Мы, мутанты

      И Чарльз думал. Думал с того момента, когда проводил дам и закрыл за ними дверь, и до вечера четверга.       Да, это было бы очень легко сделать. Даже не нужно использовать Церебро – достаточно будет аккуратно подтолкнуть мысли людей в нужную сторону непосредственно на совещании. Хотя Церебро всё же надежнее – резкое изменение мнения может вызвать подозрения и у наблюдателей, и у самих людей, когда воздействие телепатии пройдёт. А вот если подкинуть нужные мысли заранее, незаметно для думающих, дать им переварить их и поверить, что мысли их собственные… «За» было множество доводов. «Против» – только один. Его собственная совесть.       Поступиться которой требуется только один раз. Много ли людей сумели прожить всю жизнь, не заключив с собой ни единого компромисса?       А ведь был бы на моём месте Эрик, он бы согласился сразу и не раздумывая, отстранённо размышлял Чарльз. И вот ему не нужно было бы никаких компромиссов, потому что его совесть требует именно этого – защищать мутантов любыми средствами. Эрик… Вечный солдат на вечной войне. «Убийство Шоу не принесёт тебе мира», – сказал ему когда-то Чарльз – и ошибся. Теперь он отчётливо понимал то, что не понял тогда, не смотря на всю свою телепатию. Он, Чарльз, судил всех по себе, а ведь Эрик был другой. Он бы не смог простить, забыть и жить дальше. Победа или смерть – таково кредо Эрика, и едва ли это можно назвать осознанными выбором, просто так уж он устроен, и какая разница, кого или что за это винить: характер самого Леншерра, Шоу или обстоятельства.       Да, они оба совершили одну и ту же ошибку: каждый из них эгоценрично судил по себе, будучи не в силах представить, что другой может придерживаться иного мнения иначе, как по ошибке. Каждый рассчитывал открыть другому глаза. И кончилось всё тем, чем не могло не кончиться. Дракой на пляже, пулей в черепе Чарльза и домом в горах. А ведь могло бы быть и ещё хуже. Если бы Эрик тогда сделал то, что намеревался сделать, едва ли б Чарльз ему это простил. А если бы на Эрике не было шлема, и Ксавьер остановил его силой… Простил бы ему тогда Эрик? Но Чарльз всё равно сделал это, если б смог – он тогда был просто не в состоянии поступить иначе…       «Так почему же, – зазвучал в голове голос Эммы так ярко и отчётливо, словно она сейчас стояла рядом, – почему применить насилие к человеку или мутанту, чтобы спасти тысячу жизней, можно, а сделать то же самое ради спасения десятков и сотен тысяч – нельзя?»       Ах, как же легко было раньше, с тоской думал Чарльз, как легко было, когда они плечом к плечу с Эриком шли воевать против Шоу! Всё было просто и понятно: где-то там есть плохие парни, которых нужно остановить и спасти этот прекрасный мир, и есть они сами, парни хорошие, на которых и возложена эта славная миссия. И ведь тогда Чарльз был счастлив. Не нужно было колебаться, сомневаться, он верил в то, что нашёл свой путь и больше с него не свернёт. Рядом были друзья, впереди была честная битва, и победа в ней была полностью в их руках. А за ней – безоблачное будущее. А сейчас… Где добро, где зло? Во что верить, с кем идти?       Так может, стоит отбросить все эмоции и убеждения, раз уж они только ещё больше всё запутывают, и включить холодную логику? А что нам подсказывает логика? Что наибольшим бедствием будет война и геноцид. Которые неизбежны, если совещание закончится отказом или ничем. И способ предотвратить беду Чарльзу известен. Так не будет ли в таком случае эгоизмом и узколобостью упрямое следование своим принципам и принесение людей им в жертву?       