Сквозь слёзы, кровь и сотню лет

Реальность по-прежнему казалась страшным сном, наваждением, навеянным лесными духами, которых они с Мичи по глупости разозлили и раззадорили. Всего лишь кошмар, сбыться которому не суждено, однако всё происходило взаправду. И кровь, заливающая глаза и пропитывающая рукав, и боль, пульсирующая в плече, с каждым стуком сердца становилась всё отчётливее, а тело мелко потряхивало — всё это происходило здесь и сейчас. Ютака чувствовал, как его бросало то в жар, то в холод, чувствовал, как немеют пальцы, как колени подгибаются от слабости: если бы не дерево и не девчонка, он давно бы рухнул на землю и — мальчик был уверен в этом — вряд ли бы встал. Отрубился бы и испустил дух, растеряв всю кровь. — Э-эй, — тихий неуверенный звук заставил Ютаку дёрнуться, стиснув девичье тело в мёртвой хватке, и крепко зажмуриться до ломоты в висках. Он шмыгнул носом, прерывисто вдохнул сквозь зубы и так же порывисто выдохнул, сжимая чужую одежду так сильно, как только мог. Почему-то казалось, что это единственный способ не сойти с ума. Вместо ответа Ютака попытался хотя бы промычать, мол, слышит, но смог только всхлипнуть и закусить губы, сдерживая очередной рёв. Ладонь на его глазах дрогнула и прижалась плотнее, девичье тельце наоборот — попыталось отстраниться, но он вцепился слишком крепко, чтобы позволить девчонке сделать хоть лишний вдох, не то что шаг. — Н-не, н-н-не, — прерывисто зачастил Ютака, буквально сдавливая незнакомку в своих руках, будто тряпичную куклу, — н-не уходи! — Я… не ухожу, — прозвучало с сомнением, у Наруто явственно дрогнул голос, сев на последнем звуке, будто кто-то лишил её способности говорить. Она сглотнула тяжёлый ком в горле, распирающий хрящи, и сместила ладонь с глаз мальчишки на его щёку. Тот всё ещё не открывал глаз, вдобавок нахмурился, силясь зажмуриться сильнее, и будто бы потянулся вслед за её пальцами, не желая лишаться иллюзорного щита от кошмаров. Наруто поджала губы и неосознанно сжала в кулак другую ладонь, которую держала на мальчишеской груди, сминая ткань его кимоно. — Смотри на меня, — поборов ком в горле, произнесла Наруто. — Смотри только на меня. Хорошо? Ютака заторможено кивнул, но открывать глаза не собирался. Только ещё раз кивнул и вжал голову в плечи, робко размыкая кольцо рук, позволяя девочке немного отстраниться. Она аккуратно, боясь причинить неудобства и боль, положила вторую ладонь ему на щёку и наклонила его лицо вниз, вынуждая смотреть на себя. Ютака боязливо приоткрыл один глаз.

Смотри только на меня.

Он сглотнул и, как болванчик, часто-часто закивал, насколько ему позволяли чужие ладони, смаргивая слёзы и кровь. Её тихий голос звучал в голове, словно мантра. — Хорошо, — Наруто осторожно кивнула ему, словно ожидала лишь его реакции, и потянула за собой, давая время встать ровнее — Ютака был выше почти на голову, но был худ и смертельно бледен — и не заваливаться при первом же порыве ветра. Мальчик более уверенно расставил ноги, стараясь не наступать на правую, и чуть пошатнулся, опираясь на девичьи ладони и на свои собственные, не отнятые от чужих плеч. — Хорошо, — повторила Наруто, делая мелкий шаг назад. — Хорошо, опирайся на меня. Можешь? — она несмело подставила своё плечо, пытаясь подлезть под здоровую руку. Ютака зашипел, сильно жмурясь и мотая головой, стрясывая набежавшие слёзы, каплями срывающиеся с носа и подбородка. Смотрел Ютака лишь на неё. На остатки крови на щеке, на ярко-чёрные полоски на меловой коже щёк, на пронзительно-синие глаза с пульсирующими щёлками зрачков, на растрёпанные пряди алых волос, путающиеся в рыжих ресницах и липнущие к губам. Не отводя глаз, забывая о кошмаре, вышедшем за пределы его головы.

