***
Декабрь 1611 год. Гюльсечиль сидит в главной зале нижнего гарема: сегодня там развлечения, танцы, угощения. Этот праздник устроен в честь приезда последний из фавориток султана Османа — Умутайсли. Его гарем перебирался в столицу в течении почти трех месяцев. Дети есть дети: то один заболеет, то другому занеможится. К тому же Гюльсечиль должна была подготовить покои для султанш и шехзаде, прибывающих в столицу из санджака. Наконец то все в сборе. И Гюль спокойна. Все ее внуки теперь в одном месте.***
«Гюльсечиль стояла буквально в паре шагов от мечущихся в истерике Ягмуркиз и Арсугюнь. Она по личной просьбе и настоянию не просто высылала их в Старый Дворец с 45 хатун, явно уже не соответствующим требованиям и возрасту нового султана, она запирала их там, не давая возможности выходить дальше, чем дворцовый сад. Ну, если Ягрмур давно утратила яд, и выпускала лишь клыки, не имея шехзаде, то Арсу являлась матерью семилетнего шехзаде Яхъи. И это пугало больше всего. Шехзаде остался на попечении нянек. По крайней мере пока. Гюль даже боялась заговорить о нем, боясь все же не столько за Яхъю, как за душу своего Османа. Одним взмахом руки он может лишиться душевной невинности, убив брата, не простит себе.» </i> Все же шехзаде Яхъю удалось разлучить с матерью и от этого становилось проще. Она чувствовала, что зарождалась новая эпоха, новое солнце встает, наступает новый день.***
Март 1612 год. Еще с самого раннего утра дворец гудел, и Валиде была в самом центре событий. По приказу Султана Османа его старший сын шехзаде Мехмед отправлялся в санджак. С объявления этого приказа его мать Пинарсу султан ходила сама не своя, огрызалась, кричала и вела себя очень непристойно. Она очень не хотела отъезжать с сыном в санджак. Она оставляла здесь не только статус главной хасеки, но и трех дочерей, еще даже не выданных замуж. Они уже достаточно взрослые и каждая жила в своих покоях, поэтому взять их в санджак не представлялось возможности. Этот последний вечер с Пинарсу падишах пожелал провести с ней, так сказать проститься.Они ужинали молча. Было слышно даже треск горящих свечей. Султан не знал, как начать диалог, а она почти не имела права. Наконец молодой султан вздохнул, сунув маленький кусочек в рот: — Пинарсу, ты довольна санджаком, что я выбрал для моего льва? — Конечно, повелитель. Санджак Манисы самый лучший и достойный наследного шехзаде. Есть еще последнее дело, которое я хотела бы обсудить, заранее. Моя красавица Эсмашах уже взрослая и через два месяца ей 16 лет будет. Я бы хотела поговорить о ее замужестве. — А есть кандидаты? — Есть. У меня давно уже наметились они. Сначала было 4. Теперь один. И ему я доверяю. — И кто же будет зятем османского государства? — Кара — Давуд паша. Вы же знаете что он участвовал в восстании джелали? Он достойно его утихомирил. Пока он байлирбей Анатлолии, пусть так и будет. — Хорошо. Будь, по-твоему. Так…через два месяца я официально объявлю это и приурочу к дню рождения моей красавицы, устрою праздник. Чтобы ты приехала к этому дню и была рядом в этот радостный день. Пока подержи все в секрете. Ни к чему ранее разговоры. — Как прикажите. Я хотела все же забрать моих султанш, прошу. — Нет. Это против правил, по моему моя Валиде тебе дала четко это понять. Все дети должны жить с отцом. Но навещать тебя им я не могу запретить. Они будут приезжать и гостить в Манисе сколько пожелают. Но дом их здесь. Это не обсуждается.***
