я ненавижу тебя, слышишь?

      Даня не любит Мишу. Да и не любил никогда. По крайней мере, он сам так думает. Ему хочется от него только плотских утех, и ничего больше. Ему наплевать на ужины, заботливо приготовленные Кшиштовским; наплевать на таблетки от похмелья и стакан воды, которые парень ставит ему на тумбочку рядом с кроватью каждое утро.  Миша влюблен в Даню по уши. Он часами может смотреть на утомлённое лицо с тёмными кругами под глазами, на рыжие волосы, в беспорядке разметавшиеся по подушке во время сна. Кшиштовский готовит ему еду, заботливо отводит в душ и всегда по утрам встаёт пораньше, чтобы добежать до соседней аптеки и купить пару таблеток, чтобы облегчить похмелье Поперечного. Вместо бесконечной любви и благодарности он получает в ответ лишь неловкие ласки, грубый секс и невнятно сказанное заплетающимся языком Спуна «Люблю тебя, ты лучший». Миша знает, что это неправда. Миша думает, что это настоящая пытка.        Поперечный просыпается посреди дня с жутким похмельем и острым желанием поехать к Мише. Дрожащей рукой стэндапер нащупывает телефон. Тонкие пальцы быстро набирают так хорошо знакомый ему номер. — Алло, Миш? Я могу… Приехать?  Кшиштовский долго-долго молчит, а потом произносит слегка дрожащим голосом:  — Конечно. Приезжай. Разве я когда-нибудь запрещал?        Спунтеймер собирается, накидывает на плечи куртку и выходит из дома. Ради встречи с Кшиштовским ему пришлось соврать Регине, отчего он чувствовал себя по-особенному мерзко.       Садясь в такси, стэндапер испытал особенно сильное желание надраться. Он всегда приходил к «любовнику» пьяным, чтобы не испытывать ничего, кроме возбуждения. Спун подавил в себе абсолютно все чувства к Кшиштовскому в самом начале их знакомства. Он просто не хотел причинить кому-то боль, но в итоге, всё получилось совсем наоборот. Он причиняет боль себе, каждый раз подавляя даже малейшее проявление любви к Мише, причиняет боль Ждановой, запутываясь в паутине бесконечной лжи и интриг, в конце концов, причиняет боль самому Михаилу, отвергая его заботу и каждый раз втаптывая в грязь его честь и достоинство.       Поперечный заставляет себя думать, что от Миши ему нужен только секс и ничего больше. Ему нравится только лишь получать удовольствие. Даниле не нужна любовь. Даниле не нужно, чтобы его любили.       Выходя из машины, Спун чувствует, как сердце громко ухает где-то в грудной клетке и медленно подступает к горлу. Он быстро взбегает по лестнице, добирается до нужной квартиры… И замирает.       Ему страшно идти туда. Ему страшно видеть усталое, вымученное Мишино лицо, страшно смотреть на то, как у Кшиштовского загораются огоньки в глазах, когда Даня лежит рядом с ним или быстро поедает ужин. Страшно видеть заплаканные глаза Регины, когда он возвращается домой через сутки, пьяный настолько, что не может толком ходить. Страшно за свою жизнь, которая всё быстрее и быстрее катится по наклонной.       Страх оказывается сильнее. Стэндапер спускается вниз, распахивая подъездную дверь с такой силой, что та громко бьётся об стену, и бежит. Куда угодно. Ему нужно достать алкоголя, прямо сейчас.       В баре немноголюдно, и это даже радует. Наконец-то он сможет остаться наедине со своими мыслями. Ткнув в первый попавшийся пункт меню, Поперечный садится за стойку и ожидает заказ. Бармен подает ему шот, затем ещё, и ещё.       За сорок минут он выпивает достаточно, чтобы снова обрести смелость. На негнущихся ногах Данила добирается до квартиры Миши и снова звонит, не ожидая на этот раз ни секунды.       Кшиштовский открывает дверь так быстро, что Даня даже не успевает сообразить, что произошло. Два шага — и Миша уже прижат к стене, а тонкие губы Поперечного скользят по его шее. Он не пытается получить удовольствие, лишь думает о том, что будет дальше. Пара неловких поцелуев, сорванная и брошенная куда-то на пол одежда, грубый, приносящий ему только боль секс. Этого парень боится больше всего. Единственное его успокоение — мысль о том, что Дане будет приятно. Дане, а не ему. На себя наплевать. Внутренний голос настойчиво твердит прекратить эти муки, но Кшиштовский просто не может.              Данила сидит на кровати, держа в руках бутылку виски, которую ему дал Миша. Он мертвецки пьян и чертовски зол. На всех: на себя, на Мишу, да даже на весь этот сраный мир. В комнате стоит гнетущая тишина. Кшиштовский сидит в кресле напротив Дани, опустив глаза в пол.       Мише нужно признаться. Миша не может держать в себе этот ураган чувств, который вот — вот готов вырваться наружу и разнести всё вокруг. Он готов рассказать Поперечному о своей любви.       — Дань, можно поговорить? — Эхом, в глухую тишину комнаты, надорванным от стонов голосом.       — Валяй. — Хрипло произносит стэндапер, прикладываясь к холодному горлышку бутылки. Ему внезапно становится мерзко от самого себя и от Миши. Мерзко от своей гомосексуальности. Ненависть плещется где — то у самого горла, готовая вот-вот вылиться на Мишу и затопить его.       — Я… Люблю тебя. Я чертовски люблю тебя, Даня. Странно, что ты этого до сих пор не понял.       Данила отбрасывает в сторону бутылку с алкоголем. Она разбивается об стену, и виски тут же окропляет бежевые обои, растекаясь на полу между кучи осколков. Поперечный взбешён, чертовски взбешён.       — Знаешь, что я думаю на этот счёт?! — Его голос истерично подрагивает. — Ты — гребаный педик. Я ненавижу тебя. НЕНАВИЖУ.       Он хватает Кшиштовского за ворот футболки и бьёт его в лицо. Бьёт снова и снова, со всей силы, пока из разбитых губ и носа не хлынет кровь. Даня ненавидит Мишу. Миша всё ещё любитДаню?