***

Атсуши чувствовал себя более чем паршиво. Мать, бледная тень самой себя, вертела в пальцах стакан с остывшим чаем вот уже минут двадцать к ряду. Она была бледной и отстранённой, явно витая в своих мыслях где-то слишком далеко, чтобы просто осознать, что за окном начинает вечереть. Наруто нигде не было. Юки закусил губы, сжал кулаки. Он не понимал, куда могла деться эта девчонка, где её искать и надо ли это вообще. Эта Узумаки была странной и непредсказуемой, Атсуши грешным делом даже подумал, что та обиделась на него и умотала к своим. Но он отмёл эту мысль ввиду того, что Наруто от своих отстала и вряд ли бы смогла нагнать, кроме того, те явно ушли уже далеко, а если бы искали её — давно б нашли. — Мам, — мальчик осторожно подал голос. Харука даже не дёрнулась, не подняла взгляда, вообще никак не выказала своего присутствия. Разве что звук от движения донышка глиняного стакана тихо шуршал в ушах да деревянные заколки, которые должны были быть у Наруто, лежали перед ней на столе чуть подальше стакана. Атсуши нахмурился. — Мам, — произнёс он громче, с нажимом. Женщина в упор его не замечала. Тогда Атсуши, обеспокоившись, подошёл в ней вплотную, попытался заглянуть в лицо. — Мам? — он тронул её за руку, Харука озадаченно моргнула и нахмурилась, разглядывая его ладонь так, будто это какое-то странное существо, которого здесь быть не может. — Мам, всё в порядке? Чай уже остыл, — осторожно заметил Атсуши, заглядывая матери в лицо. — Милый? — Харука чуть распрямилась, повернула голову в его сторону. Голос у неё был тихим и будто бы простуженным. — Ты не видела Наруто? — Атсуши нащупал позади себя стул и уселся на самый его краешек, едва-едва перенося вес на сидение. Он взглянул в материнские глаза. В них, прежде замутнённых, мелькнула осмысленность. — Наруто? — казалось, будто Харука впервые услышала это имя. Она поджала губы, брови её едва заметно дёрнулись вверх, а кожа побелела, точно мел, будто она забыла что-то крайне важное. Или вспомнила что-то неимоверно ужасное, одно упоминание чего вслух было просто кошмарным. Повисло молчание, оно не казалось уютным, как давеча вечером, не было привычным, наоборот — словно душило, сдавливало горло неприятным предчувствием. — Наруто. Потеряшка, — уточнил Атсуши и неловко рассмеялся, но гнетущее ощущение не пропадало. Смех застрял в горле комом. — Ты… видела её? Она ушла куда-то и не вернулась. Становилось тревожно. Мать не отвечала, она снова уставилась в стакан с чаем. Повертела в пальцах туда-обратно, обхватила ладонями и закрыла глаза. Протяжно выдохнула, опустив голову. Тёмные распущенные волосы упали на лицо, а пальцы побелели от напряжения. — Мам? — обеспокоенно позвал её Атсуши, тронув за плечо. — Милый, — тон матери ему совершенно не понравился. Он насторожился, сжав в пальцах ткань штанов. — Ты знаешь, кто она такая? — Харука не поднимала головы, не отнимала ладоней от стакана. Голос словно и не принадлежал ей, будто не её совсем. — Ма, — Атсуши попытался одёрнуть её, тревога всё больше и больше одолевала его. — Что случилось? Ты её видела? Она что-то тебе сказала? — зачастил он, подаваясь вперёд, пытаясь заглянуть матери в лицо, но та продолжала неподвижно сидеть на месте, прекратив даже вертеть стакан. — Атсуши… Мальчик оцепенел, невольно задержав дыхание. Взгляд матери был загнанным, в глазах её стояли слёзы. — Ма, — сипло выдохнул он, не зная что делать и куда метаться. — Ма, что случилось? — Атсуши подскочил с места, впился пальцами в материнские плечи и тряхнул её. Та прищурилась, слёзы всё-таки побежали по её меловым щекам, а руки бессильно упали на колени. — Она… — женщина всхлипнула и протянула к нему ладони, обхватила щёки и мягко притянула к себе. Атсуши застыл, боясь спугнуть момент. Последний раз он видел её такой, когда погибли сестра и отец. — Она, — тихо зашептала Харука ему в ухо, её влажное рваное дыхание касалось кожи, а Атсуши, обнимающий мать, не мог отделаться от ощущения тревоги и почти животного страха. Он совершенно не мог понять, что происходит. — Она особенная, совершенно особенная, Атсуши, — шёпот матери был похож на шелест сухой листвы, отдавал безуминкой, будто в неё вдруг вселилось какое-то существо. Её пальцы впились в плечи с такой силой, что точно оставят следы. Мальчик не мог даже поморщиться, ошеломлённый происходящим. — Мам… — Тш-ш-ш, — Харука резко выдохнула ему в ухо, прижала к себе в крепком объятии едва ли не до треска костей. — Мой мальчик, мой маленький мальчик, — запричитала она, не повышая голоса. Всё тот же ломкий шёпот, скребущий слух железной щёткой. Что-то такое было в её голосе, отчего дыхание перехватывало, а желудок сжимался не пойми отчего. — Мой мальчик… Ладони Харуки сжимали его всё сильнее, Атсуши попытался вывернуться, между тем сглатывая ком в горле. Ему это не нравилось, совершенно не нравилось! — Мам! — вскрикнул он, женщина резко отпрянула, ножки стула заскрежетали по доскам. Взгляд был испуганный, а губы, такие же белые, дрожали, зуб на зуб не попадал. Слёзы катились по щекам без остановки, женщина даже не всхлипывала. — Что случилось?! Женщина зажала рот ладонями и помотала головой, волосы разметались по плечами и лицу. Она казалась такой несчастной, что сердце щемило. Атсуши шмыгнул носом и сжал кулаки. Мама не могла сойти с ума, просто не могла. Она сильная, сильнее всех, кого Атсуши вообще знает и знал, сильнее даже отца, который до последнего сдерживал натиск врага. Харука сильная, она растила его одна и не могла так просто сломаться. Что она такого узнала, что такого ей могла сказать Наруто? Что её так напугало? — Я найду её, мам, — твёрдо сказал он. Заглянул матери в глаза, отвёл взгляд не в силах смотреть на её слёзы. Детям свойственно идеализировать своих родителей и кумиров, Атсуши думал, что уже достаточно вырос, чтобы этого не делать. Время показало — ошибался.

