Я плохо помню сам бой. Он смешался для меня в неразрывную череду взрывов, бега, крика и боли. Моей и чужой. Сначала мы избавились от двух рядовых Виндиче, а потом вместе с Франом, напуганным, но упрямо не желающем оставлять меня без присмотра, кинулись к Мукуро.
Лучше бы мы этого не делали. Но эта умная мысль пришла только после того, как нас серьезно ранило, выводя из последующего сражения.
Куда лучше я помню то, что было до. Жадные поцелуи на самой грани. Той самой, за которой поцелуи перешли бы во что-то большее. Почему мы не зашли дальше, если оба знали, что можем не пережить этот день? Наверно, именно поэтому. Чтобы был глупый, нелогичный стимул жить.
Я помню страх в глаза напротив, тихий голос и холодные руки, которые обжигали и оставляли на коже пылающие пятна ожогов. Помню шепот на ухо «моя», это короткое слово грело лучше любых одеял.
Я очнулась, как и всегда, когда все закончилось, в больнице, в общей палате. На соседней койке сопел свернувшийся в клубок Фран, а на кровати напротив метался во сне Мукуро. За окном серело небо в преддверии рассвета, а я встала и медленно подошла к нему. Села рядом и бережно провела по спутанным волосам.
Он был совсем бледным, на повязках видимых сквозь больничную одежду проступала кровь, а сам он был мокрым от выступившей испарины. Обычно холодная кожа дышала жаром, у него была температура, а нанесенные черным пламенем раны воспалились и наверняка гноились.
Я сидела рядом и держала его за руку, отдавая свое серое, слабое пламя. Выдавливала его по искре и смотрела, как те исчезают во вспыхивающем сиреневом мареве. Если бы я могла, я бы забрала часть его боли, ведь если разделить что-то на двоих, всегда становиться легче. Но ведь Мукуро такой гордый, разве бы он согласился?
Я не следила за временем, просто считала искры, которые отдавала ему и пыталась заметить, меняли ли они хоть что-то. На сто третьей искре пришел врач, он согнал меня с кровати, осмотрел Мукуро, потом меня и в конце Франа. Мальчик от этого проснулся и, дождавшись ухода врача, кинулся ко мне, цепляясь и отказываясь отпускать.
Он лопотал что-то на своем французском. Размазывал слезы о мою сорочку и громко шмыгал носом.
Франу десять, и он просто очень сильно испугался. Виндиче, которых видит как Шинигами, того, что его ранили, и собственной силы.
Мне пятнадцать и мне тоже страшно. Страшно в очередной раз разминуться со смертью, увидеть мелькнувший совсем рядом черный саван, и стоять между Ней и теми, кто мне дорог. Отгонять Вечную Невесту робкими искрами серого пламени.
— Тише, тише, — говорю, обнимая напуганного ребенка и давая ему выплакаться. Моим же слезам придется подождать, я поплачу потом. В тишине и одиночестве.
— Стра~шно, — хнычет Фран. Он засыпает, выплакавшись, уткнувшись носом мне в грудь. Устраиваю ребенка на кровати, укрываю одеялом и и возвращаюсь на свой пост.
И снова все то же. Сжать чужую ладонь в своей, и робкие искры исчезают в сиреневом мареве.
— Сузуне, — слабый голос раздался на двадцать третьей искре.
— Я, — улыбаюсь, как могу, но я рада, что пришел в себя. — Врача позвать? — Слабое мотание головой.
— Моя. — То ли вздох, то ли болезненный стон и он снова проваливается в забытье.
Окончательно в себя Мукуро пришел только к вечеру, до этого нас успели навестить Кен и Чикуса, которые натащили фруктов и сладостей. Пришла Хром, тихо села рядом и просидела так не меньше часа. Приходила сестра и ее подружка Хару. Подивилась, где я могла так пострадать, обычно у нас калечится Рехей. Сказала, что случайность. Кажется, поверила.
Заходил Реборн. Этот вошел через окно. Постоял на подоконнике, все такой же маленький, положил на ближайшую к окну тумбу небольшой конверт и был таков. В конверте было письмо от Верде с его электронным адресом, которым я смогу воспользоваться, когда захочу получить расчет. Сам Аркобалено Грозы уже отбыл обратно в Италию, в свою любимую лабораторию, увозя с собой двух ассистентов.
А к вечеру очнулся Мукуро, и начался почти дурдом. Ломались стены, летало оружие, а в соседних палатах обнаружились крайне не спокойные соседи. Пищащий Савада завершал картину этого дурдома. Когда все немного угомонились, попросила Мукуро при помощи иллюзии и устройства Верде придать стене ее изначальный вид. Рассмеялся, но сделал.
***
В какой-то момент мы оба оказались на крыше больнице. Просто хотелось свежего воздуха и чего-то еще, что терялось в шумной толпе разномастных мафиози. Просто стояли и смотрели на почти невидимые в городе звезды.
Мукуро обнял меня и по своей привычке пристроил подбородок у меня на макушке. От него все еще шел жар, кажется, температура не спала до конца.
— Кажется, мне пора подумать о наказании для Франа, — шепнул иллюзионист мне на ухо. — Может быть свалить его на Варию? — Смеюсь в ответ, представляя, как лягушонок будет издеваться над варийцами.
— Может, пусть чуть-чуть подрастет? А то ведь вернуть могут, скажут слишком мелкий.
— Ку-фу-фу. Потрошителю было еще меньше, когда его приняли. — Молчание не тяготит. Оно уютно обволакивает нас, давая время собраться с мыслями и разобраться в себе. Мне нужно еще чуть-чуть храбрости, чтобы рискнуть пригласить Мукуро на наш школьный фестиваль. Глупость, конечно, почему-то показать всем, что мы вместе. Мне самую каплю страшно.
***
Потом была выписка и суета обычных будней. Время настойчиво набирало свой ход, лишь чуть-чуть притормозив на время фестиваля. Было забавно наблюдать, как заглянувшие на огонек мафиози, увидев меня в костюме снежной девы стараются пользоваться услугами других официантов. Смешные, будто мне есть до них дело.
Савада и Козато в своих костюмах были столь милы и в то же время комичны, что я милосердно решила не давать фотографиям ход. Только послала копии Белу да отдала пару оригинальных снимков Франу. Но ведь я никого не шантажировала, просто поделилась хорошим настроением с другими. Что же тут дурного?
И я вовсе не думала, что через год Фран, которому светило лето в Варии, на церемонии выпуска из средней школы наложит на них иллюзии тех самых костюмов. Совсем не думала. И не советовала. А фотоаппарат мне был нужен, чтобы фотографировать всю нашу банду. А они случайно в кадре оказались.
Честно-честно.
Мукуро не было. Он уже год как учиться в школе для мафиози. Как он сказал перед отъездом — врага нужно знать в лицо. А теперь и наш черед туда поступать. Та школа, как лицей, в нее берут с девятого класса обычной программы.
Уж не знаю, будет ли Реборн отдавать туда своего ученика (надеюсь нет), но мой брат и Хибари-сан точно не поступали и не собираются. Пусть так и остается. Я наконец помашу молодой Вонголе ручкой и перестану вздрагивать в ожидании очередного забега не моих приключений.
У меня есть же все-таки право на личную жизнь и свои собственные приключения?
