Девиации

Несмотря на поздний час, стол перед Кавадой завален личными делами выпускного потока. А сам Президент школьного совета наполовину скрыт монитором компьютера, в который, хмурясь, что-то заносит одним пальцем. Напротив, по другую сторону стола, скрестив ноги и упираясь локтями в столешницу сидит Кирияма. Рыжий минут сорок наблюдает мучения своего вожака, но не делает попыток помочь с бумагами. Кавада отрывается от экрана, откладывая очередной файл в сторону, внимательно смотрит на Сатоши поверх монитора: - Даже, если бы я получил разрешение, то все равно бы не смог поехать с тобой. Кирияма хмыкает, барабанит пальцами по столу, второй рукой подпирая подбородок. Кавада откатывается чуть назад на офисном стуле: - Я не могу покинуть интернат сейчас. Сатоши молчит. Он не просил этих объяснений - Кавада оправдывается по собственной инициативе, но рыжий не собирается с ним соглашаться и тем самым упрощать бойцу задачу. Просто сидит, смотрит и молчит. Кавада тяжело вздыхает, гелевая ручка, которую он крутил пальцами, ломается с треском. Кавада не глядя вышвыривает ее в корзину для бумаг. Сатоши встает с места, огибает стол и сдвинув папки, садится на край стола. Склоняется к Каваде, перехватывая у бойца "мышку": - Дай посмотрю. Кавада пожимает плечами: административная работа самая муторная для него часть. Сюда бы посадить Уэду, но... Сатоши тоже всегда неплохо удавалась вся такая херня: однако вице-президент появился в кабинете Школьного Совета, только окончательно потеряв Вожака. Интернат охвачен сборами: а значит - очереди в библиотеку, очереди в комендатуру общежития, очереди в секретариат и даже к факсу. А так же ведомости, выписки и списки остающихся учеников: сегодня был последний день, когда принимались заявления от родных по поводу того, где ученик проведет летние каникулы. А теперь нужно было проверить дела, убедится в наличии копии заявления в деле и поставить соответствующие ему даты отсутствия в компьютер. Оказывается, если секретариат заматывался, это становилось проблемой активистов из Совета. Об этом боец не знал. Знал Сатоши и дал Сёгу изрядно заколебаться, прежде, чем прийти, и тем паче сесть рядом. Пробежался глазами: - Ты так до завтра будешь в кнопки тыкать. Его волосы в этот момент почти касаются лица Кавады, он чует запах шампуня и никотина. Сегу тупо кивает, наблюдая изогнувшегося над столом Кирияму. Если сейчас его спросить в какой стопке дела остающихся в интернате учеников, он не сможет выбрать правильную из трех. Сатоши, наконец, выпрямляется: - Свали из кресла. И выгнав Каваду усаживается сам. - Что встал? Смотри, диктуй, я занесу в комп. Ты же не думаешь, что я собираюсь сидеть с тобой до утра, Президент? Сегу мотает головой, как будто отгоняет наваждение и берет следующую папку: Кирияма Сатоши. Даты отсутствия: 2 июля - 28 августа. Сёгу считает оставшиеся часы. Внутри Кириямы поминутно щелкает таймер обратного отсчета. Кавада: Я хочу дотронуться до него. Только один раз. Губами до виска. Приобнять за талию. Чтоб голову на плечо положил. О чем я думаю? Я никогда не хотел этого раньше, я никогда бы не отказал ему - если бы он захотел. Я и не замечал, как часто до всего этого мы касались друг друга. Оказывается, до хрена как часто. Я хочу дотронуться до него. Я почти делаю это глубокой ночью, когда он спит. Протягиваю к нему руку и замираю. Не касаясь кожи - убираю прядь со лба. Он хмурится даже во сне. Если бы он спал у меня на плече - так бы не было. Я - знаю. Если бы я только мог уехать с ним - не на пару месяцев, не на пару недель, но хотя бы на пару дней. Чтобы не было никого и ничего кроме; вдвоем кидать плоские камешки и считать сколько раз они подпрыгивают над водой. Или стоять рядом в развлекательном центре, и уничтожая пиксельных врагов, искоса наблюдать за ним. Он как-будто проваливается в другую реальность, когда играет и пластиковый автомат становится в его руках настоящим. Я так не умею: я умею разбирать и собирать настоящий. Его запах сводит меня с ума. Я не знаю, почему я так реагирую. Я отжимаюсь от пола 50 раз; раньше и тридцатка помогала от странного щемящего чувства внутри, от тягостного томления внизу живота. теперь - не очень. Надо увеличить нагрузки. Надо прожить восемь недель - без него. Это не страшно. Страшно, что