше нечем шантажировать меня." Уэда не сказал больше, но невысказанная угроза с хрустальным комариным звоном расстаяла в тишине кабинета. * * * А потом - шли дни, и ночи, но: Каваде не говорили о смерти волка; Окита больше не звал к себе; ночью никто не наваливался на него в темноте, чтобы изнасиловать. Где-то через неделю Уэда слегка расслабился; из глаз ушло безумное напряжение готового отразить атаку 24 на 7 человека. Через 10 дней он пытался выписать разрешение покинуть территорию интерната, чтобы навестить Кимуру, но ему отказали. Если бы они были одноклассниками - другое дело. Вот Курода и Такано ездили, сообщили, что - жить будет. Уэда так сильно хотел расспросить их, но волки не горели желанием общаться с вышвырнутой вон подстилкой товарища. И он не стал нарываться. Но теперь, на 15 день, он боялся только одного - взгляда Акиры. И поэтому с утра караулил старшеклассника в холле, подле проходной. Уже наступил июнь, и солнце просвечивало насквозь тонкую льняную рубашку. Кавада то же был там, спросил сурово: - Что ты здесь делаешь? - Я его жду и никуда не уйду, - упрямо ответил рыжий. Президент пожал плечами: "Дело твое" и добавил: - Тогда я пойду. Передай ему, чтобы он сначала занес выписку в мед.часть, а потом уже шлялся по интернату. Если бы Акиру попросили рассказать о том, что было с ним в больнице, он бы вспомнил только первые дни. И поэтому бы ничего не рассказал. Резко ухудшившееся состояние было настолько херовым, что на то, чтобы привести Кимуру в норму, пришлось потратить прилично времени. Последние дни, конечно, проходили для волка спокойно. Ему разве что не разрешали курить. Но он и в интернате курил не часто, а потому согласился с ограничениями. Думал об Уэде. Думал разное. Когда его увезли на скорой, мальчишка уже немного оправился, но Акира с ним так и не говорил. Идя вновь по территории интерната, Кимура прятал руки в карманах брюк. Рубашка была расстегнута, рукава - задраны выше локтей. Погода стояла теплая, а в безветренном дворе была и вовсе настоящая жара. Наткнувшись взглядом на Татсую, Кимура напряженно нахмурился, но первоклассник сам пошел наперерез, не давая красноволосому решить - хочет он говорить с бывшим любовником или нет. Уэда заступил дорогу: волнением перехватывало горло, но рыжий понимал, что другого случая поговорить у них не будет - стая не подпустит пацана к Кимуре. Рыжий ел похудевшего любовника глазами и не знал с чего начать. Он отмечал каждую трещину на губах - новую или заросшую, легкую вертикальную морщинку между бровей, когда Акира хмурится - он хотел сказать "каждый день, каждую минуту - я думал о тебе". Но сказал только: - Я волновался и соскучился по тебе. Помолчав, Акира нехотя ответил: - Я тоже соскучился. И теперь снова молчал, не двигаясь с места. Противоречивые, сука, чувства. Вроде и гордость подгоняет уйти. А вроде и две недели без Уэды... - Расскажи мне что с тобой случилось. Я хочу вернуть тебя. Но если я буду не в курсе, я это сделать не смогу. Татсуя подошел вплотную, заглянул Акире в глаза: - Давай попробуем снова встречаться. Но, извини, я не могу об этом тебе рассказать. Это условие того, что... все кончилось. Давай просто забудем об этом? - надежда и страх отказа в светло-ореховых глазах. Пальцы нервно накручивают прядь у ключицы. Что ты скажешь, Акира? Татсуя готов к тому, что Кимура просто двинет его плечом с дороги, бросит фирменное "подстилка" и уйдет в интернат, закроется от Уэды стаей. Акира вскинул руку, сминая в кулаке ткань рубашки первоклассника, и дернул пацана рывком на себя. Теперь их лица были ровно друг напротив друга и - еще ближе. Кимура щурил темные глаза, по