Slippah Ne Spi

Пустая комната с хлопающей от ветра форточкой, орущая кошка – опять хочет есть, не иначе – и зацикленный бит на ноутбуке. Гребаное дежавю, такое знакомое, такое родное, вот только приснившееся куда страшнее и еще реальнее, чем было – иначе откуда на щеках мокрые дорожки? Стас поднялся с кровати, тяжело дыша и еще не веря до конца, что все произошедшее несколько минут назад – обыкновенный сон. Сон, в котором вдали волновался океан, где музыка качала красоток в бикини, где снежными горками белел кокс на зеркальных столиках, где слышались звуки стрельбы, где Босс… Судорожно вздохнув, Конченков принялся лихорадочно шарить по дивану, скидывая на пол толстовки и треники, перетряхивая одеяло, пока из наволочки не вывалился телефон. Дрожащими пальцами провел по экрану, помедлил, вдруг похолодев от страха: а вдруг всё случилось на самом деле? Что если это вроде предсказания или еще какой чуши? – Блять… – он ткнул в кнопку вызова, нервно постукивая по полу ногой, рассеянно проводил взглядом бредущую к окну кошку, а потом откинулся на подушки. – Алло? – голос Игоря – хриплый, родной – тут же успокоил его, и Конченков даже рассмеялся: ну, что произойдет с этим дураком-то? Вот что? – Стас, бля, алло! – Хуем по лбу не дало? – смеясь и смаргивая с глаз остатки слез, проговорил Конченков. И в это мгновение – в момент осознания, что с Лавровым все в порядке – он был абсолютно счастлив. – Если ты, бля, только ради этого мне позвонил, то шел бы лесом, – недовольно буркнул Игорь, чем-то шурша на заднем плане. Скорее всего, пакетиком чая, потому что уже вечер, а вечером он любит посидеть на кухне. – Не за этим, – тряхнул головой Стас. И ему было жутко странно осознавать, что человек на том конце провода знаком ему до мельчайших подробностей. Он знает, что тот сейчас сидит в старых синих трениках и изгвазданной в краске майке с логотипом Nike, без носков, поджимая от холода пальцы – Игорь тот еще мерзляк. Конченков прекрасно знает, что в чай ему нужно насыпать две с половиной ложки сахара, размешать и оставить остывать на столе, потому что горячий чай он не пьет – лучше разбавит водой из-под крана. Знает, что сидит он на табуретке – большой и плечистый, подтянув одну ногу на сиденье и раскачиваясь на задних ножках, рискуя свалиться на пол. Он знает это лучше всех. Так почему ему страшно рассказать всю правду? – Конченков, бля, ты ещё тут? – недовольно пробурчал Лавров, и Стас вздрогнул. – Да, – кивнул, потирая глаза. – Просто мне приснился хуевый сон. Из трубки послышался звук стучания ложки о край чашки, включился кран, и Игорь чертыхнулся. – Что за сон? Стас ухмыльнулся, качая головой, и расслабился полностью. С Лавровым все в порядке. Все хорошо. Он жив. – Ну? – нетерпеливо переспросил Игорь. Стас услышал, как тот поставил кружку на стол и снова взгромоздился на табурет – скрипнули старые ножки. – Ничего, все уже хорошо, – мотнул головой Конченков, поднимаясь с дивана. Оживившаяся кошка тут же махнула хвостом и спрыгнула с подоконника, явно намереваясь рвануть на кухню. И Стасу ничего не оставалось, кроме как пойти за ней следом – иначе она разоралась бы до смерти, требуя пожрать. – Скажи? – хрипло сказал Игорь, и Конченков замер в прихожей. Этот голос, эта интонация, эти требовательные нотки – все это вернуло его обратно в сон, где Босс жадно облизывал его ключицы, целовал и прижимал к себе, ожидая самых важных слов – тех, которых так и не пришлось ему услышать. Что если повернуть время вспять?.. – Скажи... – повторил он. Стас прикрыл глаза, пальцами впиваясь в дверной косяк. Под ладонью больно давил на кожу не вбитый до конца гвоздь, по ногам тянуло сквозняком из неприкрытых окон, но на висках все равно выступали капли пота. – Скажи, – в третий раз повторил Лавров. – Я… не могу, – прошептал Конченков так, словно боялся спугнуть мертвую тишину квартиры. – Опять твои заморочки, – устало пробормотал Игорь. – Тогда при встрече? Ты ведь собран? Стас непонимающе мотнул головой и нахмурился. – Куда? – несколько секунд он вслушивался в тихие ругательства, в крики кошки на кухне, а потом Игорь все же успокоился и пояснил: – У нас, знаешь ли, сегодня концерт, – Стас чертыхнулся, а