Чёрная полоса

Моя жизнь началась с неудачи родителей. Откровенно говоря, они были молоды и перспективны и не планировали в ближайшие годы посвящать себя воспитанию потомства. Однако выходило, что или так, или вообще никак. — Не повезло, — вздохнули родители и приняли решение оставить не особо желанного в данный момент ребёнка. Однако на этом всё только начиналось: во время беременности с мамой частенько случались всякие неприятности, а закончилось это в итоге тем, что она сломала лодыжку, оступившись на ровном месте, а мне в этот торжественный момент вздумалось появиться на свет. Вперёд ногами, разумеется, это же я. В результате прибывшие врачи просто не знали, за что хвататься, и этот случай наверняка вошёл в анналы истории в виде байки, которая рассказывается с пометой «нарочно не придумаешь» в тёплой компании. Ну, и как апофеоз: все ждали девочку, а я оказался мальчиком. Родители меня так и назвали: Свен. В общем, как вы поняли, уровень моего везения стремился к минус бесконечности уже тогда. Дальше было веселее. Младенцем я практически не причинял неудобств — за исключением того, что однажды, пока я спал, дно кроватки не выдержало и опустилось с одного бока. Я благополучно выкатился оттуда прямо под родительское ложе, и дно вернулось в прежнее положение, сделав вид, что никакого ребёнка в нём не было. Нашли меня охваченные паникой взрослые только тогда, когда мне вздумалось, наконец, подать голос. По крайней мере, так рассказывала мама. Ещё она добавляла, что они с отцом предпочитали не рисковать, и потому никогда не вешали над моей кроваткой игрушек, всегда крепко пеленали на ночь и были очень бдительны. Особенно после того, как я разломал по малости лет погремушку и почти целиком проглотил её содержимое. С моим появлением в детском саду настали ещё более беспокойные деньки. Изучая окружающий мир, я постоянно влезал в истории, которые на голову не наденешь: ел землю, стоило лишь отвернуться — не иначе, как мистическим образом оказывался на крыше песочницы, умудрился засунуть вилку в розетку, постоянно ходил с разбитыми носом и коленками… если где-то случалась драка — мне доставалось в любом случае, довелось ли в ней поучаствовать или я просто был неподалёку. Брошенные чьей-нибудь щедрой рукой мячи летели исключительно в меня, вступал во что-нибудь неизменно тоже я. Собирал всю пыль и грязь, получал занозы. Разбивал тарелки, чашки и прочие хрупкие предметы. Ломал неломаемое. Постоянно сажал пятна или рвал одежду. Терял вещи и терялся сам. Обжигался. Резался безопасными ножницами и — ох, это просто отвратительно — даже простой бумагой. Ломал конечности. Был покусан пчёлами, оцарапан кошками, один раз меня даже укусила какая-то бродячая собака. Я даже умудрился побывать в роли заложника в пять лет! Да уж, бывало всякое, но судьба, сумасшедшая сука, берегла меня от смерти. — И каким чудом ты ещё живой? — вздыхала периодически мама и трепала меня ласково по голове. Я и сам этого не понимал, и любить жизнь у меня тоже не особо-то получалось. С поступлением в начальные классы начался новый виток моей жизни. Школа горела, школа тонула, я первый раз застрял в лифте. Постоянные мои опоздания и поломки школьных автобусов перестали удивлять кого бы то ни было уже после десятого раза, моя «везучесть» вошла в легенды, а успеваемость, несмотря на то, что стараний было приложено весьма и весьма немало, была… так себе. Я честно пытался, но если что-то не выучилось — будьте уверены, именно это у меня и спросят при первом удобном случае! Мрак. С одноклассниками отношения тоже складывались не очень: любое дело, в котором я участвовал, было обречено на провал, команда, в которой я был, проигрывала, и если играли в салки, то я был бессменным ведущим. Дети быстро смекнули эту мою особенность и перестали привлекать к своим играм. Взрослые удивлялись тому, что я сижу отщепенец отщепенцем, пытались исправить ситуацию, но тщетно. Именно тогда мне удалось усвоить золотое правило: инициатива всегда бьёт своего инициатора, так или иначе. Физрука так даже кирпичом по голове. К концу второго класса я, к своему великому удивлению, выпустил питона в зоопарке. Мы с ним состояли в очень тесном контакте, и когда меня, наконец, выпутали из его колец, я был рад, потому что от такой компании, честно говоря, изрядно спирает дыхание. В десять лет меня первый раз ограбили. Вообще-то, это были обычные школьные хулиганы, но не то, чтобы это знание мне сильно помогло… Убежать тоже не удалось — мне в принципе не давалась такая штука, как бег: вечно под ноги что-нибудь попадается. Или кто-нибудь, разница не велика. В том же году мы опять посетили зоопарк, и я в который раз отличился: нещадно прижатый любопытствующими одноклассниками, попытался обрести свободу, кувыркнулся через ограждение и под на редкость синхронное аханье упал в загон к тиграм, а так как дело было рано утром — не очень сытым. Сначала мы смотрели друг на друга, они — осознавая моё явление во плоти, я — судорожно выискивая пути отступления и морально готовясь стать завтраком. Возможно, частично. Толпа заинтересованно взирала на это сверху, затаив дыхание. — Аум? — в конце концов, поинтересовался моим мнением один из полосатых говнюков. — Мяу, — поправил я. — Аум! — Аум! — Аум! — заволновались они, и самый любопытный меня обнюхал под бурные вздохи людей. Результат ему, видимо, не очень понравился: я накануне проходил под строительными лесами как раз в тот знаменательный момент, когда добрые маляры ненароком решили угостить землю-матушку краской, и потом маме пришлось едва ли не купать