Султан Осман сдержал свое слово: праздник на шестнадцатилетние первой дочери был просто огромным. Раздавали еду, деньги, вещи нуждающимся, оказывали помощь и заказали развлечения на главной площади Стамбула. Но его султанша не была довольна выбором избранника. Но она молчала, прекрасно зная реакцию своей волевой матери. Единственное что: султанша никогда не перечила — будь что будет. А через месяц состоялся и сам никях, на котором присутствовали все дети покойного султана Мехмеда. Слишком скорый брак принес Давуду Паше еще одну ступень выше по карьерной лестнице. Он был направлен в Персию на вспыхнувшее столкновения у границ Османской империи.***
Шехзаде Мурад был крайне недоволен своим отъездом из Манисы в Амасью, понимая, что через несколько лет еще один шехзаде брата сместит его и с этого санджака. Но все же он был предан брату, хотя и побаивался теперь после смерти отца его дальнейших действий. Не имея даже дочерей, Мурад переживал. Он помнил просьбу матери о детях, но с каждым годом сожалел об этом. Скоро четверть века исполниться, а детей нет, и не пред вещается. Мурад глотнул из кубка и чуть стукнул по перилу небольшого балкончика. Каждый год Валиде присылала сыну в подарок одну подготовленную наложницу, которая добровольно или насильно соглашалась быть «очищенной». Обычно ее присылали ко дню рождения с великолепным оружием или очередной лошадью. Но это все ни то. Жизнь текла размерено и спокойно, каждый день был похож на предыдущий, неделя на неделю, месяц на месяц. Порой выть хотелось из такой безысходности. И вот известие: султан призывает его присоединиться к походу. Это ли не радость к его скучной размеренной жизни? Сборы заняли не больше пары дней, и Мурад ринулся в Стамбул, почти не отдыхая в пути. Стамбул принял шехзаде не долгим дождем и теплым приемом матери в Топкапи. Так же прибыла Айтен султан, жившая в Стамбуле. — Мой брат шехзаде, как я рада. Так давно не виделись. — она мило улыбалась. — Сама виновата. — обменялся он улыбкой. — ТЫ ко мне не едешь. — Да братец. — она нежно обняла его за плечи. — Прости, обещаю приехать. — Ловлю на слове. Буду ждать. Теперь иди в хамам, пообедаем. Завтра тебя ждет долгий путь на границу с Персией. Наш Султан Осман тебя там будет ждать. — Меня очень радует то, что ему нужна моя подмога. Я счастлив, служить нашей династии. — Иншалла, ты послужишь. — согласилась Валиде проведя рукой по щетине своего сына. Наконец-то его отпустили цепкие «объятия» его семьи. Ничего не изменилось в столице. Все те же стены. Все те же лица. Все тот же воздух…***
Сентябрь 1612 год. Гюльсечиль молилась в мечети Сулеймание. Уже долгих 2 месяца нет вестей с поля битвы. Оба сына сейчас там. А она тут вместе с шехзаде Ахмедом и двумя шехзаде султана Османа — Мурадом и Махмудом. Сердце неспокойно, оно не на месте, еще этот дурацкий сон. Снился Мурад, он был маленьким. Бежит по дворцовому саду, тянет руки, кричит «Мама!», а рядом ложиться снег. Гюль опять тряхнула головой, чтобы выбить эти нехорошие мысли прочь из головы разума.Теперь то все по-другому: зверь давно уже покоиться в Сивасе рядом со своим отцом, братьями и детьми. Теперь эти сны не имеют оснований. Это успокоило немного биение сердца и мысли разума. Посидев еще немного у мечети, погревшись на сентябрьском солнышке, медленно «поплыла» в вакф. Раз в неделю она там. Это стало настоящим спасением и радостью для души. Она имела там небольшую комнатку, где и облачалась в просто наряд, прикрывая нижнюю часть лица вуалью. Так она раздавал еду, шила вместе, пела песни, убирала дома совсем пожилых стариков и многое другое. Дочерей не привлекала, частенько