a curse between us

i - Ты что-то задумала. Голос Дарклина – шепот по линии ее шеи. Алина видит в отражении, как его руки властно обвиваются вокруг ее талии, чувствует, как он тянет ее назад, заставляет опереться ему на грудь. На мгновенье она думает воспротивиться. Иногда она так и делает: вырывается из хватки его рук прочь. Иногда он возвращает ее назад и от их ссор дрожат все стекла в этом крыле Большого дворца. Иногда – отпускает. И это еще хуже. Алина моргает и отгоняет все мысли прочь. Она расслабляется в руках своего мужа, закрывает глаза. Кое-что и правду у нее на уме. И ей лучше быть смирной, чтобы так оставалось и дальше. - Я была бы ужасной королевой, если бы это было не так. Ответ тихий, почти что мурлыканье кошки, и что-то внутри поражается тому, как легко и быстро она уходит от вопроса. Когда-то она была ужасной лгуньей. Слова способная ученица возникают в ее голове, пока он прикасается губами к шее. - Что-то еще. Что-то другое. Алина наклоняет голову, делает себя уязвимой. Прошли столетия, она больше не его ученица. Позволять себе быть уязвимой рядом с Александром Морозовым, рядом с его силой, мудростью, опытом, значит владеть им. - Воспоминания. – Лжет, и он тут же напрягается. Ее муж не одобряет любое прошлое, помимо их общего. Это его больное место, по которому так легко бить. Но Алина использует его только в самых крайних случаях. Она ненавидит даже саму вероятность того, что этот рычаг потеряет свою эффективность. Руки на ее талии напрягаются, впиваются в кожу. Алину не удивляет, когда он резко поворачивает ее к себе, прижимает ее теснее к стеклу, но воздуха все равно становится мало. Ожидай или нет, а она все еще не может отрицать то, как расползается возбуждение по телу, когда он тесно прижимает ее к себе. - Тогда позволь мне помочь забыть. – Выдыхает просто в ухо, и ее пальцы впиваются в темную древесину. Она не может сказать нет. Она не хочет. Она не опровергает его слова ночью, будто и вправду вспомнила что-то из прошлого, просто мысль ускользнула из памяти. Но не прошлое преследует Алину (когда царь просыпается следующим утром и понимает, что царицы нигде нет) теперь ей нужно бояться будущего. ii У него не уходит много времени, чтобы найти ее. - Возвращайся. Между ними нет удивления. Нет ни ее растерянности, ни тихого «как ты меня нашел?», ни его «почему ты ушла?». Это лишняя, неважная информация. В конце концов, единственное, что имеет значение, это то, что он хочет ее назад, а она не хочет возвращаться. - Не могу. - Алина. – Его голос низкий, полный угрозы, и она ему улыбается. Она так давно не слышала, чтобы его голос звучал так из-за настоящего страха, настоящего гнева. - Ты слишком расслабился, Александр. – Отвечает, и видит, как дергаются его желваки. - Так вот, что это такое? Напоминаешь, как ты на самом деле важна для меня? - Никто не любил меня так, как ты. Удовлетворение мелькает на его лице, прежде чем все снова сменяется гневом. - Тогда почему я проснулся один в нашей постели? Почему ты сбежала с нашего дворца, исчезла из нашего города? Алина вздыхает. Она в лесу, сидит на голой земле, прислонившись спиной к стволу дерева. Прошли столетия с тех самых пор, как она засыпала не в мягкой королевской постели, но ее тело все еще помнит это ощущение. Не смотря на то, что ее муж сделал все возможное, чтобы она навсегда забыла. - Потому что, – она поднимается на ноги. Они наблюдают друг за другом, и Алина видит эту голую, ничем не прикрытую тоску у него на лице, которая затмевает собой все остальное. Что-то внутри нее болит, что-то внутри нее борется с этим чувством глубокого удовлетворения от осознания того, что это она его оставила. Что не вся ее суть поглощена этим человеком. Он закрывает глаза, когда Алина проводит пальцами по щеке, прямо по шраму. – Ты любишь меня слишком сильно, чтобы вынести это. А я не люблю тебя достаточно, чтобы это остановить. Его глаза открываются. Он