Лавров продолжил: – Через два часа, если быть точным. – Я иду! Уже почти, – Конченков метнулся в спальню, по пути выискивая взглядом подходящую толстовку и штаны, прижал щекой к плечу телефон, выудил из-под горы стираного белья балаклаву и запихнул ее в сумку. – Дай мне десять минут на сборы. – Ты ебанько, – тихо рассмеялся Игорь, а потом все же спросил: – Так ты мне все-таки расскажешь? И Конченков засомневался, замерев с натянутой на одну ногу штаниной, понимая, что вот он – миг решения самого важного в его жизни вопроса. Во сне его промедления стоили Боссу жизни, а слова так и остались жечь язык недосказанностью. Два слова, и больше не будет ничего – не будет сомнений и волнений… – Да, – выдохнул он в трубку едва слышно. Несколько секунд Босс молчал, переваривая услышанное, глотнул чая, а потом поставил кружку на стол. – Тогда увидимся в клубе. Над городом собирались тучи - тяжелые, свинцовые тучи, тужащиеся в ожидании предстоящей бури, надувающие свои щеки, угрюмо нависающие над только-только зазеленевшими почками деревья. Стас уже вышел из автобуса, направляясь в сторону клуба, когда первые крупные капли упали ему за шиворот. Негромко ругнувшись, он недовольно посмотрел на хмурящееся небо и натянул сильнее капюшон. Идти было недалеко, и Конченков ускорился, перепрыгивая быстро собирающиеся под ногами лужи. Лужи расплывались бескрайними кляксами, переливаясь бензиновыми радужными разводами, закручивались в водовороты, растекались дальше, образовывая озера, моря, настоящие океаны. И это было бы даже захватывающе, не промокни стасовы кроссовки насквозь – сырые носки неприятно хлюпали, задники натирали пятки. Он свернул с главного шоссе в переулок между домами, миновал печально-серый ресторан на углу и вышел во двор, окруженный многоэтажками. В самом его центре стояли покосившиеся горки, старая проржавевшая ракета с облупившейся желтой краской на боках, согнувшийся красный зонтик, смахивающий на мухомор, и пустая песочница. Здесь было пусто – ливень прогнал даже не боявшихся холодов пацанят с помятыми пачками сигарет в карманах, и Конченков чувствовал себя совершенно одиноким во всем городе. И, промокая под дождем, сжимая лямку рюкзака на плече, он устало искал ориентир, новые берега, где без труда смог бы стянуть свою маску, – где для него разгорелся бы новый день. Место, где он был бы честен. Пнув пустую банку из-под пива, он нырнул под козырек и раскурил сигарету, в который раз думая, что эта пачка – уж точно последняя. До черного хода клуба оставалось всего ничего – пройти через двор и толкнуть неприметную обшарпанную дверь с надписью “Посторонним вход воспрещен”. Получалось, что он совсем не посторонний. Фактически свой, а дверь эта, словно в дешевых голливудских фильмах, становилась символом начала новой жизни. Один толчок – и перед ним распахивается все то, к чему они шли так долго. Вместе. – Долго мокнуть планируешь? – знакомый голос с хрипотцой прогремел над его ухом, вторя первому раскату грома. Стас вздрогнул, оборачиваясь, уронил тлеющую сигарету в лужу, а потом чертыхнулся, улыбаясь стоящему перед ним Игорю. – Привет, – губы пересохли, стоило ему заметить в глазах Лаврова знакомые морщинки. И взгляд этот – властный, требовательный, ровно как и во сне – пробежался по его лицу, выискивая причины улыбки. – Ну, что ты хотел сказать? – нетерпеливо потребовал Игорь, расстегивая воротник куртки и стряхивая капли. – Я, бля, от любопытства чуть не помер прямо по дороге сюда. Конченков рассмеялся, чувствуя, как напряжение, стягивающее легкие, сердце, его глотку грубой бечевой, не дает сосредоточиться. Да и как сосредоточиться, если Лавров – живой, здоровый Лавров с промокшими волосами и легкой небритостью – стоял так близко, что легко можно почувствовать тепло его тела, стоит только захотеть. – На собственный концерт опоздаем, – мотнул головой Конченков. – Не поебать ли? – и Игорь схватил его за запястье, заставляя смотреть на себя. – Стас, я правда очень устал от этого дерьма, которое происходит. Если решил слиться, я не стану истерить. Он потер сморщенный лоб, стряхивая капли дождя, тяжело вздохнул и отвернулся, рассматривая детскую площадку – серую за