Slippah Ne Spi

Мерцает свет, бит качает, и неоновые лампы освещают длинную кишку коридора к чил-аут клуба. Босс занимает все пространство – фактически заполняет его, начиная от самого клуба, заканчивая мыслями Пимпа. – Я так устал, – вдруг говорит Босс, чуть поворачивая голову в его сторону. Платок слегка развевается от его размеренных шагов, полы шубы трепещут, и Пимп замечает, что у самого низа на мехе бурое пятно – привет от ушлёпка Баха. – Давай слетаем куда-нибудь? – Поехали в Вегас, – пожимает плечами Пимп, толкая дверь перед собой. Небольшая комнатка с тонированными окнами от потолка до пола с видом на залив – место, где никто бы их не потревожил. Отсюда отлично слышно музыку, а по теликам на противоположной от низких диванчиков стене идёт трансляция всех танцполов клуба: Поперечный как раз пьяно зажимает вяло трепыхающегося Эла у барной стойки. – Не хочу в Вегас, – Босс устраивается на подушках, снимает очки и швыряет их на низкий столик, на котором уже ждёт чайник с любимым чаем Босса, пирог и небольшой поднос с кокаином. – Достало всё… – Можно на Гавайи слетать, на твой остров… – продолжает Пимп, подходя к окну. – Домой хочу, – перебивает его Босс, и Пимп оглядывается, понимая, что он не о своём доме в Майами. У Босса ностальгия – он скучает по России. – Слетаем, если хочешь, – немного помолчав, соглашается Пимп. – Завтра же скажу готовить самолёт. Босс устало улыбается, смотрит на него, щурясь и моргая, а потом шепчет одними губами: – Иди ко мне. И Пимп позволяет себе несколько секунд помедлить – растянуть мгновение предвкушения его объятий. Это великолепное ощущение, лучшее в своём роде: мурашки бегут по спине, когда он делает шаг к дивану, к лежащему на нём Боссу, к его объятиям. – Пимп, бля… Хриплый, нетерпеливый шёпот, пальцы, сжимающие подушку, и морщинка между бровями. – Я жду, – шёпот уже звучит угрожающе, и Пимп опускается рядом. Пальцы Босса скользят по его плечу, подхватывают концы балаклавы и, задержавшись лишь на мгновение в сомнении, тянут ее вверх. – Хочу смотреть на тебя, хочу видеть… – он приближается настолько, что Пимп чувствует дыхание на своей коже. – Всегда хочу смотреть на тебя. Что ты со мной делаешь? Он тянется губами к его щекам, поднимается выше и вдыхает запах взлохмаченных волос – они совсем растрепались под шапкой, и выглядит Пимп хрупким ребёнком с тонкой шеей и большими грустными глазами – даром что пару часов назад без сомнения пристрелил ублюдка. Хотя именно это, Пимп знает, нравится в нём Боссу больше всего – эта его внешняя беззащитность. – Какой же ты охуенный, – и расстёгивает его бронежилет, стягивает толстовку и тут же отбрасывает в сторону, открывая вид на шею, на тонкие запястья, на бледную кожу. – Нет, – качает головой Пимп, прищурив глаза от удовольствия, стоит только Боссу провести сухими губами по его руке. – Я хочу видеть, – повторят тот, одним движением срывая воротник с его шеи и любуясь плавным изгибом ключиц. Другой рукой он тянется к хрустальной пиале со снегом, рассыпает по груди и ключицам Пимпа белые дорожки, повторяя линии его тела, а потом касается кожи кончиком языка. Пимп тяжело и рвано дышит, едва справляясь с рвущимися наружу стонами. – Ты ёбаное совершенство, – шепчет Босс, вдыхая кокаин и прижимаясь ещё ближе. – В любой реальности ты был бы только моим… Его блуждающие по всему телу руки, сильные пальцы, горячие губы – все это взрывает сознание Пимпа, хоронит его выдержку к чертям, и он тянется Боссу навстречу: перекидывает ногу через его бёдра, рассыпая остатки снега на его шубу, впивается в губы жадным поцелуем, захлёбываясь в ощущениях, вжимаясь в тело Босса своей грудью. – Мне никто не нужен, кроме тебя, – торопливо шепчет Босс. – Я бы от