Цветы для Адриана

      Почерневшие от дыма гвоздичных сигарет легкие болят при каждом вдохе: возможно, потому, что в них сквозные дыры, и если бы от выстрелов, но нет — розы своими шипами изнутри раздирают мягкую плоть, и Адриан оглашает помещение уже привычным судорожным кашлем, после которого в ладони остается пара смятых алых лепестков, напоминающих капли крови.       Наверное, раны все-таки кровоточат, иначе металлическая горечь не заполняла бы рот всякий раз, когда на него нападает очередной приступ. Ничего поделать с этим нельзя — Ивашков обречен, и ему остается только курить, притупляя ощущения хоть на короткий срок, и зачеркивать даты в календаре, цепким взглядом изумрудных глаз примеряясь к грядущей субботе — вроде неплохой день, чтобы задохнуться окончательно, захлебнуться болью, и обратиться в память.       Красных бутонов внутри него становится все больше и больше: возможно, не стоило бы удобрять их, бесконечно рисуя портреты той, что разбила его сердце, так и не ответив ему. И за эту пустую надежду Адриан сейчас и расплачивается, зная, что спасения для него нет. Можно разве что ножом, гладко режущим холст, вспороть себе грудную клетку, чтобы было быстрее, но он отстрадать свое желает до конца, находя эту ситуацию парадоксально забавной: Роза Хэзевей отказала ему, выбрав другого, и именно розы его убивают. Ивашков всегда считал, что у вселенной паршивое чувство юмора, у него же — значительно лучше, но даже он понятия не имеет, как пошутить об этом, когда лепестки кровавыми хлопьями рассыпаются по грязной тарелке, служащей ему пепельницей.       Он просто покорно ждет своей кончины, и не может отречься от мысли, что хоть так сумел заполучить для себя частичку желанной Розы. И то, что она смертью его станет, Адриан, кажется, понял с первой их встречи: он влип безнадежно, а ей было плевать.       Поэтому он и дальше травит легкие табаком с гвоздикой и злорадствует безысходно, что Розе Хэзевей от него сбежать не удалось, пусть это и чистейшая ложь: единственной жертвой любви роковой является только он.