Краски

      Порой вздохнуть полной грудью возможно, лишь встретив правильного человека.       Он всегда любил наблюдать, как Луна рисует: небрежно заложив одну кисть за правое ухо, периодически пытаясь почесать нос второй, что чаще всего приводило к разноцветным пятнам масляной краски у неё на лице. За левым же неизменно красовалась волшебная палочка — бук, шерсть единорога, четырнадцать с половиной дюймов, умеренно-гибкая. Он помнил, с каким восторгом Луна описывала утро в лавке Олливандера. Утро, в которое она познакомилась со своей волшебной палочкой. Именно познакомилась, не выбрала или была выбрана. Она говорила, что тогда началась их дружба. Дружба с первого взгляда, даже не касания. Едва только Олливандер снял пыльную крышку, Лавгуд всей душой ощутила — это она. Та самая. Верный и самый лучший напарник.       Луна всегда рассказывает о своей палочке, как о живом существе. С собственным характером, со своими привычками. Например, Биики, как ласково называет её Лавгуд, обычно подолгу не удаётся проснуться с утра — совсем как её хозяйке. Из-за чего большая часть заклинаний во время утренних занятий выходит довольно-таки вялой и посредственной. Зато после полудня обе начинают постепенно оживать. Ближе к полуночи способны уже практически на что угодно. Поэтому практикуется Луна, в основном, под звёздами. Из-за того и гуляет по замку после отбоя, не желая будить соседей в башне Рейвенкло. Чутьё всегда подсказывает ей, в какой момент лучше подняться на другой этаж, в какой — свернуть в очередной узкий коридор или затаиться в одной из бесконечного количества замковых ниш. За все шесть лет в Хогвартсе Луна ни разу не попалась на глаза даже миссис Норрис, что уж говорить о патрулирующих школу старостах или том же Филче.       Сдвинув спектрально-астральные очки на лоб и прикусив от усердия кончик языка, Луна заканчивает намечать контуры рисунка простым карандашом на большом листе. До этого она лишь набросала в цвете черновик, который теперь как всегда валялся где-то под ногами. Смотреть на него Луна, конечно же, больше не будет. Как, впрочем, и всегда.       Пока он наблюдал, на холсте оживали всевозможные невероятные магические существа. Некоторых он мог распознать, о существовании других лишь мельком что-то слышал. Самые же невероятные были плодом безграничного воображения Луны. Или нет. С того самого дня, как они начали встречаться, он приучил себя неизменно верить в любое невероятное и даже, казалось бы, невозможное. Потому что понял: на самом деле, возможно всё. Но только если ты в это веришь.       Он никогда не думал, что вся магия мира может заключаться в единственном человеке. Всегда поражало, насколько сильной может быть эта крошечная ведьма с такими огромными, наполненными восторженным предвкушением в ожидании чего-то неизвестного, глазами. Даже когда полшколы издевалось над ней, называя Полоумной или Лунатичкой Лавгуд, Луна оставалась верна себе, ни единого раза не изменив своим интересам и увлечениям, продолжая раз за разом отстаивать собственный, уникальный и неповторимый взгляд на мир, если того требовала ситуация.       С ней он научился верить. По-настоящему верить в чудеса, хоть и прожил всю жизнь окружённый магией. Луна показала ему удивительные вещи. Кажется, даже мельком удалось заметить наргла. Мозгошмыги вообще были повсюду. Хотя, у Луны он их не видел ни разу. Она утверждала, что они у неё дрессированные. И он верит. Всегда верит во всё, что она говорит, потому что Луна никогда не врёт. Во всяком случае, не ему.       Подходит сзади, нежно обвивая хрупкие плечи руками, большими пальцами поглаживая мягкую ткань шерстяного форменного жилета. Зарывается носом в её оттенком напоминающие растаявший ванильный пломбир волосы, уже слегка испачканные краской на висках, и полной грудью вдыхает исходящий от них запах полевых цветов и, совсем чуть-чуть, чернил и пергаментов. Луна частенько засыпает за очередным эссе, щекой размазывая не успевшие высохнуть до конца строки.       Забрав из руки кисточку, покрывает лёгкими поцелуями её пальцы, не обращая никакого внимания на цветные пятна, остающиеся у него на губах. Никогда не понимал, да что там, до сих пор не понимает, что Луна в нём нашла. С ним случаются забавные, неприятные, неуклюжие, пугающие, какие угодно, только не такие вещи. Не такие волнующие. Не такие чудесные. Не такие трепещущие. С ней он по-настоящему ощутил волшебство. Она будто сама по себе была квинтэссенцией магии. Каждая клеточка Луны словно была ей наполнена — прекрасной, самобытной, непохожей ни на кого…       Всё это по-прежнему кажется невероятным сном, и его до дрожи пугает мысль, что, возможно, когда-нибудь придётся проснуться. Только для того, чтобы понять — всё это случилось не в этой жизни. Не с ним. Он ведь Невилл, просто Невилл.       И он без ума от Луны Лавгуд.