в замешательстве, она замечает промелькнувшие злость (и ненависть) такие древние и могущественные. Алина знает – они оба думали, что все это внутри него давно кануло в Лету. Прежде, чем она сможет пожалеть, ее руки двигаются в знакомом жесте разреза. Он исчезает. Алина не может сказать, чувствует она облегчение или же ужас. iii Он приходит к ней ежедневно, пока Алина не напоминает ему, что у него есть страна, которой нужно управлять. - Я мог бы то же самое сказать о тебе. Его голос – кислота и Алина позволяет себе в ней искупаться. - Может, ты любишь Равку больше, чем я. Она не сможет скрывать от него это вечно, она и не надеется. Ей просто нужно как можно больше расстояния между ними, нужно запутать свои следы и потеряться в бесчисленном количестве безымянных поселков. Вероятно, она могла бы покинуть страну, но даже если он любит Равку больше чем она, это не значит что она не любит ее вообще. Алина отдала Равке больше своей души и сердца, чем кто-либо из ныне живущих. Она не может бросить ее, даже если, оставаясь здесь, рискует разорвать ее на части снова. - Я об этом беспокоюсь куда больше, как оказалось. Ей остается только вздыхать. - Возвращайся к работе Александр. Увижу тебя раньше чем через три дня, и я очень расстроюсь. Ты могла бы сделать меня лучше. Алина размышляет над этими словами, пока идет бродягой через лес, и думает чудо ли то, что теперь он ее слушается. Она думает о троне, который бросила так легко, и предполагает, что теперь он слушается только потому что она больше чудовище, чем была раньше. iv. Беременность начинает проявляться. И какая-то новая (или же старая, давно забытая) часть ее позволяет мужу подойти достаточно близко, чтобы открыть правду. Эта сентиментальность, это внезапная острая потребность в утешении, в нежности и заботе, сильно ее удивляет. Та самая часть, которая побеждает в этот раз. Его движения нерешительные, когда он тянется к ней, опасаясь, что она снова использует разрез. Но когда пальцы прикасаются к ее запястью, и не находят никакого сопротивления, его одолевают новые демоны. Можно услышать скрип костей, которые ударяются друг о друга, так сильно он сжимает ее в своих объятиях. Будто верит, что если сожмет достаточно крепко, то заставит вернуться ее в ОсАльту. Алина смотрит, как осознание ударяет его, позволяет себе насладиться этой искусственной близостью, пока еще может. Что-то не так, – говорят его сужающиеся глаза. Что это? – шепчет линия его челюсти. Он отходит назад, и злое шипение, которое вырывается из его горла, когда он задевает ладонью ее живот, говорит Алине, что он знает. - Нет. – Не слово – звериное рычание. – Алина. На его губах ее имя полнится тысячей эмоциональных тонов. В первую очередь – болью от предательства. А потом он бросает взгляд на то, что их окружает, впитывая как можно больше – архитектуру, окна, церковь, которую видно издалека. Алина проклинает его, на чем свет стоит, вырывает руку из хватки и быстро использует разрез. - Мне не жаль. – Шепчет в темноту. Темнота не отзывается. Алина безжалостно разрывает их связь и начинает паковать вещи. v. Повитуха говорит, что роды прошли очень легко. Алина думает, что может разорвать ее пополам и спросить, так ли это легко, но, в конце концов, воздерживается от этого. Она простая крестьянская девушка, всего лишь очередная Алина, которую назвали в честь царицы. Не более. - Ты выглядишь измотанной. – Его голос тихий. Алина ничего не говорит, пока сельские женщины тихо переговариваются, разрезая пуповину, пеленая ее ребенка: пока они делают то, что должны. Они спрашивают, хочет ли она взять его на руки, но ее взгляд прикован к темному углу комнаты, где стоит ее муж. Александр смотрит на нее так, будто хочет поцеловать и убить одновременно. И она боится не за свою жизнь. Шепот едва к ней прикасается. Слова о странной девушке, о том, что она просто в шоке, о том, что за ней нужно будет присматривать время