он останется без меня на 56 дней. * * * Это были сумасшедшие 10 дней - Акира, зачеты, Акира, экзамены, Акира. Акира преобладал. Все свободное время они проводили вместе, и при каждом удобном случае Кимура уводил его трахаться. Оказалось в интернате полно мест, где - можно. Пару раз поздно ночью волк приволакивал Уэду к себе, и укладывал в свою койку - спать вместе. На утро Сатоши фыркал, но Сатоши всегда смотрел на рыжего, как на оборзевшую подстилку, а Татсуя не собирался вступать с ним в полемику по этому поводу. Вполне достаточно, что Кирияму затыкает Сёгу. И за всей этой учебно-любовной чехардой Татсуя даже не заметил, как пролетело оставшееся до каникул время. Даже собирать вещи он начал позже всех в комнате, пропустив завтрак. Он был уверен, что Акира тоже собирается, хотя они и не говорили о своих планах на каникулы. Уэда не хотел задеть чувства волка рассказами о предстоящем туре по Европе, и считал бестактным спрашивать у явно не богатого парня, как тот собирается провести лето. Но ему и в голову не приходило, что его, само подразумевающийся отъезд станет для Кимуры неприятным сюрпризом. Он понял это только по глазам любовника, пришедшего узнать какого черта рыжего не было в столовой. Когда Акира увидел открытый чемодан на кровати и складываемые в него вещи, он сначала просто оторопел, а потом потемнел лицом и резко развернувшись, захлопнул за собой дверь, так что посыпалась известковая пыль с потолка. Уэда хотел было бросится за ним, догнать, остановить, объяснить, но не стал: а что он мог сказать Кимуре? Мы обязаны разъехаться на лето? А то Акира не в курсе. Или - что: пообещать ему не уезжать? Но этого Татсуя не мог. Сказать ему, что он не хочет уезжать? Ну, а то волк будто бы думает иначе или ему станет легче от этого перенести разлуку? Было обидно расставаться - так, но... Уэда продолжил собирать вещи, отчего-то ощущая себя виноватым. А потом в полдень была торжественная линейка с раздачей промежуточных оценочным листов, с присутствием родителей, и последующим торжественным обедом в столовой. Уэда смотрел на учеников, многие из которых впервые с начала года были одеты по всей форме, на тихих и прилизанных хулиганов, и не узнавал интернат. Его мать, ухоженная и элегантно одетая худощавая женщина за сорок, сидела с прямой спиной, только для вида держа палочки в унизанной кольцами руке. Уэда предпочел есть и не поднимать лишний раз глаза от тарелки. Мать делала замечания тихо, но не смотря на мягкость тона, в голосе звучало осуждение. Она уже успела сделать замечание по поводу того, что он продолжает отращивать волосы, и скоро это будет уже не прилично, по поводу осанки, за положенный на стол локоть и за то, как он начал, подражая Акире управляться с палочками. Ее острый взгляд не пропустил ни одной ухудшенной манеры сына, и она каждый раз поправляла его. - Такаги передай соль. - Пожалуйста, - напоминает мать и Татсуя послушно повторяет, забирая соль: - Пожалуйста. - Спасибо, - напоминает госпожа Уэда и сыну ничего не остается, как снова работать эхом: - Спасибо. Татсуя думает, что сиди Акира за их столом и наблюдай эту сцену - он бы поржал и сказал бы что-нибудь в духе "вот откуда у тебя такие манеры, принцесса". И глумился потом при случае. Но Акиры здесь нет, он сидит дальше, со старшеклассниками и Татсуи не видать его за спинами учеников и родителей, в переполненной столовой. Он даже не знает, кто приехал за Кимурой. А час спустя он уже садится в нанятый матерью автомобиль и водитель кладет в багажник чемодан из желтой кожи. * * * - Ты это.... пиши, - Кавада говорит и не смотрит на Кирияму. Куда-то в сторону смотрит, а на Сатоши - нет. И рыжий усмехается криво, дергает неопределенно плечом, что-то среднее между "иди на фиг" и "буду". Закидывает на плечо тяжелую сумку и не оборачиваясь лезет в казенный автобус, что довезет воспитанников до железнодорожной станции. Кавада смотрит, как тот садится в автобус, как читаются острые лопатки под поношенным форменным пиджаком, и закуривает, и развернувшись, решительно уходит сразу же, как только рыжая шевелюра исчезла в утробе автобуса. Если бы он обернулся, то увидел бы, как из полутени салона его провожает не читаемым взглядом темных глаз, Кирияма. Только Кавада Сёгу никогда не обернется. Такой уж он человек.