у вас очень странный тамада

      До дома они доехали без происшествий. Если, конечно, не учитывать то, что Лиза не могла унять дрожь всю поездку в такси, а у Димы в некоторых местах поседели волосы. Он держал Неред за руку, слабо выводя узоры на тыльной стороне будто бы побледневшей ладони. Похуй, потом внутри себя разберётся. Сейчас он хотел успокоить Лизу.       Девушка его не винила, хотя, чтобы не заорать на него в той комнате после убийства Миши, стоило ей немалых усилий. В глубине сознания она понимала, что, вроде как, другого выхода не было, и кто-то должен был умереть. Радовалась ли она, что осталась в живых — ещё не ясно.       Да даже если бы Миша и выжил, он бы остался без руки. Когда во время ухода из того здания Лиза смотрела на бездыханное тело темноволосого (хоть Дима и закрывал ей глаза, она все равно что-то умудрилась рассмотреть), подметила, что правая рука жутко распухла, покрылась сыпью и покраснела. В некоторых местах даже выступила кровь (хотя, возможно, это просто Миша расчесал). Все из-за того ядовитого плюща.       Когда ребята вернулись домой, Лиза сразу же ринулась к туалету, высвобождая желудок от завтрака. А Дима боролся с точно таким же порывом.       Выйдя из уборной, девушка показалась светловолосому ещё более бледной и дрожащей. Подойдя к другу поближе, она обняла его слабыми ручками, уткнувшись носом в грудь. И тихо, как ребенок, спросила: — Мы больше его никогда не увидим?       Дима лишь тяжело вздохнул, положив руки на ее спину и начав слабо поглаживать. Медленный отрицательный кивок головой и такое же отрицательное мычание. Лиза сжала ткань футболки на спине парня, ибо его толстовка все ещё была на ее плечах, и заплакала. Тихонько, практически неслышно. А человеку, который не знает всей ситуации, вообще бы показалось, что она смеётся. — Не плачь, — нежно шепчет Дима ей на ушко и медленно идёт в сторону дивана, не отпуская Неред. Парень хотел что-то сказать про то, что темноволосый в лучшем мире, но вспомнил, что это, вроде как, сказки.       Усадив Лизу на диван, он положил ее голову к себе на колени, уткнув в свой живот носом. Из-за за поглаживающих движений Малинова она довольно быстро для сложившейся ситуации успокоилась, хотя была уверена, что ночью даст себе слабину еще раз. И ещё. И ещё. И ещё.       Неред подняла на него грустный взгляд. Казалось, что прежний огонек в глазах не вернётся, а небольшие ладони так и останутся холодными. — Давай ногу тебе обработаем, — прохрипел Дима, резво вставая, после того, как переложил голову девушки на диван. Хоть движения его были быстры, Лиза заметила маленькую слезинку, которая плавно стекала по щеке светловолосого. А после ещё шум воды в ванной комнате, свидительствоваший о том, что парень умывался.       Неред медленно встала и, слабо покачиваясь на ватных ногах, дошла до ванной. Малина уже успел достать аптечку и рылся в ней в поисках бинта с перекисью. Бросив косой взгляд на подругу, он подвинулся на бортике ванны и положил ее ногу к себе на колени, после чего закатал штанину джинсов. Лиза болезненно прошипела и, кажется, впервые за день почувствовала не заглушенную страхом боль, которая исходила от этой раны. Малинов аккуратно развязал белую ткань, вспомнив, как быстро и резво ее оторвал от футболки. Краем сознания отметил, что в спокойном состоянии он бы не смог так сделать.       Было страшно. Слишком страшно, чтобы ощущать пределы своих возможностей.       Дима закончил обрабатывать рану, когда глаза Лизы уже слезились. Он сделал узел на многочисленных перемотках бинтом и поднял взгляд на лицо девушки. Губы кривились из-за остаточного пощипывания в ноге — реакция от перекиси, — а глаза слишком сильно жмурились. Парень мягко положил ладонь на щеку светловолосой, мимолётно погладив, после чего крепко обнял, утыкаясь носом в ее плечо. — Одни мы с тобой остались.       Где-то в подкорке головного мозга он понимал, что не позволит, чтобы с девушкой что-то случилось. Он сжимает толстовку на ее спине, проверяя, жива ли она. Реальна ли? А может, он давным давно умер под действием газа, который был в первой комнате. Малина слышит тихий хнык Лизы в свою шею и едва заметно мотает головой. Нет, это реальность. И хотя бы подруга осталась в живых. — Лиз, я люблю тебя, — он говорит это хрипло, тихо и, видимо, даже не понимая всей ответственности этой фразы, будто для себя, чтобы подкрепить, не забыть защитить ее в случае чего. В первую очередь от себя.       Девушка слабо положительно кивает, вероятно, понимая посыл этих слов, и утыкается сильнее.

***

      Ночь часто раскрывает чьи-то страхи. Ночь делает людей откровеннее. Ночь завораживает, заставляя сердце нервно биться. Ночь таит в себе что-то.       Именно ночью Малиновый стоит у порога Лизиной квартиры и ожидает открытия двери после троекратного стучания. И вскоре она распахивается, представляя парню вымотанную, заплаканную и сонную девушку. Он переходит порог, закрывает за собой дверь и садится на корточки перед ней, будто перед маленьким ребенком. Взял за руки и заглянул в красные, воспалённые глаза. Погладил по щеке, не говоря ни слова, после чего снова встал и прижал к себе. Лиза обхватила его спину относительно маленькими ручками и тихо всхлипнула, утыкаясь в грудь парня носом. — Можно я у тебя переночую? — просит Дима спустя несколько мгновений. — Он жил в той квартире… И мне постоянно мерещится что-то. Думаю, это пройдет, но я… — девушка тянет его в глубь квартиры, прерывая поток бессмысленной, служащей для оправдания слабости речи и кивает на кровать.       Она говорит, что диван жёсткий и неудобный, так что ему лучше поспать на кровати, вместе с ней.       На самом деле диван очень удобный, да и к тому же, ещё и раскладывается. Лизе попросту было страшно. И, видимо, парень это понял, так как без всяких отнекиваний согласился.       Никто не говорил, что жить легко. А после потери друга, которого, фактически, убил сам (или своим существованием, как думала про себя Лиза), становится ещё тяжелее. Но они справятся. Я уверена.