Original sin

Уиллу неприятно и страшно говорить с людьми, смотреть им в глаза и отвечать на рукопожатия, и поэтому он отводит взгляд, надевает очки и прячет руки, когда к нему обращается кто-нибудь. Особенно Джек. Уиллу слегка за тридцать. Он работает преподавателем в Академии ФБР — на его взгляд, эта профессия не требует общения, в ней важно только желание рассказывать, а ему этого и нужно. Раньше Уилл чинил лодочные моторы, ещё раньше — состоял на оперативной службе. И ушел потому, что увидел слишком много тьмы. Настолько много, что тьма поселилась в нём. Джек Кроуфорд приходит к нему однажды после занятий и просит вернуться. Ты нам нужен, Уилл, говорит он. Ты ведь лучший, Уилл, настаивает он. Глава поведенческого отдела ФБР убежден, что незаменимые есть. И Уилл возвращается. Просто потому, что может то, чего не может никто больше, — действительно стать убийцей. В своём воображении. Он прекрасно осознает: единственное, чего хотят от него абсолютно все, кого он встречает, — выяснить, как он мыслит. Уилл не говорит, что просто видит все своими глазами, будто это происходит с ним самим. Не говорит, что на время фактически становится этими людьми — убийцами, насильниками, психопатами — и мысленно убивает каждую их жертву своими руками. Иногда он чувствует, что сам превращается в одного из них. Уилл выходит из отдела поздним вечером, после очередного дела, и его одежда запачкана кровью — сегодня он побывал в шкуре убийцы-каннибала и всё ещё чувствует металлический привкус на языке. Его старенький вольво в ремонте, и он думает о том, как далеко ему добираться домой и что редкое такси подберёт такого пассажира. Подходит к дороге, машет рукой проезжающим машинам — и ни одна, конечно же, не останавливается. Начинается дождь. Уилл мокнет, понимая, что шансов поймать такси у него теперь ещё меньше — какой водитель захочет испачкать салон? — но надеется, что вода хотя бы спрячет следы крови на его одежде. Коллеги давно разъехались по домам, и беспокоить их ему не хочется. Он остался бы ночевать в участке, но дома его ждут собаки — шесть разномастных шерстяных клубков, которых надо накормить и выпустить погулять. Уилл любит собак. Наверное, больше всего в своей жизни. Он уже почти решается идти пешком, как перед ним тормозит черный бентли — стоимостью, наверное, в дом Уилла. Уилл щурится, рассматривая авто. Потом недоверчиво моргает, смахивает с ресниц дождевые капли и делает шаг к машине. Открывает заднюю дверь и слышит отвратительный хруст — он наступил на майского жука, невесть как оказавшегося в дождь на мостовой. Уилл тупо смотрит себе под ноги, и ему кажется, что это хрустит его собственный скелет, сминаемый чьим-то тяжёлым ботинком. — Вы садитесь? — спрашивает водитель. Уилл трясет головой — наваждение исчезает, в голове остаётся свинцовая тяжесть, во рту — сухость, как после похмелья. — Мне нужно в Вулф Трэп. И… простите, боюсь, я испачкаю вам что-нибудь. — Не имеет значения, — мужчина за рулем приглашающе машет рукой, поворачивает голову в его сторону, и Уилл невольно отмечает тщательно уложенные волосы и ухоженную, гладкую кожу. — Не оставлять же вас под дождем. Можете сесть впереди. Уилл отряхивает ботинки, стукнув одним по другому, и забирается на заднее сиденье. Машина трогается, и водитель высматривает его в зеркало заднего вида. — Почему не сели рядом? Не любите людей? Уилл молча пялится на аккуратно причесанный затылок и думает, что его, похоже, пытаются анализировать. — Не люблю вынужденное общение с ними. — Это не очень вежливо. Особенно когда вас соглашаются подвезти поздно вечером, не спрашивая, откуда на вашей одежде кровь. Уилл невольно вздрагивает — ему казалось, он настолько промок, что крови уже не видно. — Но вы ведь этого и хотите — спросить? — Услуга за услугу, — водитель