говоря фразу, от которой у султанш округлялись глаза: Это мой крест и я его несу. И она улыбалась, опуская веки. Гюльсечиль закончила свой день поздно вечером, почти стемнело. Она умылась прохладной водой и переоделась в свое платье, в котором пришла. Скромная карета уже поджидала ее прямо у выхода, одна из хатун закрыла за ней двери и Гюль облегчено вздохнула: день прошел спокойно и для души. Ну, еще и с пользой. Она взглянула на небо и выдохнула очень глубоко. Оно уже почти темное, ее любимое, которое обнимает закат. — Вам помочь? — следовавший за нею как тень постаревший Догу ага все еще был с ней. — Нет, Догу. Сама. — Вы столько дел сегодня сделали. — Слава Аллаху. Иншалла во благо. — Иншалла. Он не оставит Вас за такие деяния. Гюль уселась в карету, где уже тихонько дремала Малхун. Она улыбнулась старой верной калфе и так же тихо опустилась на уголок кареты. Видно она заснула, но почувствовав, что карета остановилась, очнулась. — Малхун калфа, вставай, приехали. — Ох, султанша, простите. Гюльсечиль прошла через нижний гарем: кончено там уже готовились ко сну. Она прошла дальше, затем перешла по коридору в Гезделер, там все осмотрела, и наконец, проследовала в свою часть дворца. Чуть скрипнула знакомо ее дверь в покои. — Валиде. — она услышала шепот знакомого голоса. — Айнур? Дочка? Ты чего здесь в такой час? Не успела уехать и осталась здесь? Она почти не видела лица дочери, так как в комнате горела единственная свеча у двери, а зрение Гюль уже не такое в ее пятьдесят лет, как в молодости. — Валиде, мама… Мурад погиб. — Что? Как? Что произошло? Упал с лошади? Что?! — Нет, Вы не поняли, не внук, сын. Султан Осман письмо с гонцом прислал с поля боя. Шехзаде был ранен, бредил сутки и предстал перед Аллахом сегодня утром. Султан поручил свезти тело в Сивас, где он и был сегодня погребен. Разум помутнел, и она ничего не смогла вымолвить кроме дурного: — Но там уже давно нет места. Тюрбе огромное. Нет места… Не где… Нет земли. Она уже не помнила потом, как ноги понесли ее в покои султана, чтобы убедиться лично и прочесть те ужасные строки. И даже не помнила, как возвратилась обратно и упала в объятья дочери со слезами и проклятьями. Айтен сидела тихо тихо и обнимала плечи рыдающей матери. Самой Айтен тоже не верилось, ведь они уже и так столько потеряли и братьев и сестер. Но ведь смерть достойная: смерть война на поле боя. — Валиде. Валиде. — звала ее Айтен.— Падишах вернулся. Сейчас пройдет сюда. Двери распахивались одна за другой и наконец, распахнулась последняя. — Валиде. Матушка. — в покои вбежал падишах. Он был бледен и расстроен. Это заметно и невооруженным глазом. Осман перенял уже обессиленную мать из рук сестры, сев рядом. — Валиде, простите. Не уберег. Простите, я не сдержал слово. Султан грустно всхлипнул, останавливая накатившее горе. Он не знал, что еще сказать, как утешить и так расстроенную до потери сознания мать. Гюль перестала рыдать и выпрямилась, все так же сидя около сына рядом близко близко. Так они сидели около четверти часа. Затем Гюль громко вздохнула и встала. За ней поднялся и султан. — Я не виню тебя ни в чем. Ты держал свое слово. И держал бы его и дальше. Видно судьба была такая. Наверное, я слишком много грешила, а вот теперь расплачиваюсь жизнями. Частями своего сердца. Иди сынок, отдыхай. Тебе завтра ехать на поле брани, обратно… — Я завтра еще здесь побуду, только после обеда выдвинусь. И Валиде, я знаю, что Вы непременно захотите съездить в Сивас, прошу, не покидайте столицу, пока нет