меня в ацетоне. Так вот, тигр понюхал и ушёл, и на морде его было такое презрение к человечеству, которое я до того дня видал только у проигравших злодеев в супергеройских мультиках. На секунду мне стало его жаль, а потом один из его собратьев решил, что, раз я не еда, то игрушка, и с неиссякаемым энтузиазмом трёхлетнего ребёнка сначала потрогал аккуратно, а потом наподдал когтистой лапой. Слёзы брызнули у меня из глаз, а кровь — из оставшихся на руке следов. Я и так держался из последних сил, потому что определённо вывихнул ногу при падении, а тут ещё и это! — Ты очень, очень плохой кот! — с досады высказал я ему и стукнул по носу. Зверь изрядно удивился, но предпринять ничего более не успел, потому что к этому моменту подоспели сотрудники зоопарка, тигров отогнали, а меня вывели вон, к врачам. К чести своей могу сказать, что более со мной приключений в этом месте не случалось (потому что не бывал там с тех пор), а ограждения дополнили специальной сеткой, чтобы больше никакие любопытные личности не совались, куда не просили. Сами понимаете, что на этом мои похождения отнюдь не близились к своему завершению, и в тот же вечер я вляпался в очередную ситуацию, потому что снова забыл свой рюкзак в школьном автобусе и не выучил уроки. Угадайте, кого спросил учитель на следующий день?.. Именно. Следующим достаточно крупным происшествием, достойным того, чтобы упомянуть его, можно назвать, пожалуй, то, что в восьмом классе я влюбился. Это был, как я понимаю сейчас, первый и последний раз, когда мной была совершена подобная глупость, обернувшаяся не менее масштабным провалом в моей жизни. Об объекте моей юношеской страсти много сказать не могу: она была не самой популярной девочкой в классе, не говоря уже о школе, но для меня эта особа была первой красавицей. Не то, чтобы это как-то на меня повлияло, тем паче — облагородило или сделало лучше каким-нибудь иным образом: я носил эту влюблённость в себе, чуть более рассеянный, чем обычно, и, в конце концов, решился признаться ей в один прекрасный момент. Она как раз была в прямом доступе, и можно было не тянуть; окликнув по имени, я предложил ей отойти для конфиденциального разговора, и моя зазноба нехотя согласилась. О, эта юная прелестница была чудо как хороша в тот — как, впрочем, и в любой другой — день! Я не мог налюбоваться, и практически в полузабытьи выдавил из себя признание, в мыслях уже лелея все наши дни, разговоры по телефону, прогулки, поцелуи в кино, уже практически видя, как мы воспитываем наших детей… — Юнссон, я никогда не буду с тобой встречаться. Ты отстойный, — сказало моё прекрасное видение и разрушило этими словами все мои радужно-сахарные мечты. Твою-то матушку. Я с трудом могу вспомнить, как звали эту девчонку и как именно она выглядела (на школьных фото найду, а вот в жизни вряд ли узнаю), но никогда не забуду то, что за этим последовало, а именно что, начитавшись накануне «Страданий юного Вертера», решил закончить жизнь, как истинный поэт, то бишь трагически. И, разумеется, собственноручно, с чем и пришёл домой, по пути провалившись ногой в открытый люк и разодрав кроссовку. Родители ещё были на работе, и я не стал тянуть: написал записку, в которой прощался с миром и просил никого не винить, и принялся за таблетки, но те оказались просрочены, да и воды я выпил слишком много, так что вместо красивой позы на кровати следующие минут десять непоэтично обнимался с белым фаянсовым другом человечества, пока это всё из меня не вышло. Потом я решил вскрыться, но выяснилось, что мама именно сегодня забрала все колюще-режущие предметы, чтобы мастер заточил их, и пытаться что-то сделать ложкой — только позориться. Оставался ещё один вариант, который пришёл мне в голову, но верёвка, крепкая, новая, просто-напросто порвалась под моим весом, и тело моё шлёпнулось на пол. — Да ты вообще серьёзно?! — возопил я, терзая в руках обрывок, но копчик напомнил мне о том, что приземление состоялось именно на него, и он требует внимания. Как вы понимаете, в тот день мне пришлось оставить эти свои дурацкие попытки сделать то, что хотелось, и принять жизнь такой, какая она есть, периодически потирая ноющую часть тела. Дохлым героем я так и не стал — до сих пор. Хотя этот раз, естественно, был не последним. Однако, как уже было сказано, у меня особые отношения с сумасшедшей сукой судьбой. Экзамены, нужные для поступления в университет, я, разумеется, завалил, как только мог, и родители, изо всех сил жаждущие моего высшего образования, получили это только на пересдаче, когда я уже не хотел продолжать своё обучение. И понеслась. Закончил вуз я не иначе, как чудом, и, наконец, вступил во взрослое бытие окончательно накануне своего двадцатиоднолетия. Устроился на нелюбимую работу. Жизнь у меня, конечно, складывалась… в банки не ходи — грабители запрутся; по подворотням не шастай — ограбят; карманы дырявые даже в новой одежде, а если целые, так всё равно из них всё выпадет; карточки вечно заедают; кошельки крадут. Я вечно опаздывал, говорил не то и не к месту. И, конечно, ненавидел и ненавижу общественный транспорт, но за руль не сяду и под дулом пистолета — со мной-то ничего, ну, подумаешь, перелом-другой, а вот люди ни в чём не виноваты… Если вам меня уже жалко — ха! Три раза. Потому что это были ещё цветочки. Я прожил так пять лет и протянул бы ещё годков дцать, но судьба опять вмешалась в эти мои планы. И, клянусь, лучше бы в тот день я пошёл в подворотню, где заметил группу откровенно подозрительных типчиков, чем сунулся в тот клятый двор!.. В общем, тогда меня похитили.