улыбается, Уилл замечает это в зеркале. — Поговорите со мной. Говорить не хочется, но ему очень нужно попасть домой, к собакам. — О чем? — Для начала хотя бы скажите своё имя. Вежливость, с которой к нему обращаются, раздражает и нервирует. — Уилл Грэм, — резко и коротко бросает он. — Рад познакомиться… — водитель медлит, будто пробуя имя на вкус, — Уилл. Меня зовут Ганнибал Лектер. Просто Ганнибал. «Серьёзно, рад?» — хочет язвительно переспросить Уилл. Он уже не помнит, когда кто-то на самом деле был рад общению с ним. Все это время он смотрит в окно. Две прозрачные капли бегут по стеклу, оставляя на нем почти параллельные дорожки, и он невольно думает, какая из них доберется до края первой. — Странное имя. И акцент тоже. Водитель хмыкает. — Я литовец, — говорит он так, будто это объясняет вообще все происходящее в мире. Уиллу кажется, что ухмылка его больше смахивает на самодовольную улыбку. — И что привело вас в Штаты? — Вынужденные меры продолжать существование. — Звучит паршиво. — Ощущается ещё хуже. — Охотно верю. Капли ползут по стеклу, слегка подергиваясь в такт движению машины. Та, на которую поставил Уилл, конечно же, медлит. — И как вам здешнее существование? Ганнибал пожимает плечами: — Сносно — не более того. — О, — произносит Уилл, красноречиво оглядывая салон дорогого авто. — Сносно. Да, вижу. — Не видите. Не хотите увидеть. Уилл смотрит в его затылок — теперь уже заинтересованно. Пытается прочесть его, как делает обычно с людьми… и не может. — И что же я не хочу увидеть? — То, что не на поверхности. Они молчат. Автомобиль тем временем намертво застревает в пробке — Уилл видит в лобовое стекло, что впереди какая-то авария, и длинный хвост из машин всех мастей и марок тянется так далеко, будто никогда не кончится. — Я работаю с людьми, — говорит Ганнибал. — В моем прошлом я бы никогда не стал этого делать — в привычном смысле слова. — Здесь не ваше прошлое. — Да. И здесь мне это нужно. Уилл смотрит в окно — его капля совсем отстала от соперницы и не собирается двигаться с места. Точно так же, как и их машина в пробке. Он вздыхает, не отводя взгляда. За стеклом мерцает размытыми огнями светящийся ночной город. — Вы говорите «нужно», будто это какая-то жизненная необходимость. Ответа он не получает. Водитель сидит неподвижно в своём кресле — то ли думает о чем-то, то ли медитирует, то ли спит. Уиллу почти все равно, возникший было интерес снова гаснет, но пробка на дороге начинает медленное движение вперёд, и им уже сигналят — нервно и настойчиво. — Эй… — произносит Уилл громким шепотом. Протягивает руку, чтобы потрясти за плечо, но всё же убирает ее. — Мистер Лектер! Голова Ганнибала повернута к окну, и в отражении Уилл видит, что глаза его открыты. Даже неверный отблеск в забрызганном дождем стекле передает отсутствующее выражение его лица. — Ганнибал… — произносит Уилл и быстро, словно боясь передумать, касается его плеча. …Он видит. Раскрашенные лица, белые рубахи, солнце в волосах. Большой колодец костра, огонь до небес, вытоптанная трава под ногами. Чьи-то отрубленные головы, белые кости, белые черепа. Кровь на руках, кровь на тонкой льняной ткани, кровь повсюду — заливает землю, блестит на брёвнах, алыми всполохами стремится в небо. И небо кажется черным по сравнению с ней. Люди славят древнего бога смерти, воздавая ему дань, дабы бог был благосклонен к ним. Пьют вино и льют кровь в его честь. Видение проносится перед глазами — живое, настоящее… пугающее. Уилл отдергивает руку и вжимается в спинку сиденья, тяжело дыша. Ганнибал наконец отрывается от созерцания дождливого города за окном и тянется к рычагу переключения передач. — Что увидели? — спрашивает он, когда машина трогается с места. Уилл молчит, вжавшись спиной в кресло. Потом снимает очки, протирает их