меня. Как только я вернусь, Вы сразу же поедите. В столице кто-то должен оберегать мой трон. — От кого мой лев? От твоего брата Ахмеда? Или может от младшего Яхъи? — Гюль сощурила глаза и безразлично посмотрела на него. — Валиде! Я же обещал. Просто… На поле боя мы все равны. Войны не щадят ни кого, как и болезни. Вам ли этого не знать. — Прости. Вижу — обидела. Не хочу об этом больше говорить. Я многим пожертвовала, многих потеряла. Из всех моих детей остался ты, Ахмед, Айтен и Нуртен. Никогда никому не желая зла, получаю его с лихвой. Иди султан мой, мне тоже нужно отдохнуть. Гюль осталась одна в полной тишине. Так было спокойнее слышать свои мысли.***
Апрель 1613 год. Султан Осман грозно взглянул на пашей, махнул рукой и крикнул погромче: — Хюсейн Паша это не обсуждается! Князь Раду и господарь Томаш поддерживают нас и мы обязаны указать этому тирану Габриелю Батори его место. — Падишах, Вы уже нашли ему замену? — Поискал. Хочу видеть преданного нам Габора Бетлена. Он умен, расчетлив и горяч. И необходим, чтобы иметь глаза и уши в Европе. К тому же я знаю, как заставить его подчиняться нам бесповоротно. Я думаю выдать мою Эсмахан за него замуж. — Вашу дочь? Но разве такое возможно? Он не мусульманин. — И что? Женщина должна принимать религию мужа. Все свободны. Готовьте армию к походу на Трансильванию. Пподавить восстание, пока не накрыла и соседние провинции. Пинарсу узнав о таком решении султана, откровенно говоря, не была довольна. Но приехать тоже не имела права без приглашения падишаха. Она писала и самому султану письма, слезно прося не грешить, превращая дочь в католичку, и самой Валиде. Хотя Гюль всегда была спокойных и умеренных нравов, ничего плохого тут не углядела, да и не очень то и хотела, недолюбливая Пинарсу. Гюль дала свое согласие султану на брак, и когда падишах уехал, начала сборы своей внучки. Ехать Эсмахан султан предстояло в августе. Собирались огромные чемоданы с преданным, драгоценности, ткани. Все собиралось потихоньку. Сама Эсмашах не была сильно довольна выбором, но честно говоря, было все равно. Она с детства не была похожа на старшую сестру Эсмашах, и никогда особо не выказывала свой характер. Было и было, нормально и нормально. Равнодушна, спокойна, невозмутима.***
Когда в середине августа она отплыла (как было принято решение) на корабле к берегам Молдавии, даже Пинарсу не разрешили приехать на прощание. А через две с половиной недели пришло известие о том, что корабль был захвачен пиратами Черного моря и трупы их подданных будут присланы обратно османам за вознаграждение (как будто добра на корабле было мало). Султана Османа немного охватила тревога за Бетлена, и решено было через пять месяцев выслать только уже по суши с огромным сопровождением еще одну султаншу Эсманур младшую дочь все той же Пинарсу. На момент прибытия в Трансильванию ей уже будет 14,5 лет, что и позволит браку состояться к 15 или 15,5 ее годам. К марту следующего года новый караван с приданым Эсманур султан был готов, и половину пути было разрешено сопровождать ее старшему брату шехзаде Мехмеду. А Пинарсу было разрешено посетить столицу вместе с годовалым внуком шехзаде Орханом.***