***

Наруто не могла сказать, что ничего не боялась. Не могла с точностью утверждать, что в любой ситуации выйдет сухой из воды. И не могла даже помыслить о том, чтобы брать ответственность за чью-нибудь жизнь. Она даже не спасала никого, кроме животных и птиц, но непременно отпускала их на свободу. Возможно, не желала ответственности. Возможно, ассоциировала их с собой, запертой в рамках общественности, и не желала повторения в любом его проявлении. Но люди… Люди не звери, не птицы и даже не насекомые. Наруто не могла их понять полностью; возможно даже, и простить не могла за то, как и что они делали. Бо́льшая часть из них. Для прощения нужно понимание и принятие, а понимать — тем паче принимать — подобное отношение казалось просто немыслимым. Наруто не знала, в чём её вина. Не знала правды о смерти матери, почти не помнила её, бережно лелея почти призрачный её образ в своей голове. Не знала, почему люди боятся. То был не просто страх, она чувствовала это, но по-прежнему не понимала. Бака-Хи-нии не мог ответить на этот вопрос. Потом пришло понимание. Потом — это только сейчас. Наруто боялась. И понимала, почему боялись её, не ведая и малой доли того, что узнала она. Люди боятся силы. Вместе с тем они желают силы больше всего на свете. Силы распоряжаться своей жизнью и жизнями других, силой, способной возвысить и низвергнуть, способной уничтожить и воскресить. Её боялись из-за чего-то другого. Из-за знаков, оставленных богами на её теле, из-за рогов, проросших на её голове, из-за того, что одной своей мыслью она могла воспламенить человека, прикоснувшегося к ней. Даже без мысли, просто так. Из-за силы или просто потому что? Ютака, мальчик, бледный и измождённый, потрясённый до глубины души, смертельно бледный и холодный, отчаянно цепляющийся за неё… Он не боялся. Не её, по крайне мере. Веснушки тёмными пятнами усыпали его лицо, чётко проступали на меловой коже, взмокший лоб красовался прилипшей чёлкой и испариной. Зрелище жалкое, пробивающее сердечных людей на слезу. Наруто бы и рада была заплакать, вот только она не умела, не знала на своей шкуре, как это. Потому сжимала зубы и поддерживала Ютаку. Он льнул к ней, как к последнему островку здравомыслия, таращился, почти не моргая, на её щёку и сильно хромал. Он был слаб и молчалив, но продолжал идти, не всхлипывал, не плакал, ни словом, ни жестом не выдал боли в полученных ранах. А они были ужасны. А Наруто не знала ни единой техники, способной облегчить его боль. — Мы почти пришли, — тихо сказала она, краем глаза глядя на мальчика. Тот несмело кивнул, прежде сглотнув и явно поборов себя. Моргнул, до боли сжал в кулаке ткань на её плече. Не произнёс ни слова. Наруто хотела бы успокоить его, заверить, что всё в порядке. Но краем сознания отчего-то делать этого не желала, словно этим сломала бы его, напомнила о том, что осталось уже позади. Не стоило напоминать, наоборот — надо отвлечь, максимально отвлечь, заставить забыть хотя бы на ближайшие часы, чтобы дотащить до деревни, обработать раны и позволить провалиться в сон. Ни больше, ни меньше — только так. И тут как гром среди ясного неба мальчишечий рявк: — Наруто! Атсуши на всех порах нёсся навстречу, бледный, перепуганный — вся кровь от лица отхлынула. Удивительно, как он в ногах не путался и корнях, торчащих тут и там, перескакивал, буквально летел. Возможно — только возможно, — Наруто была ему рада. Настолько, что несмело улыбнулась совершенно ни к месту. Он… беспокоился?