и возвращает обратно. Руки его почти не дрожат. — Как-то раз мой дед говорил, что видел человека, похожего на Одина, — нервно усмехнувшись, наконец произносит он. — Как будто тот сошёл с картинки. Борода, повязка на глазу, седые волосы… Мне было десять, и я смеялся. Ганнибал молчит — Уилл видит в зеркале, как он улыбается. Только не может понять, какая это улыбка — грустная или веселая. — Если есть Один, почему бы не быть и другим… Много в Штатах таких, как вы? — Нет, — качает головой Ганнибал. — Совсем немного. Из моего края — только я теперь. Уилл слышит горечь в его голосе. — Многие полагают, что боги всемогущи… — Всемогущи, — презрительно кривится Ганнибал, и его лицо искажает гримаса ярости. — Будь я всемогущ, подбирал бы я попутчиков на дороге? Принимал бы в своём доме каждого, кто ко мне приходит? Чтобы существовать, богам нужна вера. И последователи. — Вы психотерапевт или психолог, — задумчиво произносит Уилл. Страх внутри постепенно отступает — вместо него приходит заинтересованность. — Потому что вам нужны чужие эмоции. Вы питаетесь ими. — Не только ими. — Не только… Уилл придвигается ближе к переднему сиденью, закрывает глаза и кладет ладонь на плечо Ганнибала. …Он видит тонкие пальцы в крови, разрывающие на части тёплое мясо. Видит клыки, видит лицо, перепачканное красным. Видит, как на снегу расцветают алые бутоны от летящих в разные стороны кровавых брызг. Он видит, как богу смерти приносят жертву. — Все это существует лишь в моем Дворце Памяти, — грустно говорит Ганнибал. Пальцы Уилла накрывает его ладонь — жёсткая и прохладная. — В этом мире все иначе. — В этом мире нет веры и последователей — но есть кровь, — шепчет Уилл почти неслышно и осознает: убийца, которым ему пришлось стать сегодня, сидит перед ним — протяни руку, поймай. Осознает и не делает ничего с этим. В ответ на слова и мысли ему достаётся лишь маленький кивок и странная полуулыбка. Уилл молчит весь остаток пути. Он думает, что бог смерти отыскал его по запаху крови — не только​ той, что запятнала его одежду.

***

На следуюший день Уилл возвращается домой ещё позже. Машину вернули из ремонта, и он рад хотя бы этой перемене. Из головы его не идут вчерашние образы. Тонкие пальцы в крови, огонь до небес… Возле дома его ждёт Ганнибал. Уилл подходит к нему и берет за руку — совершенно спокойно, будто нет ничего естественнее, чем встретить древнее божество у себя на пороге. Уилл не удивлен тому, что он приехал. — Здравствуй, — говорит Ганнибал. — Я ждал тебя почти четыре часа. Уилл виновато улыбается и объясняет, что задержался на работе — снова. Они вместе входят в дом, и их встречают довольные, радостные псы. Уилл гладит каждого, треплет по холке, а потом выпускает гулять. — Они всегда возвращаются, — говорит он скорее самому себе, чем Ганнибалу. — Они всегда со мной. Ганнибал кивает, улыбаясь, и спрашивает, можно ли ему принять душ. «Зачем?» — хочется сказать Уиллу, но он лишь молча отводит его в ванную, смежную со спальней. Ему страшно от осознания того, что он хочет сделать. Что собирается сделать. Уилл стягивает с себя ботинки и брюки, устраивается на кровати, и его руки замирают над пуговицами рубашки. Ганнибал выходит из душа совершенно обнаженным — прозрачные капли скользят по коже, волосы темные от воды. Уилл рассматривает его тело, и ему оно кажется красивым. — Вы… — он сглатывает, пытаясь протолкнуть комок в горле, и наконец произносит то, что хотел сказать, когда они вместе переступали порог его дома. — Ты… всё-таки приехал. Ганнибал подходит ближе. Стоит у кровати, протягивает руку и осторожно гладит его по голове — прикосновения тонких пальцев успокаивают и согревают. Уилл помнит, что точно так же его гладила мать в далёком детстве. — Ты меня ждал, — тихо говорит Ганнибал. Уилл прижимается щекой