Арсугюнь сидела в какой-то грязной темной комнате, накинув капюшон на голову, прикрыв лицо вуалью. — Я слушаю Вас. — голос человека было еле слышно. — Ты от Насуха паши? — Да. Он велел все сделать, как прикажите. — Прекрасно. Мой Яхъя должен сидеть на этом троне. Он это заслужил, а я выстрадала. — Насух паша полностью разделяет Ваше мнение. — Нужно сделать все быстро и в урочный час. Нужны люди. Верные люди, преданные. — Не бойтесь, мы подобрали таких. И самое главное, что они молчаливые. После всего они готовы уехать на границы Османской империи и тихо там осесть. — Прекрасно. Хорошие новости. Но не забывайте — крови династии не должно пролиться. Только Гюльсечиль султан оставьте мне. Хочу, чтобы перед смертью она видела и мое лицо. — Султан Осман будет первым, затем шехзаде Ахмед. Затем присутствующие здесь шехзаде Мурад и Махмуд. Если кто-то из султанш окажет сопротивление их ждет веревка. — А как же шехзаде Мехмед? — Он не успеет из санджака приехать. Кто его предупредит, если все будут мертвы? — судя по интонации, человек улыбнулся. — А пока он сюда едет, покончим с его сыном Орханом, а по дороге и с ним самим. Аллах с нами, он любит справедливость. Арсу тайком пробиралась в старый дворец крайне довольная предстоящими событиями. Яхъя был в Топкапи, она в старом дворце. И все по прихоти Гюльсечиль. Сына она видела очень редко, и выдержать такое издевательство больше не смогла. В один из майских дней за ужином, она обнаружила в своей еде записку. « Арсугюнь султан. Мы почти готовы. Думаю, если все пойдет по плану, то второго июня все и произойдет. Готовтесь.»***
Дни тянулись ужасно долго и наконец, первого июня пришла еще одна записка, после которой Арсу ее немедля сожгла. Насух паша написал, что все в силе. И завтра в ночь со 2 на 3 июня все и произойдет. Султан приболел и лекари на ночь ему дают сильные снотворные лекарства. Арсу должна только прибыть в гарем и схорониться в одной из огромного числа комнат, чтобы ночью встать рядом с сыном. Арсу очень плотно пообедала в этот день, еще утром сходила в хамам и до обеда молилась. После обеда облачившись в простое скромное платье и закутавшись до неузнаваемости, села в старую поломойную карету и двинулась в путь. Ей предстояло тайком войти в святая святых султана — гарем, в котором она, увы, являлась никем вот уже много лет. Этот евнух поклонился и впустил госпожу внутрь в темный подвал, озаряемый лишь свечей в его руке. — Госпожа, сюда. — О, Аллах! Я столько жила в этом дворце, но даже не подозревала о таких выходах. — Так бывает в каждом дворце. — улыбнулся евнух. Они осторожно пошли по узкому проходу, чуть согнувшись. Арсу не знала этих мест дворца, поэтому молча шла, прислушиваясь к каждому звуку. Они вышли во внутренний двор гарема. Там пусто. Почти у входа в главный гарем ей открыли дверь одной из комнат и провели туда. — Добро пожаловать. — еще один евнух поклонился ей. — Хатун Фария будет с Вами до самого вечера. Она принесет поесть и попить.Ведите себя тихо, ничем себя не выдавая. Начнем после полуночи, чтобы к утру со всеми неверными расправиться. Поутру представим тела на обозрение и Ваш шехзаде сядет на трон. Как только начнем, Вы будьте рядом с сыном. Наставляете его, поддерживайте. Все же наш шехзаде еще ребенок. — Конечно, буду. Не сомневайтесь. — Покидаю Вас. Иншалла все сбудется, как Вы мечтаете. Она осталась наедине со служанкой Фарией. Арсу огляделась и села на недавно постеленное покрывало. — Странно, как ты согласилась предать Гюльсечиль султан. — усмехнулась Арсу. — Я ее не предавала. Просто не захотела жить под ее командованием. Не понимаю, зачем мы нужны в гареме, когда к падишаху нас не посылают? Султан занят или походами или своими икбал. Нас не много, но он и не замечает нас. Я устала от такого обращения. — Я сделаю тебя хазнедар, будешь казной заведовать, обещаю. Естественно что день тянулся безумно долго, и