a curse between us

i. Мать Исаака всегда была странной. И по какой-то причине эти рассказы не обижала ее. Алина Моревна знала, что не была обычной и не видела в этом проблемы. В поселке было еще семь Алин, но она была единственной, воспитывавшей сына в одиночку. Она была единственной, кто встречал оскорбление безмолвным немигающим взглядом. Она была единственной, кого Исаак замечал за разговорами, которые иначе как «сама с собой» и не назовешь. А иногда мать смотрела так, будто перед ней было что-то, что могла видеть только она одна. Некоторые дети считали, что Иссаку нужно стыдится своей матери. Исаак думал, что некоторые дети - идиоты, и он не боялся сказать это им в лицо. Иногда он получал за слишком острые слова, но знал, как держать удар. В первый раз, когда он ввязался в драку, мама отвела его домой и показала, как правильно нужно сжать кулак и куда нужно бить. - Никогда не бей первым. – Когда мама разговаривает с ним, ее голос такой теплый, как никогда до или после. Она говорит, и он представляет солнце, ранний летний день, прежде чем послеобеденная жара сделает все липким и мерзким. - Но если тебе нужно ударить, сделай это раз и так, чтобы они запомнили. ii. Мать Исаака – лгунья. Он уверен, что никто кроме него об этом не знает, ведь она очень хорошая лгунья. Исаак вот в этом ужасен, но он хороший наблюдатель. И кем бы ни была Алина, она точно не крестьянка с берегов Цибея. Ее движения слишком осторожные, ее спина слишком прямая. В их деревне нет ни одной женщины, которая бы ходила так, как ходит мать Исаака. Так, будто она та самая первая Алина, потерянная королева Равки. ...Он только подтверждает свои догадки, когда слышит слова Ос Альта (чаще всего поздно вечером, когда она думает, что он спит, когда может спокойно поговорить с тенями). Крестьянские девушки с берегов Цибея не говорят о столице Равки небрежно, будто это какая-то деревня на окраине. И разве это не было бы интересно? Оказаться давно потерянным принцем. Разве не было бы это чудесно? Оказаться в месте, где никто не смел бы осуждать странности его матери, потому что никто бы не осмелился критиковать царицу. И у него бы никогда больше не было забот, это он знает точно. Только когда Исаак понимает, кем в таком случае окажется его отец, идея перестает казаться хорошей. Мир, созданный Дарклингом, был бесконечным, но отнюдь не потому, что Дарклин был мирным человеком. - Страх – странный зверь, – говорит однажды ночью Исааку мать, – Временами он сдерживает людей, как он сдерживает сейчас врагов Равки. Временами заставляет людей ударить первыми, в надежде на то, что они предотвратят ужас. - Но, как они могут знать, что все будет ужасно? Она ему улыбается, целует лоб. - Они и не знают, звездочка, поэтому они боятся. Звездочка. Он слишком взрослый, для ласковых прозвищ, но это – единственное, на которое он не огрызается. iii. Исаак подозревает, что голоса реальны. Голос. Один. Он слышал только одно имя, которое слетало с губ его матери с придыханием, которого оно явно не заслуживало. Александр. Александр – это Алина мужских имен. Это может быть кто угодно. Что угодно. - Ты не так терпелив, как утверждал, – его мать развешивает простыни, чтобы они высохли. - Не спрашивай так, будто тебя действительно волнует мой ответ, – его мать нагоняет цыпленка, пытаясь загнать его в курятник. - Я была создана для себя! - На ее вздох ответом только свист ветра. – Конечно же, я знаю, Александр. Ты не глупый человек. Не драматизируй. Она замечает Иссака и всегда улыбается, но он видит, что она никогда не прикасается к нему, когда говорит с ним. Однажды он попытался ее обнять и то, как мама отшатывается прочь в ужасе, навсегда будет в его памяти. Теперь он терпеливо ждет, пока то, что преследует ее мать, не уйдет прочь. Что бы то ни было, Исаак всегда знает, что она счастлива видеть его рядом. - Это мой отец? – Он однажды спрашивает, прижав ухо к ее животу (для своих лет он маленький и выше дотянуться не может). – С ним ты говоришь? На секунду она замирает, а потом она ласково гладит его темные волосы, убирает со лба пряди. - Когда время придет, я тебе все расскажу. Он уверен, что это значит «да». iv. Исаак – болезненный ребенок. Это не удивительно. Его мать пытается это срыть и, пускай люди вокруг и не замечают, но Исаак видит – ее здоровье такое же слабое, как и у него. Только в темноте начинают проявляться темные круги пол глазами, впалые щеки, бледная кожа. Самое странное в этой ситуации – она выглядит моложе. В таки моменты кто-то будто стирает прочь сотни тонких линий на ее лице. Только в дневном свете его мать становится похожа на других матерей – уставшая