***
Сентябрь 1606 год. Прошел целых полтора года со дня казни шехзаде. Мехмеда ничего не интересовало, кроме войны с Австрией которая вот вот уже подходила к концу. Он чувствовал и паши говорили об этом. С Гюль он почти не виделся, да она не очень то и хотела видеть его и совсем не искала с ним встречи. Он, конечно, был немного удивлен, но и силой не заставлял. У него на это был гарем из 85 хатун и Арсугюнь. Лишь с большей силой Гюльсечиль давала девушкам противозачаточное, помня о смерти шехзаде Селима. — Больше никто не умрет. — это она повторяла как мантру каждое утро и каждый вечер перед сном. Гюльсечиль выросла и резко постарела душой. Ее ничего не радовало, и каждый день проходил в муках и раздумьях. Через два месяца в ноябре был назначен никях ее младшей Нуртен султан. И все ее время проходило в подготовке. Во владениях Валиде тихо и спокойно: только ее покои, султанши и шехзаде. Да и то скоро Нуртен покинет дворец, уезжая вслед замужем. Куда? Пока еще никто не знает, но султан Мехмед подарит ему новую должность и назначение, как только свершиться обряд. В стороне Гезделер почи никого: Ягмуркиз и Арсугюнь с сыном. В гареме всего 85 наложниц, калфа, хазнедар и лекарша. Вот и весь штат. Порой казалось, что дворец вянет, угасает, тонет в болоте. Ненависть, молчание, едкие наговоры и тишина. Гюль тайно вышла из дворца. Султана еще не было в столице. Он как раз только покинул Топкапи, чтобы воссоединиться со своими войсками. Она ехала по темным улочкам Стамбула в неприметной карете, в просто одежде, прикрыв вуалью лицо. — Приехали, Валиде. — объявил давно уже преданный ей Каракюрт ага. — Смотри, там никого нет? — Сейчас…- он высунулся в приоткрытую дверь и поглядел по сторонам. Гюль осторожно спустилась с не устойчивых перекладинок кареты вниз на землю. — Ох, страшно и холодно здесь. — Не бойтесь, госпожа. Здесь верные нам люди. Хасеки прошла в небольшой двухэтажный домик и поднялась по скрипучей лестнице. Дверь тоже скрипнула, и она оказалась внутри. — Госпожа Гюльсечиль. — ее поприветствовал стоящий в дальнем углу комнаты, где находился камин. — Куюджут Мурад паша. Я рада, что Вы откликнулись на мою просьбу и тайком приехали. — ДА, Валиде. Ехал почти без остановок. И обратно так же. Сами понимаете, мне нельзя покидать санджак, вверенный мне повелителем, иначе подозрения вызову. — Не секрет, что мы с повелителем не в лучших отношениях. Наверняка тебе Айтен султан рассказывала. После той казни шехзаде Селима, одна мысль быть с ним рядом просто заставляет меня дрожать. Каждый прожитый день я молюсь вечером, чтобы история не повторилась. — Валиде, ваши шехзаде послушны Вам и верны султану. Вряд ли кто-то из них… — Сами нет, я уверена. Но знаешь, паша, змей и предателей полно крутиться возле трона, кто-то нашепчет, кто-то соврет, кто-то придумает. Вот и меня не покидают эти мысли. Я уже пережила смерть детей. Переживала с султаном за его детей, но мы пошли разными путями. И что он так поступит со своим сыном, никогда бы не подумала. Но я о другом. Повелитель недоволен Дервишем Мехмедом пашей, Великим Визирем нашего государства. Я приложу все усилия, чтобы это недовольство возросло. Возле султана должны быть преданные мне люди, моя дочь приедет, и мы будем все стеной стоять, охраняя и защищая моих шехзаде. — Валиде, я…очень благодарен. Такой пост… — Ты будешь его достоин. Я уверена. У тебя столько соратников, что мы не дадим никому и никогда больше покуситься на жизнь моих детей. Не позволю. Гюль осталась довольна встречей, и кажется, какие-то продвижения во власти начались по ее хотению. Теперь ей действительно становилось страшно: она маленькая девочка, наложница, любимица, хасеки, мать никогда не совалась в политику своего султана. А теперь ей приходиться пачкаться в этой грязи, в этом ужасе и беспросветной тьме. Теперь Гюль как никогда крепко стоит на своих ногах и абсолютно уверена в своих действиях, поступках и целях. И так будет всегда!***
