Бабушкин рецепт

      Простуда Наполеона затягивается, всё никак не желая проходить - сегодня идут четвёртые сутки и Курякин начинает беспокоиться, заслышав с утра в кашле напарника свистящие нотки. По своему детскому опыту он знает, что если промедлить, то дальше не будет ничего хорошего. Завтрак, в кои то веки поданный в постель немкой, съеден наполовину - и это тоже его беспокоит. "Только высокой температуры и воспаления лёгких нам ещё не хватало," - думает русский, скорым шагом возвращаясь с задания. Сегодня по обьекту опять всё безрезультатно и Илья впервые в жизни позволяет себе схалтурить - уходит с поста немного раньше, торопясь зайти в неприметную аптеку на углу квартала до закрытия. И, конечно, он оправдывает себя железобетонной фразой "Это нужно для нашего общего дела", когда выкладывает на тумбочку при входе, прямо на газету, упаковку травяного сбора, пачку горчичников и красного перца, а в угол осторожно ставит килограмм картошки под удивлённым взглядом выглянувшей в коридорчик Теллер. То, что принёс во внутреннем кармане куртки, он благоразумно старается не показывать - Габи вполне может настойчиво попросить "попробовать", однако бежать за второй уже поздно, а отказывать девушке неприлично. Немка несмело улыбается и кивает, исчезая в своей комнате - уж очень сосредоточен и обеспокоен взгляд напарника.       Когда русский заходит в комнату, то не может понять, что не так: Соло, как обычно, в кровати, шторы слегка раздёрнуты, впуская с улицы свет одинокого фонаря, а на отчищенной тумбочке, переставленной поближе к больному, всё так же стоит кружка с давно остывшим чаем и нетронутый скромный ужин. Он тихо подходит к постели, наклоняется к Наполеону, стараясь пока не разбудить, и внимательно приглядывается: черты лица осунулись, кожа бледная, на лбу и висках блестит пот, но напарника колотит в ознобе, он рефлекторно кутается в одеяло и тихо постанывает - видимо, вместе с температурой в сновидения прокрались и кошмары. Широкая ладонь чуть касается взмокшего лба и Курякин вздрагивает - кожа напарника пылает не хуже жарко натопленной печки; лёгкое касание будит Соло и в глазах, обращенных к нему, Илья видит отражения приснившихся демонов. Пальцы американца намертво сжимают курякинское запястье, фиксируя руку, тело напрягается под одеялом и только через пару минут взгляд проясняется и он расслабленно обмякает, тихо просипев непослушным горлом: "А, это ты, Большевик... Проходи, располагайся," - и замолкает, явно обессиленный этой короткой фразой. Глаза под растрёпаной влажной чёлкой лихорадочно сверкают и похожи в темноте на спелые чёрные маслины, влажно блестящие в неверном свете покачивающегося фонаря с улицы, чуткие нервные пальцы напряженно сжимают край одеяла - образы кошмара ещё не отпустили до конца и Наполеон насторожен.       Курякин включает ночник, осторожно присаживается на постель и тянет свою ладонь ко лбу напарника, проверяя ещё раз - кожа влажная и горячая, и на виске бьётся тонкая голубая венка в такт быстрому пульсу. Соло даже не отклоняется - так он измотан температурой, свистящими в горле хрипами и одышкой при каждом заметном усилии. Он прикрывает глаза, наконец-то расслабляясь и намереваясь поспать, по крайней мере, до утра. Русский мучительно пытается вспомнить, что же делала мать, когда он в детстве единственный раз заболел, провалившись в ледяную воду на подтаявшем речном катке. "Его нужно растереть спиртом, а ещё лучше - поставить горчичники и дать внутрь согревающего," - в мыслях Ильи наступает сумбур и он вцепляется пальцами в светлые волосы, представляя выражение лица этого паршивца в ответ на невинное предложение. Но выбора нет - и он храбро возвращается в совершенно неясное "сегодня". Курякин кусает губы, пытаясь сформулировать свою просьбу так, чтобы американец не убил его потом, когда выздоровеет и не стал язвить и насмехаться сейчас, когда болен. И он не уверен, что подобное не будут вспоминать до конца его короткой жизни, обливая едким сарказмом и совсем не фигурально приставив к виску пистолет.       Он не мастер уговаривать, приводя безошибочные аргументы в пользу своего метода лечения, но, когда он поднимает взгляд от складки одеяла, на которую смотрел последние минут пять, то видит напарника обмякшим, с плотно прикрытыми глазами и совсем не опасным. Илья на пробу касается высокого лба пальцами, проводит по виску и скуле кончиками, проверяя реакцию, но веки Наполеона даже не вздрагивают - и он решается. Пять минут возни в коридоре и на кухне - и водка смешана с красным перцем в ядрёную смесь, и ещё пять минут чтобы дать настояться этому адскому целительному зелью. Русский оставляет в чекушке чистыми грамм пятьдесят-семьдесят, плотно завинчивая пробку - так, на всякий случай, мало ли как пройдёт "лечение" и что удумает Соло наутро. Горчичники он решает оставить на потом, всё же американцу такой метод в новинку и реакция может быть крайне непредсказуемой, вплоть до настоящей попытки его прибить. Агент грустно усмехается: Соло сейчас даже трёхмесячного котёнка задушить вряд ли сможет, до того ослаб.       