и постаревшая раньше времени. - Ты выглядишь истощенным. – Ее тон сухой, когда она говорит это теням и Исааку кажется, что тени в ответ смеются. Он помогает ей во всем, в чем может, но правда в том, что иногда Исааку не хватает дыхания ни на что другое, кроме как идти следом за ней, не хватает сил, чтобы поднять собственную голову. Он легко подхватывает все: грипп, вирусы, другие детские болячки, которые остаются с ним куда дольше, чем у других детей. - Прости. Ему кажется, что он слышит ее шепот одной зимней ночью, когда почти не помнит себя от лихорадки. Он чувствует влагу на своих воспаленных щеках и ему нужно много времени, чтобы понять, что она плачет. - Прости меня, звездочка. Он тянет к ней руку, прикасается к лицу, пытается ее успокоить. - Ты не делала меня слабым, мама. Вполне возможно, что она что-то ему ответила и Исаак просто этого не помнит, но, где-то в глубине души, он уверен, что она не ответила вовсе. v. Исааку четырнадцать, когда правда вырывается наружу. Он у реки, лежит на берегу, купается в солнечных лучах, как кот (как его мать). Трава уже поднялась достаточно высоко, чтобы скрыть его от глаз людей, которым не особо интересно. Хотя взрослые мальчишки, которым интересней мучить маленьких девочек, вообще редко обращают на что-либо внимание. Исаак слышит, как она плачет из-за их насмешек, и поднимает голову, чтобы понять сможет ли он ей помочь. У них ее кукла и они бросают ее друг другу, перекидывают из рук в руки над ее головой, дразнят, срываясь на писк, передразнивая ее плач. Исаак не колеблясь поднимается на ноги. Его дыхание сбивчивое, что не мешают крикнуть: - Оставьте ее в покое! Мальчишки только смеются. И он не может их винить, если бы он был таким же придурком, у которого нет мозгов, он бы тоже смеялся над нескладным мальчишкой, который решил поиграть в рыцаря. Никогда не бей первым. Он дал обещание матери, но всегда можно найти лазейки. Исаак в большинстве сдерживается, но даже он не редко напрашивается на грубость. - Я хотел сказать, что если ты так хочешь куклу, то швея и тебе сошьет еще одну. – Исаак ухмыляется. Он не уверен, что же становится причиной (выражение его лица или же слова), но хрупкое мужское эго ранит глубоко и сильно. Кукла падает на землю. А следом за ней и сам Исаак, сбитый с ног сильным ударом. Он знает куда бить. Знает. Но его тело сейчас не такое сильное, как когда мама учила его драться. И эти мальчишки не просто парочка задир. Кулак прилетает просто ему в лицо, оскорбления сыплются чаще самих ударов, когда они пинают его и прижимают к земле. - Никто не может отнять у тебя надежду. Только ты сам. Так сказала его мать, когда они вместе сидели на улице вечером. Поздние сумерки играли бликами на ее лице, она выглядела одновременно молодой и очень древней. - Они попытаются, но ты - сильный мальчик. Верь в себя и тогда никто не сможет тебя сломить. Он думает об этом сейчас, когда боль (боль всюду, болит даже лоб, но только потому что он боднул одного их придурков – мама научила бить не только кулаками) расползается по телу.. И все бы закончилось хорошо, он думает позже, если бы они только вовремя остановились на парочке ударов и не задели ее. Все в деревне знали о том, как легко тихий, добрый Исаак превращался в настоящего берсерка, которого мало что могло остановить. Но, в отличие от других детей, он не становился больше и сильнее с проходящими годами, и он уже не мог заткнуть их всех одним только взглядом, если это было нужно. Но… Большинство людей были добры к его матери. Если они ее не уважали за слова полные мудрости, то хотя бы относились к ней с жалостью, как к безумной, которую нужно не бранить, а осторожно за ней присматривать. Однако были и те, кто ее ненавидел. Их слова Алине были, как с гуся вода, и поэтому они ненавидели ее еще больше. - Как ты можешь это терпеть? Ответом любопытству Исаака была только едва заметная улыбка. - А что их слова могут мне сделать? - Мама рассеяно прикоснулась к плечу, будто ей было больно. - Это всего лишь сотрясение воздуха. Если они хотят переводить на это кислород - пожалуйста. Это были приятные слова, но Исаак никогда не мог полностью их понять. Поэтому, когда один из мальчишек говорит «твоя чокнутая сука мамаша» у него перед глазами все застилает красная пелена. Его тело сотрясается. Он хочет высвободиться, чтобы ударить в ответ, чтобы сделать хоть что-то... И потом все поглощает темнота. vi. На мгновенье Исаак убежден, что его вырубили. А потом он слышит крики. Его руки и ноги отпускают, на секунду тишину речного берега разрезает страшный вой. Один мальчик визжит, другой плачет, и никто из них не может понять, что