Наконец-то 11 ноября 1606 года был заключен столь долгожданный Житваторокский мир. Стамбул праздновал победу и возвращение султана Мехмеда в столицу. Город гудел, город шумел, радовался и праздновал, несмотря все же на холодную погоду. Гюль пересилила себя и вошла в тронный зал для приветствия султана. Мехмед гордо входил в залу, крепко сжимая в руке рукоятку меча, торчащего из-за пояса. Она стояла первая, рядом с ней шехзаде Ахмед. Затем Нефисе султан, которая гостила во дворце, Ягмуркиз. По другую сторону Арсугюнь с шехзаде Яхъей. Кроме приветствия Мехмед от своей хасеки так ничего и не добился. Все остальное время она просто стояла молча, опустив глаза в пол. Султан кивнул головой в знак того, чтобы все удалились. А через месяц Гюль все же добилась назначения Куюджута паши на должность Великого Визиря, уличив Дервиша пашу во взятках, за что он и был обезглавлен на площади. Теперь Гюль готовилась к приезду своей Айтен во дворец который предложил султан. Дворец Кючюксу стоял по другую сторону Босфора примерно минут в сорока езды от Топкапи в карете. Довольно большой одноэтажный, находящийся в непосредственной близости к воде. Лишь небольшая полянка, забор и посыпная дорога отделяла его от Босфора. Гюль приказала его мыть. Чистить и обустраивать, так как дворцом давненько никто не пользовался и жили там всего лишь три смотрящих за садами. Паша уже был рядом с повелителем, и Гюль была возможность так же всеми правдами перетащить и второго зятя — Маршалы Халила. И это становилось все более возможным.***
В январе Айтен прибыла в столицу вместе с единственным шестилетним сыном Аббдалой. Она приехала в Топкапи, а их вещи подвезли сразу в тот дворец. Гюль укутана тепло, она стоит в летнем павильоне и ждет когда подойдет султанша ближе. Айтен поклонилась матери, а та ее крепко крепко обняла. — Дочка, моя красавица! Как я соскучилась. Моя луноликая, мой свет. Аббдала! Мой сильный и смелый внук. Гюль обняла мальчика, явно похожего на отца как две капли. — Валиде, а мы теперь будем рядом жить. –заключил мальчик. — Да, я знаю. Ты не представляешь, какой красивый дворец я подобрала вам. — Большой? — Не очень, но на берегу Босфора. И когда прилив летом, вода прям до самого забора течет. Можно будет кораблики пускать прямо у дворца. — Валиде! — мальчик аж взвизгнул от радости и обнял хасеки за что достал. — Вижу что рад. Вижу, мой родной. Все будет, обещаю. А сейчас во дворце все готово, я вас голодными и уставшими не отпущу. Они вошли во дворец. Гюль была очень рада и пожалуй на душе впервые за долгие годы было так легко и тепло. Она искренне радовалась дочери, и даже немного чувствовала себя перед ней виноватой. За ее замужество. Они расслабились после хамама и сидели в покоях Валиде, пили чай и кофе. Было хорошо и спокойно. Сегодня в этих покоях натопили камин очень жарко, ведь все же зима на дворе. Мальчики носились рядом, шушукались, обсуждали. А Гюль со своей Айтен сидели рядом. — Родная, как ты? — Все хорошо. Теперь я буду рядом. А то мой супруг Мурат паша говорил. Что Вам одиноко. — Да, есть такое. При мне ведь только мой Ахмед остался. Но он мальчик, у него другие увлечения. Здесь ни осталось почти никого из моей юности. Да и вообще дворец вымирает. Тут осталось всего 85 девушек, не считая меня и Ягмур с Арсугюнь. В этом адском котле... — Они все