тяжелому дыханию было понятно, что волк разозлен и от удара в морду его останавливает только одна причина. Татсуе кажется: он его убьет. Не оттолкнет плечом, а будет мудохать как Хайдэ тогда, в коридоре. Трещит ткань, и их лица оказываются так близко. - Я люблю тебя, Уэда. Уэда тонет в гневном взгляде темных глаз и кладет ладони на затылок Кимуры, прижимая вплотную к себе - лоб в лоб. Шепчет в миллиметрах от его рта: - Я так боялся за тебя. Не оставляй меня одного больше. Кимура давит в себе "А кто виноват-то в этом?". Кажется, первый раз не говорит то, что хочет сказать. И отпускает рубашку Уэды - руки сразу уходят на спину, чтобы прижать мальчишку ближе. - Не оставлю. Пошли в корпус. Эти дебилы не выгнали тебя, пока меня не было? - Это абсолютно не важно , где жить, - отмахивается Уэда на глазах у доброй четверти интерната, прилипшей к окнам выходящим на двор перед проходной, обнимая Кимуру и зарываясь лицом в его плечо: - Так даже правильней: случись что к Каваде будет меньше вопросов. Неохотно отступает, разворачиваясь так, чтобы идти рядом с Акирой, прижавшись вплотную к левому боку и крепко обнимая того за талию, засунув большой палец тому под ремень. Это ужасно откровенно и собственнически - обнимать его так: но весь интернат и так в курсе про них, и вообще - наплевать, что скажут. Кстати, про скажут - Уэда решает, что должен предупредить любовника. Сам. - Обо мне говорят. Ну, что это сделали волки, отослав психопата к Кано. Кавада попросил никак не комментировать эти слухи. Акира не комментирует услышанное. Лишь стискивает зубы. Отношения - это ужасно сложно. * * * Они ночуют в лазарете. Кавада, только увидев их вдвоем на пороге комнаты, встал и не дожидаясь выяснения отношений на тему "Какого хера он больше не живет с нами? Кто так сказал? Я сказал?" - отдал Акире ключи от палаты в мед.части. Хмыкнул, поняв, что Татсуи так и не удалось заставить волка подчинится правилам и первым делом сдать больничную выписку местным врачам, коротко прокомментировал: "Тебе все-равно туда. И до завтра я тебя не знаю, чувак". Сатоши не было, обошлись без реплик. Татсую потряхивало при мысли трахаться "туда" - с кем угодно, пусть даже с Акирой, тем более что красноволосого никто бы не рискнул назвать осторожным любовником. Кимура даже отпустил его в душ, хотя в этом не было особой нужды: Уэда ждал его, и готовился соответственно, понимая, что если они помирятся Акира первым делом трахнет его, заново присваивая себе. Просто рыжий тянул время, и в итоге Кимуре надоело, он ворвался, и сминая паническое "подожди", затыкая поцелуями, трахнул прямо в кабинке больничного душа. Под струями воды, ломая сопротивление и одновременно удерживая, прижимая к себе... А после вбивал в матрас на узкой койке, дико голодный до тела рыжего. После этого Татсую срубило на какое-то время прямо на плече любовника. Когда они проснулись, солнце уже висело низко над горизонтом. "К черту ужин" - постановил волк , вновь притягивая первоклассника к себе. "Эй, я больше не могу так," - полушутя, полусерьезно заявил Татсуя, пытаясь скинуть легшую на бедро руку. "А как можешь?" - хмуро поинтересовался Кимура. Он всегда становился хмурым, если подозревал, что ему собираются объяснить, что по каким-то причинам он не может присунуть прямо сейчас. Татсуя ничего не ответил, короткими поцелуями спускаясь от плеча волка - через черешневую косточку напряженного соска, по абрису живота - отпечатывая губы на каждом кубике прокачанного пресса, к самому паху. Пальцы обхватывают стояк, и Уэда, будто примиряясь проводит языком под потемневшей от крови головкой, задевая "уздечку" и чувствуя, как