к его животу, трётся щетиной о влажную кожу, и ему хочется языком собрать с нее прозрачные капли. Плечом он чувствует возбуждение Ганнибала. — Не надо бояться, — шепчет он снова. Уилл нервно улыбается, не глядя на него. Ганнибал медленно проводит членом по его губам, и Уилл закрывает глаза. Ганнибал входит в его рот, поглаживает пальцами его волосы, перебирает кудри и смотрит сверху вниз — жарко и жадно. Потом он говорит, что ждал Уилла больше сотни лет, тянет его голову на себя, входя глубже, насаживая его на свой член, и Уилл слегка хрипит, задыхаясь, и пытается отстраниться. Ганнибал позволяет ему это сделать. Садится на край постели, прижимает свое лицо к его небритой щеке и принимается за его рубашку, так и не расстегнутую до конца. Потом опрокидывает его на спину. Кончик языка скользит по телу Уилла, по плечам и острым ключицам, по груди и выступающим рёбрам — вниз. — У тебя шрам на животе. Откуда? Вопрос застаёт врасплох. Уилл щурится, приподнимаясь на локтях, смотрит на Ганнибала, встречается с ним взглядом и хмурит брови. — Старый друг оставил на память, — бормочет он невнятно, смутно вспоминая что-то темное из прошлого. В этой темноте он уже не может различить лица. Ганнибал касается языком кривой белесой отметины, и мышцы живота сводит судорогой. — А мы должны вообще это делать? — шепчет Уилл, дыша прерывисто и хрипло, почти задыхаясь, потому что рука Ганнибала лежит на его члене и мешает сосредоточиться. — Если ты запомнишь, что никому ничего не должен, все станет намного проще, Уилл. Произнося это, он сжимает в пальцах и обхватывает губами его член — Уилл судорожно вздыхает, и ему не кажется это чем-то неестественным. Во рту у Ганнибала жарко и хорошо. Уилл ни о чем не думает, когда запрокидывает голову и закрывает глаза. У него остаются только эмоции и ощущения, и он отдает им себя без остатка. Ганнибал, выпуская его изо рта, облизывает свои пальцы — Уилл этого не видит, но замирает, когда они, прохладные и мокрые от слюны, легко касаются его и входят в тело. Замирает и почти не дышит. — Ты боишься, — грустно произносит Ганнибал, потираясь гладкой щекой о его живот в районе длинного кривого шрама. — Ты думаешь, ты один в своей темноте. — Разве нет? — Я буду в ней с тобой. Если захочешь. Ганнибал тянется к его лицу, касается губами щетинистого подбородка и плавно входит — Уилл проглатывает судорожный вздох, тело выгибается навстречу Ганнибалу, и Уилл хватает его руками, притягивая ближе к себе. Он не чувствует боли, но ему кажется, что из него выбивают, вырывают с корнем все то, чем он жил прежде. Все, что он думал прежде. И ещё — что если сейчас кто-нибудь покажет ему новый путь, он будет к этому готов. Только все же не кто-нибудь. Ганнибал движется в нем плавно и размеренно, позволяет привыкнуть к новым ощущениям, и Уилл благодарен за это. — Что ты чувствуешь? — шепчет ему бог смерти, дыша в волосы, прикасаясь подбородком к его лбу. Уилл глубоко втягивает ртом воздух, и это заглушает длинный стон, слетающий с его губ. — Тебя. Я чувствую тебя. И всё. Голос срывается, переходя в хриплый шепот. Ганнибал целует его в лоб. Потом в висок. В небритую щеку. В шею. Движения его изящны и красивы, действительно красивы, но красота эта пропитана древностью — горьким дымом кострищ, металлическим привкусом во рту… — Огонь и кровь, — шепчет он, и его дыхание обжигает, словно горячий воздух над костром. — Это так красиво — огонь и кровь… — Часто тебя сжигали? — Уилл и сам удивлен, что какие-то мысли ещё остались в его голове. — Ни разу. Всегда сжигали только для меня. И Уилл верит. Смотрит в странные глаза с золотистыми ободками вокруг зрачков, чувствует века, увиденные ими, и верит. …Проходит не меньше часа, прежде чем Ганнибал длинно кончает ему в горло — обжигающе и пряно на вкус.