всего отказался. Улетел бы с тобой подальше от всех. От Фадеева с разборками, от груженных наркотой кораблей, от шлюх и всего этого пафоса. Ты и я – ты ведь об этом же мечтаешь? Это то, чего ты хочешь? А Пимп только и может, что кивнуть, просто потому, что его мечты никогда не были настолько близки к исполнению, – Босс не из тех, кто признаётся в своих чувствах. А слышать сорванный хриплый голос, получать заверения и клятвы – почти что на крови, ей-богу – это стоит миллионов. И Пимп без сомнения положил бы всех в том порту. Убил бы голыми руками, оглядываясь на стоящего за плечами Босса – это ли то, о чём мечтаешь ты? И ведь так просто, так легко – выполнять его прихоти, его желания, предугадывая вздохи и движения зрачков под темными очками с бриллиантовой оправой. – Скажи, – говорит Босс, зубами терзая его шею, вытягивая из ремня пистолет и откидывая его в сторону. Под оглушительное сердцебиение, под аккомпанемент вздохов, чувствуя вкус кокаина на губах. – Скажи… Прикосновения всё требовательнее, всё откровеннее – он чувствует обжигающие ладони на спине, на пряжке ремня, на коже, под кожей. А дыхание у них одно на двоих. – Скажи! Он набирает в лёгкие воздух, всё равно задыхаясь, умирая от нереальности, периферийным зрением замечая в телевизорах всплески волнения на танцполах, теряя звуки затихшей музыки, слыша только хриплое дыхание. Топот ног в коридоре, горячие поцелуи на шее, крики, выстрелы и расстёгнутая рубашка Босса. – Что за?.. – Пимп отстраняется, а потом вскакивает на ноги – через мгновение в чил-аут врываются парни в бронежилетах и с автоматами в руках. Несколько мгновений они не понимают, что происходит, но не двигаются, и Босс справляется с удивлением быстрее: ещё больше расслабляется, вытягивая ноги на столик, и поигрывает зажигалкой. – У нас гости? – с легкой насмешкой уточняет он, но парни молчат, а Пимп незаметно отступает в сторону – к лежащему в подушках пистолету. – Давно не виделись, – дверь распахивается снова, и в полумраке появляется тонкая, вытянутая фигура в костюме. – Как поживаешь? Дудь прикуривает, освещая синим светом огонька зажигалки тонкие черты лица, отводит глаза в сторону, а потом улыбается – не может, сука, сдержать ликование собственной победы. – Чайку? – Босс смеётся и поправляет воротник съехавшей шубы. Он без очков, и Пимп почти физически ощущает неловкость от такой откровенности, почти интимной демонстрации своих глаз. Но переигрывать что-то – хватать очки со стола, укрываться платком, застёгивать рубашку, чтобы прикрыть широкую грудь, – всё это будет не достойно Величайшего. А вот Пимп не стесняется: подтягивает штаны и надевает толстовку, тут же пряча лицо в капюшоне. Дудь присаживается, педантично поддёргивая брюки, чтобы не вытягивалась ткань на коленях, и поворачивается к Боссу, взглядом пробегая по платиновым цепочкам на его шее, по бородатому подбородку, по рукам с выступающими венами, и Пимп незаметно взводит курок, сгорая от ревности. – Не откажусь, – кивает Дудь, бросая короткий взгляд на парней с автоматами. Те понятливо отступают в тень у двери и даже не дергаются, тут же превращаясь в столбы. – Ну, так разливай, – дёргает пальцем Босс, указывая на уже остывший заварник. – Хули расселся? Не веря собственным ушам, Дудь приоткрывает рот, смешно двигает губами, хватая воздух, а потом послушно тянется к чайнику – у Босса божественная способность манипулировать людьми. Вообще-то Пимп не знает точно, не жертва ли он этих же умелых рук. – Всех перестреляли? – спрашивает Босс, и в его голосе нет волнения, нет страха, но Пимп знает, что тот переживает за друзей. – Не всех, – уклончиво отвечает Дудь. – Но некоторых. Ты же пристрелил моего человека. Босс смеётся и трясёт