не уймутся? — Пока тишина. Да и внимания я не обращаю. Кто они такие? Хотя… — Что? — Арсу не так уж и проста. Нос задирает, врет, клевещет, а я ничего поделать не могу. — Почему? — А ты не догадываешься? Султан крепко влюблен. Прошло уже четыре года, а она все еще в его сознании. — При таком раскладе, где же детки? — Айтен, ты забываешься — я пока Валиде. — Не будем о грустном, Валиде. Расскажите лучше как брат поживает? Как Осман? — Знаешь, хорошо. Пинарсу не оправдала моего доверия, теперь там мои глаза Умутайсли. А после смерти Дамата Ибрагима паши лалой моего льва стал Кара Давуд паша. Но меня он не устраивает. Хочу подобрать сыну другого. — Получиться? — А вдруг. ОХ, девочка моя, придется приложить усилия. С моим шехзаде, к тому же наследным должен быть только лучший паша как в военном так и в политическом деле. И это уже не шутки. — Вы так боитесь? — А нет повода? Или ты забыла смерть шехзаде? — Благо он был не Ваш. — Айтен! Что за слова? Все равно он был твоим братом. — И я это понимаю. Но мы столько смертей братьев и сестре пережили… К тому же, он от другой матери. Я буду в панике, если моего… — Даже думать не смей! — Простите. Давайте пить чай и отдохнем. Завтра мне возвращаться в новый дворец.***
Сентябрь 1607 год. Гюльсечиль прибывала в Сивасе, молилась в тюрбе шехзаде Баязета, его детей и Дефне султан. Там же похоронены и все умершие шехзаде Мехмета. Она взяла с собой Айтен султан и шехзаде Ахмеда. Его то султан не хотел выпускать из столицы, но по настоянию дочери и хасеки, все же согласился. С ними напросилась просто гостившая в Топкапи и Хатидже султан, дочка Ягмуркиз. А ее вот брать сама хасеки не хотела, но Мехмед настоял. В Сивасе тепло, тихо и спокойно. Рядом с тюрбе построена небольшая мечеть, ее строительство начала Дефне султан, но не успела. Зато закончила Гюльсечиль, тем самым успокоив и свое сердце. В Сивасе она молилась с большей горечью, чем в Айя Софие. Она боялась этого места и любила одновременно. Место захоронения расширилось: раньше маленькие неизвестные могилки, а теперь все же строение с другими могилами. — Валиде, поедем во дворец. — тихо шепнула на ухо Айтен султан. — Нет, давай сразу в столицу. Остановимся в Анкаре. Поедим, посетим хамам в Цитадели. — Но Валиде, Цитадель не предназначена для отдыха. Вы же знаете, что там в основном корпуса армии и янычар. — Знаю. А ты знаешь, что есть там одна башенка, в которой как раз люди могут найти ночлег. В эту башню даже покойная Валиде Дефне султан заглядывала. Там всегда найдут приют и ночлег путники. Я иногда высылаю туда пожертвования, правда, тайком. — Я что-то слышала, но не думала, что это есть на самом деле. — Так и есть милая. Даже наш султан Мехмед знает об этой крепости. Гюльсечиль в дороге застал дождь, но они почти успели доехать до Анкары. Довольно замерзли: Гюльсечиль крепко обнимала Ахмеда и закутывала под свой теплый плащ. Хатидже и Айтен кутались в свои. В эту башню Гюль постучалась робко и не громко. Но дверь открыли и их впустил мальчик лет двенадцати. — Дедушка Айдын. К нам гости. Проходите. — Юсуф, это ты? — Гюль провела чуть по его волосам. — А Вы меня знаете? — Когда я была здесь в прошлый раз ты, был вот таким маленьким. — Гюль показала чуть ниже пояса. — Ах, Вы… Гюльсечиль хасеки султан. — мальчик просто засиял. — Проходите, Валиде, проходите. Дедушка! К нам Валиде пожаловала. Юсуф убежал и уже возвращался назад, подгоняя дедушку. — О, Валиде хасеки султан пожаловала. Старик был очень старым, что даже ходил уже на скрюченных ногах. — Здравствуй Айдын ага. — Вы помните. — улыбнулся он беззубым ртом. — Все помню. Не приютишь на ночь? Еду из