от времени. Но ее взгляд остается прикованным к Дарклингу, пока он приближается. - Я думал, что все произойдет не раньше следующей недели. Она фыркает – ничего не может с собой поделать. Она ему не сказала, конечно же. Он сам все просчитал, повел себя как одержимый эгоист, коим и являлся. Она не планировала с ним говорить, и даже если бы... все равно бы ни за что не признала, что он прав. Всегда есть возможность заметить и распознать эти знаки, особенно если ты – Гриша с несколькими веками опыта за плечами. Алина просто не хотела, чтобы он был здесь. Шепота больше, взгляды становятся обеспокоенными, не дают ей пошевелится. Она их игнорирует, и ее муж подходит ближе, на его лице ни одной человеческой эмоции. Что-то странное пробуждается у нее внутри, что-то, чего она не испытывала столетиями. Ей нужно несколько глубоких вдохов, чтобы дать название этому чувству. Страх. Слово пугает ее так сильно, что Алина даже забывает себя. Сколько лет прошло с того момента, когда она боялась этого мужчину? Алина не может даже сказать. Он останавливается в нескольких сантиметрах от кровати, и она тут же поднимает взгляд, ухмыляясь ему просто в лицо. Когда дело касается Дарклинга лучшее оскорбление – хорошо спланированная ловушка, в которую он попадет; когда дело касается Дарклинга лучшая защита – самое изощренное оскорбление. Она едва осознает, что женщины заставляют ее сесть на постели, прикасаются к ее ладоням. Только когда Алина чувствует едва ощутимый вес на руках, она понимает, что случилось что-то очень важное. Случилось просто у нее под носом. - Это мальчик. - Говорят ей повитухи. И она наконец-то отрывает взгляд от своего мужа, чтобы встретится взглядом с бледными серыми глазами сына. Алина задыхается, чувствует, как внутри зарождается всхлип. Все ее тело содрогается от силы этого чувства, и она прижимает к себе это маленькое создание так сильно, будто его вот-вот отберут прочь. Страх, проскальзывает в ее затуманенном рассудке, тот самый который кипел семь месяцев, где-то очень глубоко внутри нее, грозится разорвать ее на части. - Ш-ш-ш. – Другая женщина пытается ее успокоить, нежно убирая влажные волосы со лба. – Это трудный путь, дорогая, но ты пережила первые шаги и переживешь остальное. Ее щеки мокрые. Они думают, что она молода и несчастна – отбившийся от стала ягненок. Она старше их бабушек, но когда Алина смотрит вниз, на раскрасневшееся лицо своего сына, искать внутри другую себя, не хочется. Она слишком далека от этого. Он даже не плачет. Одно сердцебиение, два, прежде чем Алина вспоминает, как нужно дышать и находит в себе силы спросить: - Он... в порядке? - Ужасно здоров, учитывая, как мы с ним намучались. – Рычит одна из повитух. – Уверенна, он слишком доволен собой, чтобы испугаться первого вдоха. Мышцы на лице Алина напрягаются. Ей нужно несколько мгновений, чтобы понять, что она ухмыляется. Она уставшая, она жалкая и по-настоящему счастливая. - Хорошо. – Она ловит себя на том, что снова всматривается в его маленькое лицо. В лицо, которое все еще не совсем чистое (она старается не думать обо всем, что было до), и понимает, что даже эти сгустки не сделают его менее идеальным. Ее новое странное наслаждение прерывает тупая боль, которая врывается в самый центр ее естества, пробуждает ее память, заставляет посмотреть в угол, где свернулись клубком тени. Нежная улыбка тут же превращается в ухмылку, когда она видит пустое пространство. Алина знает, что сделала правильный выбор. - Уже выбрала имя? Это произносит та самая бабка, которая сказала, что роды были легкими. Алина почти что ее прощает. Она поднимает глаза к потолку и в ее голове проносятся сотни достойный имен, сотни возможных. Она вспоминает принца, язык которого был таким же острым, каким был его ум. Она вспоминает следопыта, глаза которого были такими же добрыми, как и его сердце. - Исаак. – Наконец-то отвечает. Алина не знает никого с таким именем.