же происходит на самом деле. Темноту разрезают крики полные ужаса. Исаак вглядывается в тьму, потому что это все, что можно вокруг увидеть. И чувствует не только то, что мальчишки больше не держат его. Он чувствует свет, который раньше ощущал только, когда был маленьким. Он чувствует, что теперь он может стать на ноги. Не смотря на избиения и боль. Он может подняться на ноги и бежать, бежать как можно дальше. Трещина, которая раскалывает надвое воздух, почти так же оглушительна, как и темнота. Это совсем не похоже на раскат грома, это что-то горячее, резкое, яркое. И когда тьма поглотила его, он подумал, что потерял сознание, то, увидев свет, Исаак решил, что он умирает. А потом он понял, что рядом мама. Мама, которая хватает его за руку так сильно, что под ногтями собирается кровь. Но это не Алина. Не та женщина, которую он знал. Рыжий вымыт с ее волос: заменен белым. И она выглядит такой молодой, будто вся усталость исчезла с ее лица. - Что случилось? – Ее голос требовательный, неприемлющий отказа. - Они... – Исаак запинается, когда понимает, что не имеет и малейшего понятия, как все объяснить. - Исаак. В ее тоне отчаянье, которое так не свойственно его матери. - Они тебя оскорбляли! А потом везде стало темно, и... я не знаю, что произошло, мама. Последние два слога ударяют ее, как пощечина. Исаак видит, как свет уходит прочь, делает ее черты мягче. Он ждет, что рыжий тоже вернется в ее волосы, и она перестанет выглядеть так, будто всего на несколько лет старше его самого. Но этого так и не происходит. Женщина перед ним – незнакомка. vii. Матери Исаака не существует. Алина Моревна всего лишь призрак, она реальна до того момента пока в нее верят. Ладони Исаака сжимаются в кулаки, пока он наблюдает, как эта незнакомая ему женщина, быстро собирает их вещи. Никто не решается идти за ними следом. Дорога через деревню практически пустая, те редкие жители, которые встречались – тут же отводили взгляд. Его мать всегда ходила очень быстро, но сейчас было ощущение, что земля проваливается просто у нее под ногами, так сильно она спешила. Только многим позже она наконец-то отпустила руку Исаака. Ему понадобилось время, чтобы собраться с силами и заговорить. - Что ты делаешь? - Упаковываю вещи. Мы уходим, звездочка. - Не называй меня так! – Огрызается мальчик. Он не понимает, почему так обижается, услышав это ласковое прозвище. Может, потому что звездочкой его могла называть только мама. Потому что это имя принадлежало теплой уставшей от жизни женщине. – И я никуда не пойду с тобой, пока ты не объяснишь, что происходит! Она замирает, пыльцы прекращают перебирать одежду. И потом она вытаскивает что-то из сумки, которую он раньше никогда не видел. Солнечные лучи разливаются белым морем по полу, и Исаак понимает, что на его матери перчатки. Которые покрыты кусками битого зеркала. Она смотрит на него и Исааку кажется, что он видит проблеск человека, которого он знал всю свою жизнь. - Кто ты? - Я твоя мать. - Нет! – Ужас внутри него большае с каждой секундой и Исаак ничего не может сделать с собой. – Моя мать – Алина Моревна! Она временами странная, и почти все время тихая, она не умеет готовить и рисовать, но она пытается это делать. И она иногда болеет, и она теплая. Она не может призывать солнечный свет! Покончив со сбором вещей, она пожимает плечами. Там есть еще кто-то. Кто-то за ними наблюдает. Карие глаза на секунду встречаются с серыми. Внутри его матери идет жесткая борьба со страхом. - Я все еще она. – Рука Алины, все еще в перчатке, прикасается к его подбородку, но он со злостью уклоняется от ее прикосновения. – И ты, Исаак, будешь творить много прекрасного и ужасного в этой жизни. И я все еще буду твоей мамой. Много прекрасного и ужасного... На мгновенье Исаак не понимает вообще ничего. Он полностью растерян и не знает, что делать дальше, потому что думал, что проживет в деревне всю свою жизнь, что состарится там и умрет, окруженный своими детьми и внуками. Такой исход его совсем его не беспокоил – так все умирали в деревне. Он смотрит на свои руки, пытаясь разобраться в ситуации. И только тогда он замечает их – золотые браслеты у нее на запястьях. Вещи, которым цены не сложишь. Вещи, которые он никогда не видел раньше. Ужас прошибает каждую клеточку его тела, когда он понимает, кто перед ним. Исаак медленно поднимает взгляд и останавливается на ее горле. Видит ожерелье из оленьих рогов, которого никогда не было раньше. Он встречается глазами с... ней. Видит страх написанный на этом молодом лице. - Сол Королева. Она отворачивается. - Мы должны идти. Сейчас. Я объясню все по дороге. viii. Мать Исаака – лгунья.