Сиваса, молилась над тюрбе шехзаде. — Очень благородно, султанша. — Да какое там благородство, это мое желание, зов сердца и долг. Теперь прости Айдын ага, хочется отдохнуть и обсохнуть. — Да, да, простите. В хамам, потом чаем угостим, простите время позднее, еды мало осталось. А пока вам всем комнату приготовят. — Комнату? — фыркнула Хатидже, которая до этого времени почти всю дорогу молчала. — Но нас четверо, к тому же один шехзаде. Воцарилось молчание. Старик смотрел то на султаншу то на Гюль, не понимая, как вести себя дальше. — Комнату. — нарушила молчание Гюльсечиль. — Но если ты предпочтешь спать в других покоях со странниками, а не с нами, дело твое. — Нет. — быстро ответила Хатидже. — меня все устраивает. Старик повел их в хамам и кухню. Гюль честно было уже все равно лишь бы побыстрее лечь в кровать. Она жутко измотана. И морально и физически. Хотелось чуть утолить голод и забыться на подушке. Рано утром Гюль проснулась первая и несмотря на не очень приятные ощущения во всем теле, заставила себя встать. Гюльсечиль вышла из комнаты. Прошла немного и встала у входа в кухню: там уже ароматно попахивал завтрак. — Султанша! Валиде! — она услышала детский голос. — Что, Юсуф? — Пришло письмо из Стамбула. Ночью гонец прислал. Сначала в Сивасе был, там ему сказали куда Вы двинулись. — И что? — Не знаю, Валиде. Читать я не умею. Вот. — мальчик протянул ей сверток с печатью. — Спасибо Юсуф. Беги. Гюль развернула сверток и принялась за чтение. Руки и почерк султана Мехмеда она знала - это писал он сам. По щеке вниз скатилась одинокая слеза, но упасть на одежду не успела, стерла рукой. Она вернулась в комнату и села на кровать. Там уже проснулись все и одевались к завтраку. — Валиде, что-то случилось? — Айтен присела к ней и взяла за руку. — Потом скажу. Хатидже, Ахмед идите на кухню. Быстрее поедим быстрее поедем. Они остались одни и Гюль опять дала волю чувствам и слезам. — Ох, матушка, что-то точно случилось! — всплеснула Айтен руками. — Случилось, милая. Я ждала этого давно, и вот он настал, поздно, но настал. Наш султан высылает меня из Топкапи. — Что? Как же это? — А вот так. В немилость я впала. Высылает. Наверное, Арсугюнь на ушко нашептала что-то. Уж не думала, что именно она станет моей погибелью. Змея. — Куда же Валиде? — Он на выбор дал или к Осману в Манису, или к Мустафе, Мураду. — И что? Вы подчинитесь? — Придется. Ты что, моя девочка, побледнела. Испугалась? Не бойся. — Гюль погладила дочку по щеке. — Придумаем что-нибудь. К тому же в Стамбуле есть ты и твой муж. Вы не оставите меня и будете делать все, чтобы я вернулась обратно. — Все сделаю, Валиде. — Айтен тоже заплакала. В Топкапи Хатидже султан приехала с гордым видом, чтобы доложить своей Валиде Ягмур как великолепно идут дела по «выдавливанию» этой занозы с руки османского государства. Радость Ягмур возлетала до небес. Теперь, после стольких лет попыток выкинуть Гюль из дворца ей это удалось и даже не своими руками. Теперь ее покои занимала другая, но делить с ней уже нечего. К большому сожалению Хатидже простыла и начала кашлять. Потом совсем занемогла. Лекари бились долго, но кашель совсем ее добил, а температура не спадала. И через два месяца ее не стало. Ягмур вновь обвинила Гюльсечиль. Но Мехмед все же напомнил ей, что она и он сам настаивали на поездке.***