головой деланно наигранно, но очень правдоподобно. – Я был уверен, что ты скажешь мне спасибо за этого мудака, – пожимает плечами он, и эта расслабленная улыбка на его губах выглядит пощёчиной – до того она пренебрежительная. – Ты ошибался, – а вот Дудь не умеет так сдерживать свои эмоции. Он ёрзает, вдруг ловя себя на том, что протягивает Боссу чашку душистого чая – как какая-то шестерка, не иначе. – Крайне неудачное решение с твоей стороны. – У всех бывают неудачи, – Босс делает глоток, морщится и отставляет чашку в сторону. – Кроме меня. Вот теперь Дудь теряет терпение окончательно. – Ты увёл корабль, – говорит. – Мой корабль, – поправляет его Босс, а Пимп за его спиной мысленно считает патроны и прикидывает, как быть. – Как ты там любишь говорить?.. Стоимостью около трёх миллионов долларов? Дудь морщится, даже, кажется, краснеет – и от этого становится ещё более раздражённым, чем раньше. – Мне бы твою наглость, Юрка, – восхищённо продолжает Босс. – Спиздил мой товар, прислал на переговоры Соболева, обиделся, что Пимп шлёпнул Баха, а теперь ещё и клуб Ресторатора засрал. Думаешь, крэк, суки, деньги и власть – это высшее мерило счастья? “Кто сейчас истекает кровью на танцполе?...” – Гандон ты, Дудь, – заключает Босс, и парни у двери напрягаются. – Как был говном, так и остался. Босс делает незаметное движение пальцами – словно стряхивает с кончиков остатки кокаина, и Пимп понимает, что сейчас самый лучший момент. И ему кажется, что он необъяснимо медленно вскидывает руку с пистолетом, взводит курок, стреляет раз, другой, и парни, посылая предсмертную автоматную очередь, так же медленно валятся на пол. – Сука! – Дудь зажимает ладонями уши, дёргается всем телом, ныряя под стол, в два прыжка оказывается у двери, а потом скрывается за подрагивающими гардинами – сбежал, сука, как самая распоследняя крыса. Хотя в клубе, к гадалке не ходи, ещё с пару десятков таких же молодчиков, вооружённых до зубов. Пимп оборачивается к Боссу, чтобы поторопить его, цепляется взглядом за его рубашку, вымазанную чем-то красным на животе, а потом на негнущихся ногах делает к нему шаг. – Вооружен и опасен, Пимп, как всегда, – смеётся Босс хрипло, прижимая ладонь к ране. Кровь пульсирующими толчками рвётся наружу, заливает шубу, диван, драгоценные камни на пряжке его ремня – хотя, видит бог, эта кровь стоит куда дороже всего в этом мире. – Босс… – Эти пидорасы совершенно не умеют стрелять. Не умели. Пимп кладёт руку на ладонь Босса и чувствует, какая кровь теплая и вязкая. Она обволакивает их ладони, скрепляет в нерушимый союз, в единое целое, словно нет больше их по отдельности. А разве было иначе? – Сейчас я тебя перевяжу и пойдем к тачке, – шепчет Пимп, лихорадочно разрывая толстовку. – В больничке тебя подлатают, как новенький будешь… – Да не суетись ты, – хмурится Босс, хватает его за ладони и тянет на себя, к своим губам, словно это важнее всего не свете. – Ради всего святого, Стас… Он жадно вжимается губами в губы Пимпа, собственнически кусает его, теряя последние силы, ладонью проводит по его щеке, оставляя на коже кровавые следы, помечая его, как самую большую драгоценность. – Я хочу летать, слышишь? – шепчет он глухо. – Скажи мне… Пимп тянется за упавшей рукой, сжимает её, надеясь почувствовать пульс, поцелуями осыпает запястье и чувствует, как по щекам катятся слёзы – мелкие солёные бисеринки хрусталя. – Люблю тебя, – шепчет он, понимая, что не успел. В коридоре снова слышатся шаги; шуба Босса совсем промокла от крови, а пистолет в его руке липнет к коже. Пимп трясёт головой, сжимая в свободной руке ещё теплую ладонь Босса, и взводит курок. В магазине остаётся один патрон…

…Время просыпаться: 17:16… …Время просыпаться: 17:16…