подрагивает в ответ напряженный ствол. Акира удивляется решению Уэды. Но сопротивляться не спешит. Перевалившись на спину, он подкладывает руку под голову, чтобы видеть каждое действие любовника. Есть те, кому минет нравится на равне со всем остальным, но если бы Кимуре приходилось выбирать между задницей и ртом, то он бы выбрал задницу. Собственно, он и выбирал. Но с Уэдой было по-другому. Спускающийся к паху мальчишка вызывал желание схватить его за волосы и с чувством выебать в глотку. И Акира судорожно выдохнул, когда по члену скользнул горячий язык, удерживая себя от этого желания. Татсуи еще никогда не приходилось брать в рот. Как минимум - добровольно. Чтобы самому. Он смущен собственной инициативой и сосредоточен, как любой новичок в своем деле. Он пробует на вкус и осторожно захватывает губами головку полностью, выстилая язык поверх нижних зубов - пропускает дальше, пока член не упирается в гортань. Двигается ртом по члену, благодарный Кимуре за то, что тот не спешит, пригибать рыжему голову, заставляя упереться губами в лобок и пропускать глубоко в горло. Как это уже с ним было... Уэда помогает себе рукой, время от времени выпуская член изо рта, чтобы подразнить, вылизывая уретру и теребя уздечку, а потом снова забрать в рот, посасывая до неприличных чавкающих звуков. Заведенный Кимура, скорее от вида, чем от самого минета, пропускает пальцы одной руки в рыжие волосы, сжимая их и слегка сверху придавливая. Брать глубже не заставляет, но в какой-то момент не дает выпустить, находя его краснеющие губы, обхватывающие ствол, куда более привлекательными. Акира прикрывает глаза, но взгляда с любовника не сводит. Не сдержавшись, поджимает губы, приподнимая зад и толкаясь в рот Уэды самостоятельно. Уж слишком охуенно сейчас выглядит пацан. Было что-то извращенное в том, чтобы заводиться от того факта, что любовник трахает в рот, бессознательно надавливая на затылок, толкаясь до горла. Напряженный член трется о небо и язык, Татсуя ласкает себя рукой и старается не задохнуться, когда забывшись Акира откровенно долбится в самую глотку. И не дает отстраниться - спуская. Падая обратно на кровать и расслабленно выдыхая, Акира дождался, когда Уэда поднимется к нему. Поднявшись, мальчик получил жадный поцелуй и наваливающееся сверху тело волка, быстро сменившего положения. Трахать его Кимура не собирался, а вот целовать - хотелось. Зацеловывая солоноватые губы, держит руку на его бедре. - Я чертовски соскучился по тебе,- бормочет волк, перекладываясь на бок и притягивая любовника к себе.- Кажется, кроме тебя мне действительно никто не нужен. Татсуя закидывает ногу на бедро Акиры - как можно больше тела вплотную. Уэда смотрит с обожанием, перебирает волосы и молчит. Слова переплелись и умерли, и теперь остаются только дыхание, прикосновения, взгляды. Им так много нужно наверстать; и у них бездна времени до утра, чтобы шептать в душной темноте глупые слова; слова-капитуляции - "я люблю тебя", "..никого, кроме...", "не отпущу". Чтобы после полусонного утреннего траха, лежать щекой на влажной груди любовника и слышать под ребрами сердце. Уговаривать пойти на уроки: "зачетная неделя, скоро каникулы" и снова целоваться - как выкуп за эту невыносимую, вынужденную разлуку. Обедать Кимура заявляется за их стол, и тот стремительно пустеет - они остаются вдвоем. Уэда смеется: "ты всех разогнал". Уэда говорит: "Ты ужасен", и Акира самодовольно ухмыляется "Да, детка, я такой"... И под столом кладет уверенно руку на колено. Татсуя качает головой, улыбаясь. А вечером полезет с ним на крышу - курить, целоваться и трахаться на хранящем солнечное тепло, рубероиде.