Декабрь 1608 год. Султан сидит на балконе. Уже поздно и холодно. Но падишах не спит. Его руки дрожат. Почему? Он и сам не знает. Может от холода, а может от злости самого на себя. Среди этих наложниц, фавориток, слуг он чувствовал себя одиноким. К пятому десятку он стал одинок. Войны, беды, несчастья, смерти родных, друзей, соратников — все, что он получил от этой жизни. Он потерял многих и эти воспоминания просто не дают уснуть. Гарем пустеет: Арсу выслала в старый дворец шесть девушек еще в начале своего правления, недавно еще семь. Их осталось 72. Огромная часть комнат в нижнем гареме закрыты и пустуют. Она оправдывает это экономией на дровах, уборке и еще другими доводами. Шехзаде Ахмед все чаще избегал встреч с отцом, ссылаясь на дела, или хвори и молился, чтобы тот отпустил поскорее его в какой-нибудь санджак и подальше. Благо его поддерживала Айтен султан. Сестрица рядом жила и каждый день со своим сыном посещала дворец. Ее муж Мурад паша как Великий Визирь всячески, как мог, напоминал о Гюльсечиль султан. И теперь он сидит один, забытый и ненужный. Все что могли с него получили: мать Дефне султан — отмщение за отца и братьев; наложницы — детей; государство — справедливость (как он считал) и богатство. Жизнь уже на закате, а столько еще не сделано, столько задумано. Как жаль. Как жаль.***
Примерно через месяц султан Мехмед издал указ о полном запрете табака, как в кофейнях, так и в торговле. А еще через два приказал начать подготовку к походу на Азербайджан. Уж очень не давал ему покоя Тебриз, который он мечтал покорить. Через три месяца, отсутствуя в столице, похоронивший последнюю дочь Эмине султан — Нефисе, султан Мехмед расставил шатер близ Тебриза, ведя наступления город. Оставив столицу на свою дочь Айнур, ее мужа Великого Визиря Мурада пашу и пятнадцатилетнего шехзаде Ахмеда, в поход взял с собой лишь шехзаде Мустафу. Но спустя всего четыре месяца, в октябре пришлось отступить и вернуться в столицу ни с чем. Мехмед не мог такого позволить и вновь месяцев через пять, чуть дождавшись потепления, ринулся вновь на Тибриз в том же составе.***
Гюльсечиль выбрала санджак Мурада и сидела в саду. Мурад был послушным сыном и никогда не перечил матери. Отступало тепло, но сентябрь еще давал надежду. И пусть уже прохладно по ночам, днем еще можно насладиться солнцем и его яркими лучами. — Валиде. — раздался голос. Гюль чуть повернула голову и увидела Фидель хатун, она была одной из фавориток сына. — Иди сюда, Фидель, кофе попей со мной. — Валиде. — сказал она еще тише. — Айтен султан письмо из столицы прислала… Валиде… Девушка протянула сверток. — Иншалла к добру. — Гюль уже ставила чашку с кофе на столик и раскрутила сверток. «Моя Валиде, моя любимая матушка. Не знаю, как и написать, прошу простить меня, что я не с Вами в такой момент. Простите… Мне больно и невыносимо. Но сказать это нужно. Мой любимый брат шехзаде Мустафа был казнен по приказу повелителя в походе, якобы за неверность династии. Простите. Он отвезен в Бурсу и захоронен там. Простите, Валиде. Простите. Не могу больше писать. Лишь молитвы и слезы спасают меня. Пусть мой брат покоиться с миром, а отцу Аллах простит его грехи». Гюль вскочила с места, роняя столик с подносами и сверток на землю. Ее крик наверное было слышно даже во дворце. Ноги стали ватными и подкосились, она упала на землю, но сознание не теряла. На этот крик прибежал и сам шехзаде. Увидев мать на земле, никак не мог понять, пока не заметил валявшийся сверток. Мурад развернул его и прочитал все до последней строчки. Его руки задрожали и он уставился на свою мать. «Нет такого света, что затмит боль, нет таких крыльев, что укутает от мира, нет такого тепла, что зальет сердце, нет такой веревки, чтобы связать куски измученной души.» — Валиде, что это значит? — дрожащим голосом произнес Мурад. — Валиде?! — А разве там не написано? — хриплым голосом ответила мать. — Нет, Валиде, он не мог. — Не мог, говоришь? ТЫ вспомни своего брата