Он возвращается в комнату, ставит на тумбочку широкую миску с "лекарством" и пустой стакан, переливает в него на три четверти смеси и перекидывает через плечо небольшое махровое полотенце, и, склоняясь над кроватью с распростёртым на ней напарником, шепчет в аккуратное ухо под прядью растрепавшихся влажных волос "Прости, но это для твоего же блага". Илья осторожно поворачивает Наполеона на бок, освобождает от тёплого халата стройную спину и, придерживая на всякий случай рукой сбоку, на несколько минут застывает, неожиданно очарованный ровной безупречностью нежной кожи и беззащитно торчащими лопатками. К реальности его возвращает сиплый хрип вдоха и короткий лающий кашель - и ему становится нестерпимо стыдно за эти минуты промедления. Он устраивает локоть Наполеона так, чтобы тот мог на него опереться корпусом, и в две широких ладони дважды быстро и щедро растирает спину напарника перечно-водочной настойкой, осторожно надавливая в области ребёр - всё-таки, он может сломать их, если приложит усилие слишком сильно. Закрывая ему спину полотенцем и халатом, Илья досадует, что не взял второе полотенце сразу же - на очереди грудь, а он не привык останавливаться на полпути. Да и полумеры в лечении вредны, это он помнил ещё со слов бабушки.       Курякин скептически осматривает американца, укладывая того спиной на кровать: от такого бесцеремонного обращения даже коматозник проснётся, а этот лежит себе спокойно и ухом не ведёт. Хмыкнув, он совершает стратегический бросок в ванну и возвращается с полотенцем и твёрдой уверенностью, что Соло его дурит. В другое время он бы с азартом попытался накостылять этой язве, но сейчас - другое дело, сейчас Ковбой не на шутку заболел и ему можно почти всё. Илья улыбается уголком рта, глядя на плотно сомкнутые веки, и приступает ко второй части операции под кодовым наименованием "Излечи напарника".       Он помнит, что Наполеон обычно не носит бельё под халат - был неловкий случай убедиться - поэтому с некоторым опасением отодвигает одеяло ниже пояса и полностью раскрывает полураспахнутый предмет одежды, обнажая ему грудь и плечи и стараясь не смотреть ниже пупка. Но тревога напрасна - на Соло мягкие домашние штаны и русский успокаивается, набирая в ладони настойку и аккуратно растирая по поджарому телу, осторожно обходя коричневые горошины сосков и маленькие тёмные ареолы. У напарника отчетливо проступают рёбра при дыхании и в голове Курякина проносится "Он всё-таки похудел за эти дни," но рефлексировать сейчас некогда, - не дай бог, проснётся не вовремя - и он заканчивает смущающую процедуру, накладывая поверх потемневшей смуглой кожи полотенце и быстро плотно запахивая тёплую ткань. Поправив подушку и одеяло, он идёт в ванную и тщательно моет руки - и не видит внимательный взгляд из-под ресниц, удивлённо провожающий его выпрямленную от чувства исполненного долга спину. На его счастье, Наполеон сейчас слишком вымотан болезнью и усталостью, чтобы хоть что-то сказать.       Возвратившись, Илья присаживается на постель и недолго раздумывает, приводить ли в исполнение третью, заключительную часть лечения, однако напарник опять надрывно сипит и кашляет - и он решается. Стакан с "лекарством" почти жжёт пальцы и он трогает Соло за плечо, деликатно пытаясь не испугать спросонья, а когда глаза напротив как будто недоумённо раскрываются - быстро суёт к губам край стакана и твёрдо приказывает "Выпей!", пока тот не опомнился. Американец недоверчиво поводит носом и принюхивается, но ощущает только запах спиртного и потому, не возражая, раскрывает рот и залпом выпивает, поддерживая стакан пальцами снизу. Буквально тут же его глаза потрясённо расширяются, дыхание перехватывает, но русский начеку и прижимает твёрдую ладонь к приоткрывшемуся рту, мешая выплюнуть "лекарство". Прижимая голову напарника к высоко поставленой подушке и фиксируя руки, Илья с сожалением видит в стальных потемневших глазах разочарование и злость, и это неожиданно больно царапает где-то внутри, оседая жжением на губах.       ...Наполеона слишком быстро разморило после выпитого и Курякин, осторожно отпуская его из плена рук и устраивая повыше, чтобы облегчить дыхание, сожалеет только об одном - теперь тот не даст к себе притронуться ни под каким видом, несмотря на болезнь. Но Илья запомнил мягкую кожу под пальцами, тонкие рёбра и ровные чётки упругого позвоночника - и пока ему этого хватает. **