***

Ночью они занимаются любовью снова. Уилл просыпается в половину четвертого — или пятого? — уже возбуждённым, с ощущением горячих губ на своём члене. Дёргается в сторону от неожиданности, и Ганнибал хватает его за руку, сжимая ладонь успокаивающе и почти нежно. — Тихо-тихо, — бормочет он, проводя по члену языком. Уилл вздыхает и гладит его волосы. — Через столько лет… ты первый, кто меня принял, — Ганнибал тянет его на себя, опрокидываясь на спину и разводя свои бедра в стороны, чтобы он мог устроиться между ними. — Я тоже хочу тебя почувствовать. Уилл нервно кусает губы. Смотрит на него и говорит, что никогда прежде не делал ничего подобного. — Ты же знаешь меня, ты же видел, — шепчет ему Ганнибал. — И чего-то боишься… Он не даёт ему запаниковать сильнее, поймав его ладонь и погружая его пальцы себе в рот, скользя языком между ними. У него красивые, четко очерченные губы, и Уилл, как зачарованный, наблюдает за его действиями. Ему внезапно хочется поцеловать, он тянется к его лицу, и Ганнибал касается его губ своими, языком обрисовывая изящный контур. Уилл опускает ресницы, когда Ганнибал, направляя его ладонь, вводит в себя его пальцы, задает своей рукой неспешный ритм, не разрывая длинного поцелуя. Уиллу странно и неловко, но прекращать почему-то не хочется — он только сильнее жмурится, отдавая контроль в руки Ганнибала, и нервно вздрагивает всем телом, когда Ганнибал шепчет ему: «Сейчас…» — Что — сейчас? — переспрашивает он зачем-то, отчаянно не желая открывать глаза. Древний бог смерти выгибается под ним и смеётся, не отвечая. Уилл замирает неподвижно, ждёт пять секунд, десять, а потом резко входит в него, задержав дыхание и стиснув зубы. Он чувствует горячее тело под собой, чувствует себя в нем, и ему становится смешно оттого, что минуту назад было так страшно. Он упирается руками в плечи Ганнибала. Движения плавные и осторожные — привыкнуть к ощущениям, насытиться медленной близостью, чтобы потом, входя и выходя почти на всю длину, заставить Ганнибала вскрикнуть, запрокинуть голову и закрыть глаза; заставить кричать древнего бога — ведь это не каждый может. Но Уилл всему и всегда учился быстро. Он выскальзывает из тела под собой, прижимается к животу Ганнибала, не прекращая движений, и их члены соприкасаются — горячая плоть к горячей плоти. Уилл тянется рукой вниз, ласкает их обоих одновременно — и ему кажется, что они становятся единым целым. Ритмичные движения, приправленные прикосновениями теплой ладони, выбивают из головы все лишнее — остаётся только чистое, неразбавленное чувство себя и чужого разгоряченного тела, касающегося кожи, обжигающего. Уилл сжимает оба члена сильнее, выгибаясь в спине, Ганнибал тянется к его горлу, скользя пальцами по вытянутой руке, которой Уилл упирается ему в плечо. Длинные пальцы поглаживают ямку между ключицами, острый кадык, щетинистый подбородок, чуть сжимаясь на уровне гортани. Уилл выдыхает с длинным стоном, и они кончают одновременно, долго и яростно. Уилл впивается в Ганнибала пальцами обеих рук, пытаясь не упасть ему на грудь, склоняется над ним, вжимая в постель его плечи. Ганнибал почти нежно зарывается в его волосы и настойчиво тянет на себя. — Грядет битва, — шепчет ему в ухо. — Пора определиться, на чьей ты стороне. Уилл размазывает рукой сперму по его животу и целует его, тяжело и хрипло дыша. На его губах никогда прежде не было такой улыбки, как сейчас.

***

Дом оцеплен по периметру, доступ закрыт, журналисты сверкают голодными глазами за ограждением. Уилл стоит рядом с Джеком, и вокруг них суетятся люди — только Уиллу нет до них дела. Перед ними обезглавленное и вскрытое тело женщины. Брызги крови повсюду — издалека их даже можно принять за цветы. — Наш каннибал? — спрашивает Джек мрачно. Уилл не смотрит ни на труп, ни на Джека. На губах его лёгкая ухмылка — не заметишь, если не знать, почему он улыбается. — Это жертвоприношение. — В Балтиморе завелась секта фанатиков? Уилл качает головой. — Нет, Джек. Эта кровь — часть древнего обряда. Старые боги набирают силу. Джек слушает его и кивает, хмурясь. Джек всегда много слушает и мало говорит. А понимает и того меньше. Уилл поднимает глаза, смотрит на обезглавленное тело и думает о том, кого принесет в жертву следующим.