Фария иногда отбегала надолго, чтобы не вызвать подозрений и Арсу оставалась одна. В эти минуты она просто молилась и смотрела в закрытое окно. Скоро начнется и она должна быть стойкой и сильной. Гюль расчесывала уже поседевшие волосы. Она давно выгоняет всех из покоев и спит одна. Так спокойнее. Правда за дверью всегда сидит пейк, и по любому ее зову, она придет. Спасть категорически не хотелось, но уже совсем темно за полуоткрытым окном. Завтра новый день, новое беспокойство. Вроде все в порядке: сын-султан на месте, не в походе; красавица Айтен рядом в столице; Нуртен отличная партия для будущего (как хотела Гюль) Великого Визиря; шехзаде младший Ахмед — живой и здоровый, не убит.О чем еще может мечтать мать, которая сумела сохранить те крохи от семьи, которая была когда-то огромной. От прошлой жизни и ненавистной Якмур оставалась еще одна «крошка» — Хайме султан, которая, несмотря на все капризы матери, никогда особо и не злилась и относилась спокойно к Гюль. Гюль отложила в сторону гребень и выдохнула. Она села и еще раз взглянула на свое окно, окинула взглядом покои, одинокую свечу у порога, догорающие угольки в камине. Арсу уже вышла из своего убежища и в окружении евнухов, некоторой стражи быстро перебежками, оглядываясь бежала туда, куда ей предлагали. — Мама! — воскликнул шехзаде Яхья, чуть заметив очертания матери в дверях. — Тише, мой лев. Тише. Нас не должны раскрыть. Ты же знаешь, что делать? — Мне сказали, — зашептал десятилетний наследник, — что…что я… на трон сяду. Это правда. Валиде? — Правда, мой шехзаде. Взойдет твое солнце, твой трон будет сиять, а я буду всегда рядом. За твоей спиной и поддерживать во всем. Обещаю. А сегодня нам предстоит трудный день моя радость. Молись Аллаху как молюсь я.***
Гюль засыпала долго, нехотя, ворочаясь каждую минуту, никак не находя удобное положение для везде ноющего стареющего тела.Возраст уже приличный, и порой тело ноет просто от возраста. Неспокойно билось и сердце, которое каждым ударом отдавало звуком в уши. Глаза открылись лишь тогда, когда уши услышали некий скрип и даже что-то отдаленно напоминающее визг. Но визг был единичным. Гюль спустила ноги с кровати и подошла к приоткрытому окну, прислушиваясь. Тишина. Ее окна выходили на двор султана, но там ничего, ни движения, ни света. Спокойно. Она закрыла глаза, но шорох за дверью привлек ее внимание, и она резко повернула шею туда, где доносился звук. Гюль взяла в руки, какой-то подсвечник, стоявший в выемки в стене и крепко его сжала. Через пару минут дверь тихо отворилась, и в покои проник мрачный лучик света от факела. Обычно, когда пейк заходят, они окликают Валиде. Но тут тишина, ни слова, ни звука. Лишь на полу Гюль углядела силуэт все же женский. Дверь еще чуток отворилась, и показался подол платья. Гюль замерла и не рисковала двигаться. Пейк полностью вошла, держа в руках лишь свечу, но в ее блеске что-то сверкнуло в другой ее руке. Что может сверкать, как ни что-то острое и опасное? Гюль мигом оказалась возле нее и ударила что есть силы по голове хатун, не дав ей возможности даже пикнуть. Тут же в дверь вбежал евнух и наставил кинжал на Валиде. — Одумайся, ага! На кого поднимаешь руку?! Я Валиде Султан этого государства уже долгие годы. Я В это стране почти сорок лет. Я вросла корнями, приняла религию. Я есть наше государство и опора. — А я так не думаю. — прошипел евнух. — У нас будет лучший султан, надежная Валиде. Я не рассуждать сюда пришел. Все равно Вы остались последней. — Что?! — у Гюль глухо забилось сердце. — Наш