Люблю и ненавижу

Приходил в себя тяжело — сознание то возвращалось, то снова покидало мое бренное тело. Когда открыл наконец глаза, по крайней мере, мне так показалось, что открыл, ничего не увидел. Или ночь за окнами, или те закрыты очень плотными ставнями, как у бабушки в деревне. Мама возила меня к ней несколько раз. Вздрогнул всем телом, испугавшись до жути — это не мои воспоминания. Никогда не было у меня бабушки в деревне. Когда я родился, со стороны отца не осталось никаких близких родственников. Он тоже был поздним ребенком. А мамины родители никогда не жили в деревне. И опять провалился в темноту… Следующее возвращение сознания произошло под утро. Мне так показалось, что под утро. В комнате стоял полумрак, было не так темно, как в прошлый раз, когда я пытался оглядеться. Что я помнил о себе? Я Александр Щербинин, в этом не сомневался ни на секунду, двадцати лет от роду, существо мужского пола. Студент университета физического факультета, точнее, магистрант. За окном должно быть лето, значит, скоро совсем рассветет, и я смогу рассмотреть комнату, в которой оказался. После чего? И опять темнота… Когда в следующий раз пришел в себя, вспомнил все сразу, словно мозг не отключался, а продолжал работать вне зависимости от меня, моего тела. Итак, я для друзей Санька, для отца исключительно Александр, а для нее Сань. Застонал от боли, но не физической, а душевной — она стала женой моего отца. Я был на их свадьбе. Стоп, на самой свадьбе мне не довелось побывать, только на регистрации. Потом… И опять мозг отключился от тела и воспоминаний… За окном светло и светит солнце. День. Можно рассмотреть и комнату, насколько хватало взора, пошевелиться я почему-то не мог. Да и, в общем, не старался. Белые стены, белый потолок. Где я? Это не моя комната. Терпеть не могу такой ослепительно белый цвет. Мама провела последние полгода в такой комнате. Это больница? Внутри все похолодело. Так что же произошло? И вдруг ясно увидел, как белоснежное платье невесты заливает кровь. Это не ее кровь, а моего отца. Что с ним? Закричал. — Эй, кто-нибудь! Почему ко мне за все время никто ни разу не подошел? Только изо рта не вырвалось ни звука. В ужасе попытался пошевелить хоть рукой, хоть ногой. Безрезультатно. И снова темнота. Видимо, мой мозг отключился, чтобы не мучить меня больше… *** — Доктор, приборы фиксируют активную мозговую деятельность. Услышал молодой девичий голос, когда в очередной раз пришел в себя. Любопытство разбирало сверх меры, но боялся выдать себя. — Это хорошо, душечка! — прохрипел старческий голос. — Очень хорошо. Все же не выдержал и открыл глаза. Два озабоченных лица склонились надо мной — совсем юное женское и с длинной окладистой бородой старческое. Меня поразил цвет бороды — зеленый, так обычно рисуют водяных. Почему-то вспомнился Киса Воробьянинов, только тот сбрил усы и волосы, а старичок после неудачной окраски все же пожалел бороду. Будь у меня такая же, не стал бы сбривать тоже, но выкрасил ее не в зеленый, а в кардинально синий цвет. — Ну вот, — изрек старичок и покачал головой, — можно запускать и остальные функции. Начнем с речевых. Послушаем, что она нам скажет. Девичье лицо пропало. — Как ты себя чувствуешь, милочка? — спросил доктор. — А-а-а, — простонал я. Получилось. — Где я? — голос не мой, но слова прозвучали вполне ясно, будто это она, Маруся, спрашивала. Ее голос я ни с чьим не спутаю. — Хорошо, просто отлично, — улыбнулся старичок и похлопал по моему плечу через одеяло, которым было накрыто мое тело. — В центре научных медицинских исследований, моя дорогая. Но твое восстановление идет так быстро, что мы тебя здесь надолго не задержим. Ты говори, говори. А завтра подключим двигательные функции верхних конечностей. Травм серьезных у тебя нет, думаю, через недельку будешь скакать, как молодая козочка. — А отец? — спросил и внимательно посмотрел на доктора. — Как он? — Не знаю, не в курсе, — ответил тот и пожал тот плечами. — В соседней лаборатории лежит тело молодого человека. Но там дела обстоят весьма плохо. Будем отключать от приборов, поддерживающих жизнедеятельность. Но это тело не может принадлежать вашему отцу. По возрасту не подходит. — А она? — голос сорвался на хрип. — Все, — снова похлопал по плечу доктор. — Все, на сегодня хватит. Приходите в себя. Завтра увидимся. Джудит, — обратился он, видимо, к той девушке, которая пришла вместе с ним, — мощность приборов следует уменьшить, восстановление организма и так идет слишком быстро. Дополнительная подпитка извне ему не требуется. И будьте внимательны, не отвлекайтесь ни на секунду, подключите интернов. Пусть вам помогают. Не надо, чтобы она захотела подняться с кровати сама. Иначе придется начинать все сначала, а мне бы не хотелось этого делать… — А она как же? — простонал негромко. Пусть слышат, мне не жалко, что я плачу о Марусе. Как только встану на ноги, сразу попытаюсь разыскать по больницам и отца, и ее. — Как же так? Как такое могло случиться с нами, именно в такой день? — Какой был день? И не заметил, как рядом со мной возникла Джудит. — Хороший, солнечный, теплый, но нежаркий, — ответил. — Как сказал отец, очень подходящий, чтобы жениться. — Жениться? — удивилась Джудит. — Сколько лет было вашему отцу? — Семьдесят пять… — Что же, самый подходящий возраст, — согласилась девушка. Если бы я мог повернуть голову, то посмотрел на нее, как на идиотку. Кто же в семьдесят пять женится? Только психи и мой отец, правда, его я к психам не отношу и никогда не относил. — У вас есть зеркало? — спросил непонятно почему. Я и раньше почти не смотрелся в зеркало. А сейчас мне это зачем? И опять внутри все похолодело — это не мое желание. — Зеркало? — зачем-то переспросила Джудит. — Сейчас принесу. Не видел, как она ушла, головой пока все еще не мог повернуть, но слышал легкие шаги, а потом скрипнула дверь. Девушка вернулась очень быстро. — Нашла зеркало. Хотите взглянуть на свое лицо? — спросила она и склонилась надо мной. — А я могу еще что-нибудь увидеть? — хмыкнул в ответ. — Ваше лицо совсем не пострадало, — ответила Джудит. — Буквально пара царапин на лбу. Мы их обработали. Но вы не волнуйтесь, шрамов не останется. О чем это она? То царапины, а тут же про шрамы говорит. То, что я увидел, повергло меня в шок. И даже не две ужасные рваные раны на щеке и на губе, отчего виден череп и челюсти. На меня смотрели глаза ее, Маруси. Потом я увидел ее тонкий нос, широко, как у модели, посаженые глаза, высокий лоб, длинные волосы. Вот почему голос не мой! Мозг отказывался воспринимать действительность и просто отключился.