шехзаде Селима. Разве не твой отец фетву выпросил? Не он приказал, не он хоронил? — Селим был виновен сам. Он сам ринулся в санджак к Осману не смотря на все уговоры его Валиде. — Значит, теперь пришла очередь и моего Мустафы. — Но что он сделал? — Я не знаю. — шепнула она. — Айтен не сообщает. Я не знаю. — Вы поедите к отцу? — Зачем? — Спросить об этом. — Нет. После такого наши мосты друг к другу окончательно сожжены, наши нити оборваны, наша крепость любви разрушена и ничего уже обратно не восстановишь. Никогда не прощу. — Валиде… Но Гюль ничего не ответила, лишь поплелась обратно во дворец шатающейся походкой.***
Август 1611 год. Поздно ночью Гюльсечиль разбудил стук в дверь. Она открыла ее. — Валиде. — Мурад мой, что такое? — Гонец из Стамбула прибыл. Беда никак не оставит наши головы. — Что-то с Ахмедом? Османом? — Нет. Ваш опекаемый Куюджут Мурад паша совершил злодеяние. Вы же знаете, что он уже два года ездит туда-сюда и отправлен в Анатолию разбираться с восстанием. Его методы оказались жестокими и зашли слишком далеко. Он перед янычарами, когда те отказались выполнить приказ, задушил ребенка, который был на этом восстании с отцом. — О, Аллах! Бедная моя девочка. — Да уж. Представляю, что она сейчас чувствует. Падишах его лишил должности Визиря. — Султан посадил его в темницу? — Нет. Он дал ему вечный покой, чтобы загладить вину перед людьми, и, к сожалению, был сам ранен. Он просит нас всех приехать в столицу. — Всех? — Да. В письме написано. Что он очень плох. Он зовет Османа с его детьми, меня, Нуртен, Хайме и Вас. Айтен, Ахмед и Яхъя в Стамбуле. — Я не поеду. — выпалила Гюль. — А это не просьба, Валиде. Тут печать для указа. Это приказ. — Кто сейчас занял должность Мурада паши? — Не знаю точно, но, по-моему Гюмюльджинели Насух паша. - Вели собирать вещи. Немного. Мы там надолго не задержимся.***
Через несколько дней после этого письма Гюль уже выходила из кареты возле до боли знакомого дворца. С этими стенами связано и плохое и хорошее. А еще юность связана. Она прошла по знакомому центральному саду, в котором раньше цвели великолепные цветы со всех уголков света. Теперь даже фонтаны заросли, заброшены. Хотя на дворе август и все должно цвести и благоухать. Затем они завернули к входу в гарем. А вот и он нижний гарем. Только тут тихо, пусто. — Султанша. Как хорошо! Гюль услышала знакомый голос и не сразу узнала Малхун. — Малхун калфа? — Да, султанша. Сколько лет, сколько лет! — щебетала Малхун. — Почему так тихо, Малхун? Где хатун? — Да, какие там… — калфа махнула рукой. — После того как Арсугюнь султан здесь стала командовать, да еще на пару с Ягмуркиз султан, все девушки словно таять начали. Гарем уже в чистоте держать некому. Осталось тут всего 64 нас. Не считая конечно Арсу и Ягмур султан. Может хамам с дороги? — Нет. Не хочу. Но не отказалась бы от стакана молока с медом. — Сделаю. Эй, хатун слышала, бегом. Валиде пройдемте в Гезделер, там уже готовы покои. — Нет. Приготовь мне тут на втором этаже. — Но, Валиде… — Не спорь. Не хочу туда. Да и я теперь не фаворитка долгие годы. — Как прикажите. А где шехзаде Мурад? — Я так полагаю сразу к султану прошел. Ему покои тоже готовы? — Да, рядом с покоями шехзаде Ахмеда. — Да, мой лев. Так давно не видела его. Письма это письма. Будь добра, позови его ко мне. — Конечно. Может тогда и султаш позвать? — А они уже здесь? — Да, Нуртен султан с султаншами вчера утром пожаловали. А Айтен султан как Вы знаете, недалеко тут живет, но поселилась рядом с Нуртен султан. Мы ждем только шехзаде Османа с детьми. — Тогда чего ждешь? Зови. Зови их скорее. — Гюль наконец-то улыбнулась. Гюль сняла