Одни и те же мысли бегали по кругу, но окончательно Чарльз решился только накануне, когда уже стало ясно – тянуть дальше невозможно. Звонок Роберту Кеннеди, через него – звонок Маккоуну, и директор ЦРУ дал разрешение на внеплановый сеанс работы с Церебро. Его даже не пришлось уговаривать, больше того – у Чарльза осталось чёткое впечатление, что Маккоун догадывается, что именно Чарльз собирается сделать. Догадывается и ничуть не возражает. Всё же у людей, занимающихся безопасностью государства, мышление достаточно специфично. Можно считать небрезгливость в средствах достоинством или недостатком, но сейчас оно играло Чарльзу на руку.       В подземелье под зданием Управления ничего не изменилось. Всё тот же полукруглый потолок, выложенный броневыми плитами. Всё те же попискивающие, перемигивающиеся огоньками пульты и приборы. На этот раз свидетель был только один – молчаливый лаборант, который, не задавая вопросов, запустил машину. Чарльз снял с подставки шлем, надел его на голову и чуть прикрыл глаза, готовясь к знакомому чувству падения-полёта.       – Так значит, его арестовали? – спросила Рейвен.       – Да, с Траском покончено, – кивнул Чарльз. – Могу тебя обрадовать, Ангел и Азазель отомщены.       – Я бы, если честно, предпочла, чтобы он сдох.       – Рейвен, – вздохну Хэнк, – поверь, пожизненное заключение – это тоже не сладко.       – Ну, будем надеяться, что оно действительно окажется пожизненным. И что однажды политика вновь не перевернётся, и его не объявят героем.       – Не думаю, что когда-нибудь объявят героем человека организовавшего, или пытавшегося организовать убийство президента, – покачал головой Чарльз. – Это не выгодно в первую очередь элите, из кого бы она ни состояла и каких бы взглядов ни придерживалась. Тем более, о том, что Кеннеди был мутантом, никто не знает, кроме его семьи, нас с вами, да ещё теперь Гайрича. Но Гайрич будет молчать – он человек долга и понимает, что ни к чему распространять сведения, способные вызвать ненужное напряжение. И даже если нынешнее почтение к Кеннеди когда-нибудь угаснет, ещё останется государственная измена, и неоднократная. Траск ведь свои разработки отнюдь не только американскому правительству продавал. Его исследования стоили дорого, и он предлагал результаты тем, кто платил больше, не отличаясь особой щепетильностью.       – Что ни говори, а если человек негодяй, его негодяйство не ограничивается только чужаками, – проворчал Хэнк.       – А Крид?       – Крида прямо притянуть к заговору не удалось. Он твердит, что о планах единомышленника ничего не знал. Траск же раскололся, что пытался ввести его в курс дела, но тот проявил принципиальность и от помощи мутантов отказался. Даже если поверят Траску, Криду можно будет предъявить только недонесение.       – Уже не понадобится, – неожиданно сказала молча сидевшая в углу Сюзанна. – Вы слышали утренние новости? Машина Крида вчера попала в торнадо. Невесть откуда взявшееся на Восточном побережье. Он как раз ехал с допроса, когда оно прошлось по шоссе, снесло парочку сараев и… ну, что там случилось, своими глазами никто не видел. Но его автомобиль потом нашли вверх колёсами на дереве, весьма помятый. Кроме единственного пассажира никто не пострадал.       – Ах вот как… – в памяти Чарльза тут же всплыло воспоминание: угол его дома в Вестчестере, и завывающая воздушная воронка, что выплывает из-за этого угла, расшвыривая людей и машины. – Что ж, не могу сказать, будто буду горевать о его безвременной кончине.       – Да уж, – с готовностью согласилась Рейвен. – Тут впору праздник устраивать.       – А вот это лишнее, Рейвен.       – Ладно уж, не станем.       – Так значит, ваш с Кеннеди план был принят? – спросил Хэнк.       – Целиком и полностью. Так что теперь я председатель Комиссии по делам мутантов, прошу любить и жаловать. А заодно директор первой в Америке и остальном мире школы для детей-мутантов. Придётся как-то совмещать, ну да в любом случае школа откроется не раньше следующей осени, – Чарльз улыбнулся Лорне, что тихо, как мышка, сидела рядом с Сюзанной и жадно ловила каждое слово. – Считай, что ты туда уже зачислена… если твои родители согласятся.       – Ура! – сказала Лорна и торопливо добавила: – Они согласятся.       – Ты им, кстати, звонила?       – Конечно. Они передавали тебе привет. Ты не против, если они тут поживут? Ну, когда приедут в Вашингтон на наше награждение?       – Не против, – вот и хорошо, можно будет говорить с Дейнами не по телефону, а обстоятельно, с глазу на глаз. – А тебя, Хэнк, я буду рад видеть в числе учителей. И тебе, Рейвен, тоже, думаю, найдётся чему поучить детей.       – Ты серьёзно?       – Более чем. И вас, Сюзанна, я тоже приглашаю.       – Спасибо, – мисс Чен улыбнулась. – Но, боюсь, у меня нет для этого ни достаточных знаний, не достаточного опыта.       – Опыт приобретается в деле, ну а знания… Никто же не говорит, что вы должны приступать прямо сейчас. Сперва вы можете закончить обучение. Я вас субсидирую. Нам понадобятся молодые и ответственные специалисты, так что не рассматривайте субсидию как подарок, даже если откажетесь от преподавания.       – Спасибо, – Сюзанна снова улыбнулась, заметно веселее.       – А что ещё у вас там случилось важного? – снова вступил Хэнк.       – Ещё… Эмма Фрост добилась полной амнистии всех уцелевших членов Братства мутантов в обмен на координаты оставшихся необезвреженными боеголовок. Так что и она, и Янош, и Тойнби смогут вернуться к нормальной жизни, если захотят.       – А Эрик? – спросила Рейвен.       – На Эрика амнистия не распространяется. Хотя его участие в заговоре от общественности решено скрыть – чтобы не подогревать антимутантских настроений.       В комнате стало тихо – так что до собравшихся донеслись азартные возгласы Шона и Алекса, которые уже слышали новости от Чарльза, а потому не сидели в душной гостиной, а затеяли в саду игру в мяч. Потом кусавшая губы Рейвен повернулась к Лорне:       – Не хочешь поиграть с ребятами?       – Ну… – протянула Лорна, однако Сюзанна уже поднималась, потянув девочку за собой:       – Я, пожалуй, тоже поиграю. Ты же не бросишь меня одну против парней?       – Мне тоже уйти? – просил Хэнк, когда они скрылись за дверью, но Рейвен покачала головой:       – Оставайся, если хочешь. Чарльз, мы должны спасти Эрика. Мы не можем его бросить.       – Рейвен…       – Может он и преступник, но, Чарльз!.. Мы все ему обязаны жизнью, ты же понимаешь. Там, на Кубе, если бы не он, мы бы все погибли. И мы предали его! Пусть с наилучшими намерениями, но предали. Мы должны попытаться хоть немного это искупить.       – Рейвен, – Чарльз вздохнул, – ты хоть понимаешь, кому ты это говоришь? Я теперь должностное лицо. И как всякое должностное лицо, я обязан служить своему государству. Как, по-твоему, это можно совместить с организацией побега человеку, признанному государственным преступником?       Рейвен резко втянула в себя воздух, на по-человечески бледной коже её скул вспыхнули красные пятна. Но Чарльз не дал ей открыть рта:       – Да и как ты собираешься ему помочь? Ты хоть знаешь, как его охраняют? Он сейчас под зданием Пентагона, которое само по себе, возможно, самое охраняемое здание в мире. Там, на глубине ста этажей и находится комната, в которой его держат. Она была построена ещё во время Второй Мировой, когда был дефицит всего, так что никакого металла при постройке подземелья не использовалось – только стекло, песок и бетон. Кроме того, там на страже постоянно стоит целый отряд, и все вооружены – пластиковыми пистолетами, заметь. Такой пистолет не выдержит больше, чем пару-тройку выстрелов, но, учитывая, что охраны много, и стрелять будут на поражение… И везде натыкано камер наблюдения. Пускают вниз только по спецпропускам, даже не все работники самого штаба в курсе насчёт заключенного, а уж человеку со стороны попасть даже в лифт, ведущий вниз, и вовсе нереально. Так что тебе понадобиться всего-то навсего проникнуть в Пентагон, отключить или как-то перехватить видеонаблюдение, открыть лифт, что невозможно сделать без находящихся у охраны ключей, спуститься вниз, разбить стеклянный потолок камеры Эрика и вывести его наверх – и всё это в краткий срок, пока не вызвано подкрепление. Даже если ты примешь облик кого-то из охраны, в одиночку ты не справишься. Тебе понадобится как минимум один техник, который поможет нейтрализовать камеры…       Рейвен, выражение лица которой уже успело смениться с возмущённого на напряжённо-внимательное, повернулась к Хэнку и выразительно посмотрела на него. Тот опустил глаза.       – А также ещё кто-то, кто прикроет вас с Эриком на обратном пути, – делая вид, будто ничего не заметил, продолжил Чарльз. – Вероятно, телепат, который сможет отвести глаза охране. Или обладатель ещё какого-нибудь полезного дара – ну там, сделать вас обоих невидимыми, или щит от пуль поставить… И это, заметь, я набросал самый грубый и приблизительный план, но уже ясно, что трудностей и опасностей вас ждёт – куча. Нет, Рейвен, тебе ни в коем случае нельзя поступать опрометчиво.       – Ничего, – повеселевшая Рейвен прямо-таки светилась энтузиазмом. – Риск – дело благородное. И времени у нас полно, верно?       – Да, казнить его точно не собираются, так что торопиться некуда. Пожалуй, – и Чарльз преувеличенно тяжело вздохнул, – мне стоит построить в школе ещё одно Церебро. Чтобы присматривать за своей непутёвой сестрой. Я же не могу допустить, чтобы она из-за своих криминальных наклонностей попала в неприятности?       – Не можешь, – подтвердила Рейвен, в то время как Хэнк кинул на Чарльза жалобный взгляд. – Ну что ты, Зверь, нос повесил? Вспомни, мы же мутанты!..       – И должны этим гордиться, да?       – Именно. Мы, мутанты, покажем людям, какими надо быть! Никогда не пожалею, что родилась такой, какая я есть.       – И правильно, – согласился Чарльз. – Надо принимать себя со всеми своими достоинствами и недостатками. Только тогда мы сумеем сделать себя лучше.       – Ох, Чарльз, ты, всё-таки, прирождённая нянюшка. Пошли, Хэнк. А то мы с тобой даже нормально не говорили ни разу с тех пор, как нашли Чарльза.       Они вышли, и Ксавьер с улыбкой проводил их взглядом. Не было сомнений, что для Рейвен уговорить Хэнка помочь – дело техники, и разговор надолго не затянется.       Что ж, они все сделали что могли и что должны были сделать, а впереди ждёт ещё множество дел, в этом Чарльз не сомневался. Ведь это лишь первая победа, и борьба далеко не закончена. Сторонники Крида, «Друзья человечества», не сдадутся просто так, и с ними ещё будет много хлопот. И с политиками нужно держать ухо востро, искренних сторонников, таких, как Роберт Кеннеди, у мутантов немного, а остальные если и не боятся, то всё равно не особо доверяют, так что нужно подумать, чем их можно заинтересовать, чтобы обеспечить себе поддержку. Нужно будет организовать агитационную компанию по борьбе с расизмом, чтобы снизить страх простых людей. Нужно что-то думать в связи с обещанием создать из мутантов службу по борьбе с преступлениями в среде мутантов, да и прочие силовики, не только Маккоун, уже наверняка прикидывают, как можно использовать мутации к своей выгоде. Нужно, в конце концов, решать текущие дела – выпускать мутантов из лагерей, организовывать поселения для тех, кто не захочет или не сможет вернуться домой, налаживать простую мирную жизнь. Что, наверное, почётнее всего. Да, работы – край непочатый.       И всё же Чарльз позволил себе эти мгновения передышки в тихом доме, в спокойствии и одиночестве. Всё-таки Рейвен права – ни за что на свете он не согласился бы стать кем-то другим. Кто-то, как Хэнк, может хотеть избавиться от своей мутации, и Чарльз им не судья, но его судьба, в конечном счёте, сложилась именно так, как должна была сложиться. А сложись она иначе – он продолжил бы борьбу, пока не добился б своего или не погиб, завещав другим продолжить своё дело. Дело, которое могут сделать только такие, как мы, потому что кроме нас – некому.       Мы, мутанты…