пеленой ливня. – В смысле – слиться? – непонимающе протянул Стас. – В прямом, – Игорь раздраженно повернул к нему лицо и отпустил его руку, вдруг заметив, что держит ее так непозволительно долго. – Тебе же надоело – весь этот наш тупой флоу с идиотскими текстами. – Игорь… – Да не перебивай ты! – он сделал шаг в сторону, зло улыбаясь и пряча руки в карманах, словно одно лишь прикосновение уже ставило клеймо на него – несмываемое, вечное клеймо. – Скажешь, не поэтому мы перестали тусоваться так, как раньше? Не поэтому ты все время торчишь дома? – Нет, – Стас мотнул головой, стягивая капюшон. – Нет? Так почему? – голос Лаврова наливался силой, крепчал, и Конченкову казалось, что еще мгновение - и тот не выдержит: слетит человеческая оболочка и Игорь обратится в древнее божество – Величайшего, жаждующего покарать человечество. – Я много спал… – пробормотал Стас и покраснел – ей-богу, как девчонка. - И я проснулся. Слышишь? Лавров схватил губами холодный воздух, дернулся всем телом в его сторону, а потом устало выдохнул – как шарик сдулся. – Это самая идиотская отмаза на свете, – проговорил он едва слышно. – Что ж ты, блять, такое охуенное видел, чего нет в реальности? Несколько секунд Конченков медлил, слизывая с губ падающие с неба капли, смотрел в темные в дождливом свете Самары глаза Игоря – или уже Босса? – и решался. – Тебя. Лавров непонимающе приподнял брови. В наступившей перед новой вспышкой грозы тишине уж как-то слишком громко скрипела куртка Стаса, слишком явным было дыхание Игоря, слишком тихой была улица. – Что? – переспросил Лавров. – Тебя я там видел, чего непонятного? – нервничая и отворачиваясь. – С тобой я там был, понял? Все время. Каждую секунду. Сверкнула молния, грянул гром, и сырая Самара пошатнулась под рокотом небес. Но Стасу уже было совершенно наплевать: он шёл в сторону неприметной двери, за которой скрывалось его будущее. Полный людей зал ждал начала концерта, а Конченков ждал, пока Игорь – нет, уже настоящий Босс – выйдет из гримерки. В его пальцах мигала огоньком дешевенькая пластмассовая зажигалка – кислотно-зеленая, с отваливающейся головкой. И если бы не она, он не смог бы справиться с волнением. – Готов? – Стас повернул голову и вздохнул: Игорь поправлял на своей голове пластмассовую корону и подтягивал рукава красной шубы – длинной и пушистой, как Зелибоба с Улицы Сезам. – Нет, – прошептал Конченков, радуясь, что под балаклавой не видно его красного лица и слезящихся от дыма глаз. Лавров кивнул, неспешно провел ладонью по его плечу и хмыкнул. – Зря ты. – Что зря? – Конченков с деланным интересом выглянул из-за сцены, наблюдая, как в зале собирается все больше и больше народа. – Молчал зря, – Игорь улыбнулся и дернул его за ладонь к себе, в свои объятия, – собственнически и решительно. – О том, что люблю тебя? – сердце пропустило удар, а потом застучало с новой силой – только уже не в груди, а в горле. Пальцы Игоря скользнули по воротнику толстовки, знакомо помедлили, цепляясь за край балаклавы, а потом потянули вверх. – Да, – прошептал тот негромко, прижимаясь к нему сильнее, закрывая глаза и улыбаясь. И это было самое долгожданное слово, потому что после него настоящие – совсем не такие, как во сне, а лучше, непередаваемо лучше – губы скользнули по его щеке и остановились на его губах. Жаркий поцелуй, отдающий сладостью апельсинового солнца Майами и холодом родной Самары, поцелуй, напоминающий легкие касания бриза и нещадный весенний ливень, горячий и жадный – такой, каким Стас его себе и представлял. – Петрушка ты, Пимп, – целуя его, пробормотал Лавров. А в следующее мгновение он уже отстранился, глядя на Конченкова – растрепанного и улыбающегося, не верящего, что это не сон. – У нас концерт, Пимп, – напомнил Босс, подхватывая со стойки микрофон и отдергивая занавес. – Игорь? – позвал его тот негромко. – Да? Высокая фигура в шубе, в очках и с короной на голове, стоящая на фоне гудящей толпы, сверкающая в бликах софитов, знакомая и такая необыкновенная, ставшая реальностью, шагнувшая к нему прямиком из сна, фигура Игоря и Босса – того, кто укажет ориентир. – Спасибо, что воскрес, – проговорил Пимп. – Пожалуйста. И Босс улыбнулся ему.