ненужные атрибуты верхней одежды и огляделась. Давненько она не была здесь. Хотела взгрустнуть, но приближающиеся веселые голоса не дали сделать это. — Валиде! — весело раздалось с порога. — Ахмед мой! Моя отрада! — Гюль со всей силы сжала сына в объятьях. — Мой дар свыше. — Валиде. Я так скучал! — Нет, дай сначала поглядеть на тебя. Как ты вырос, возмужал. — Валиде, Вы забыли, мне уже семнадцать. Гюль обнимала детей по очереди, восхваляя Аллаха, за оставшееся крошки счастья. В дверь постучались. — Гюльсечиль хасеки султан, Вас приказано доставить к султану Мехмеду немедленно. Гюль вздохнула, понимая, что это должно было произойти, неизбежно, несомненно. Она чуть подправила посидевшие пряди волос, одернула рукава и протерла щеки. — Валиде, может с Вами пойти? — чуть испугался Ахмед. — Ну что ты, лев мой, что султан меня съест что ли? Все хорошо. Лучше ужинайте, я скоро. Она шла по знакомым коридорам, сворачивала за те же углы, поднималась по тем же лестницам что и много лет поднималась. Она прошла мимо евнухов-стражей, завернула и там уже эти двери. — Султанша, повелитель уже ждет Вас. — тихим вкрадчивым голосом произнес евнух. Гюль вошла со статным и спокойным видом, хотя на душе бушевали ураганы. — Повелитель. — она склонилась перед кроватью. Мехмед лежал на своем ложе и выглядел больным: глаза красные, синяки под глазами, кожа бледно-серая. — Добро пожаловать в мой ад. — усмехнулся султан чуть улыбнувшись уголком губ и вновь отвалился на подушки. — Я уже там была, так что меня не удивить. — сухо ответила Гюль. — Жалеешь меня? — султан закашлялся, но Гюль даже не подошла к нему ни на шаг. — А должна? — Ну и правильно. И я не жалею. Я достойно служил своему государству. Я делал все для его блага и поданных. Я стремился, чтобы Аллах был доволен мной, как и мой народ. — А мы? Мы в этот круг не входили? — выпалила султанша, все еще оставаясь спокойной. — Я султан Мехмед Хан. Представитель династии, и ради нее я сделаю все. — Даже сына убьешь? — Понадобиться — убью. — Славно. — Это ты услышала? Это хотела знать? Ты тоже такой будешь, поверь. — Никогда. — Это лишь слава. С годами они теряют невинность, и блеск в глазах гаснет. И сердце уже не освещает путь. Ты будешь такой, придется. Как только твой сын зайдет на трон. Как только он сядет на этот трон, ты почувствуешь, сразу почувствуешь. И красота души исчезнет. Останется лишь боль, страх и уныние. А еще полное одиночество. Да, да. Ты не ослышалась. Среди всех этих людей — ты останешься одна, и сын будет одинок. Сначала власть и радость затмят его разум и сердце, но с годами, хм…- вновь усмехнулся султан, — с годами он все поймет и пелена спадет с его глаз, заставляя видеть этот уродливый и жестокий мир. И ничто и никто не в силах будет заполнить эту пустую, черную, холодную дыру в груди, которая будет зиять вместо сердца. Султан вновь закашлялся. — А теперь ступай. Мой приказ — жить тебе здесь опять. Займи свое прежнее место в покоях Валиде. И молись. Каждый день молись. Иди. Гюль вышла с гордо поднятой головой, все же стараясь найти оправдания поступкам султана. Она слышала за дверями смех. Смех своих детей. Войти сейчас? Начнутся расспросы. Лучше она пойдет к себе. Гюль сидела в кровати и смотрела в открытое окно на темное ночное небо. Она вспоминала свою юность, и чувства. Чувства к нему. Неужели они настоящие? И он не всегда был таким. Был добрым, нежным и заботливым. Султанша закрыла глаза этой ночью с мыслями о нем, о ее любимом. Через месяц султан Мехмед Хан предстал перед Аллахом. Ранним утром сентября 1611 года его сердце остановилось. Когда-то она принадлежала зверю, но эта эпоха завершена.