султан, его шехзаде, Ахмед все убиты… уже наверняка. Надо убить, иначе… Но ага ничего не успел сказать, в него полетел подсвечник, угодив ровно в голову, от чего он все же пошатнулся и плюхнулся на пятую точку. Гюль очень быстро соорентировалась и подхватив тот же подсвечник, еще несколько раз нанесла удары по голове. Кровь из раны на его голове брызнула на пол, и он со стоном окончательно распластался на полу рядом с хатун. Гюль схватила его кинжал и тот же подсвечник, с которого на ковер капала кровь. В ночной рубашке Гюль осторожно покинула покои, всматриваясь в полутьму коридоров. Вроде никого, и так же подозрительно тихо для тех действий, про которые говорил евнух. Свои владения она пересекла без препятствий, следующих вход в Гезделер. Там ее шехзаде и внуки… должны быть. Но как ни странно никого в коридоре, а за дверями ни шороха. Неужели он правду сказал? Султанша двинулась дальше, сжимая подсвечник и кинжал. Шум впереди раздавался, только тихий. Гюль вытянула шею из-за угла, в котором притаилась. — Немедля отрубить головы! — услышала она строгий знакомый голос. О, да! Так говорит, когда злиться только он…ее Осман.Она вышла из укрытия и направилась вперед. Только сейчас она заметила, что идет босая. — Сынок? — шепнула она туда. — Сынок? — голос стал увереннее. — Валиде? — наконец-то она услышала ответ на свой дважды задаваемый вопрос. Знакомая фигура бросилась навстречу матери и крепко сжала ее плечи. Гюль немного успокоилась, почувствовав на себе могучие руки сына. — Вы в порядке? Вас не тронули? — Осман нагнув шею, пытался заглянуть матери в глаза. — Пытались. Хатун я… не знаю что с ней, а вот евнух на том свете уже. Где мои внуки? — В полном порядке. Жду вестей из санджака от Пинарсу и Мехмеда. Арсугюнь созналась во всем. Они хотели лишить жизни абсолютно всех, включая моих дочерей и сестер. Представляете Валиде? Они совсем сошли с ума! Даже девушек… Да что я говорю? — Со всеми все хорошо? — Ждем о Мехмеде и его сыне вести. С остальными все в порядке. Лицо Гюль изменилось, и она строго спросила: — Где она? — В покоях Яхъи под стражей. — В ПОКОЯХ?! Это после того, как она хотела перерезать всю твою семью со своими приспешниками? Сынок, ты теряешь бдительность. Гюль обогнула сына и направилась прямиком в указанные сыном покои. Она шла с полным намерением нахлестать ее по щекам, или оттаскать за волосы. А затем не пощадить… никого. Двери в покои стража распахнула лишь по указанию вверх ее руки. Нет, она не кричала, не билась в истерики, она просто сидела на кровати и гладила Яхъю по руке. Видимо мальчик спал, Арсу взглянула на вошедшего, но не встала, поняв кто перед ней. — Ты доигралась Арсу! — крикнул Валиде в полутьму. — Я сохранила жизнь твоему сыну, а ты так предала! Славная попытка, но не вышло как ты хотела. Правда? — Не кричи, Гюль. Мой сын спит. Не буди его. — Что? — Гюль не сразу сообразила, зная всякие хитрости женщин. Она медленно пошла вперед, раздувая в тихо вдыхании, ноздри. — Мой сын спит. Мой Яхъя, мой лев. — Валиде, Вы кричали? — в покои вбежал Осман, уже накинув боевой кафтан. — Она отравила его. — Гюль показала на недвижимое тело шехзаде. - . Казни ее Осман. Она убила шехзаде. — А разве вы этого бы не сделали? — спросила Арсу, не поворачиваясь к присутствующим. — Я слово тебе давала. Ты бы умерла, шехзаде нет. — Но Кафес — медленная смерть. — Это уже мы не узнаем. Гюль в последний раз посмотрела на шехзаде и его мать, развернулась, похлопала сына по плечу: — Казни ее, не жалей. Я уже устала всех жалеть.