Names Are Just Words

27 апреля 2010 21:55 Matt's POV. Если бы кто-то сказал мне раньше, что возня с пулевыми ранениями и переломами костей занимает столько времени, я бы сто раз пожалел, что меня тогда не приковали наручниками получше. Прошло почти три месяца с последнего дня нашего дела, три самых длинных, самых скучных месяца, которые я даже не мог себе представить. То, что мне прострелили руки в тринадцати местах, было не так уж и круто, как мне казалось раньше. Ну, это даже в целом не очень хорошая идея, но мне раздробило обе основные кости в левой руке, так что у меня постоянно был гипс с тех пор, как мы сбежали. Раздробленные кости в твоей руке — вообще не весело, ведь целых три месяца ты не можешь ей пользоваться, и мне многое пришлось пережить, отказавшись от игр. Никаких игр. Совсем. Ноль. Ничегошеньки. Я терял рассудок. Конечно, попытка объяснить это Мелло не вызвала у него никакого сочувствия, только кучу оскорблений и яростное сотрясание головой. По крайней мере, он не кричал на меня так же сильно, как тогда, когда я был в лучшем состоянии и взъебывал нубов. Он был в полупсихопатическом настроении с тех пор, как я был ранен, но и мое собственное состояние близилось слюнявому сумасшествию овоща. Мне приходилось довольствоваться играми на своем новом телефоне, так как для них был нужен только один большой палец. У меня также были ужасные шрамы на виске и на шее от того, что кожу на этих местах зацепило пулями. Разумеется, я не мог нормально ходить, так как получил около трех или четырех пуль в каждую ногу. По крайней мере, в них не было сломанных костей, но жуткая боль и почти постоянные судороги с лихвой компенсировали это. Даже если бы я захотел встать и попытаться куда-то пойти, Мелло сразу сказал бы, что мне это запрещено. Я находился в постели практически постоянно, что было бы неплохо, если бы подразумевался другой контекст. Я не получал никакого сочувствия от Мелло и по этому поводу. Шокирует, не так ли? В настоящее время я всё еще, как уже упоминалось ранее: прикован к постели, скучаю и схожу с ума... О, и не забывайте о том, что я возбужден. Одна хорошая новость: мне никогда не придется надевать нижнее белье или выходить из дома, но мне придется сидеть в темноте полуголым ещё долгое время. Я бы не хотел, чтобы все эти слои бинтов, сломанные кости, антибиотики и атрофированные мышцы шли в комплекте с этим. Но, по крайней мере, было уже не так плохо, как в первые две недели, когда я постоянно был под кайфом, в бреду и в меня вливали украденую кровь. Я потерял почти половину собственной, так что с тех пор, как мы покинули Токио, я был в полубессознательном состоянии и в течение нескольких недель просто пытался восстановить свои силы. У меня всё еще были шрамы на сгибах локтей от капельниц. Я выдохнул облако дыма, уставившись в пустоту квартиры, в которой мы поселились в пригороде Чикаго. Мы сбежали из Японии на частном самолете Донна Сивера, обставив дело как перевозку груза, пока я был под кайфом от морфия и привязан к каталке, впитывающей мою кровь. Мы пытались убраться так далеко, как только могли, и так быстро, как только могли. Здание было построено более двадцати лет назад и поэтому было не слишком популярной недвижимостью для покупки. И идеально подходило для нас. Весь седьмой этаж был нашим домом, и хотя в каждом крыле располагалось по две большие спальни, Мелло поставил для меня кровать в гостиной рядом с кухней и ванной, чтобы мне с моими ранами было легче ходить в уборную. Если забыть тот факт, что он обращался со мной как с инвалидом, он взял на себя обустройство комнаты, так что я жил в гостиной с тремя громадными черными лакированными книжными шкафами, заваленными душещипательными романами, классической литературой, Библиями на нескольких языках, исследовательскими материалами, поэзией, блокнотами и папками, и всё это было беспорядочно обложено черепами различных стилей, некоторые из которых были керамические, стеклянные, а некоторые — сделаны из металлических сплавов. Угол позади меня был превращен в жуткое католическое святилище для статуи Девы Марии, которую Мелло окружил красными и черными коническими свечами в ярких зазубренных подсвечниках. На стенах висели кованые канделябры для большего количества свечей и повсюду были прибиты распятия всех форм, цветов, размеров и стилей. Мебель в гостиной была красно-черной, с красными бархатными вставками в тон тяжелым шторам на каждом окне. Стены были выкрашены в черный, красный и золотой цвета. В дальнем углу стояла изящная копия "Железной девы" — по крайней мере, я надеялся, что это была копия. Конечно, у него было любимое кресло из полированной черной кожи, стоявшее недалеко от мраморного камина, на полке которого стояли католические иконы, оловянные статуэтки и курильница в форме гроба. Остальная мебель была причудливой, готической и старинной, сделанной из темного дерева и покрытой лаком, а пол был выложен шахматными узорами. Всё свободное пространство было уставлено свечами и курильницами для благовоний, богато украшенными крестами или изображениями святых. На стенах висели классические религиозные картины в толстых замысловатых рамах. Прямо над моей кроватью в рамке из розового дерева висела колоритная версия "Пьеты", а поверх нее были наклеены полоски черного бархата. Мария укачивала окровавленное тело Иисуса на земле после того, как тот был снят с креста. Я не был уверен, должно ли это было что-то значить для меня, но Мелло никогда не ответил бы, если бы я спросил. Было достаточно трудно убедить его разместить и некоторые из моих вещей, но мы в конце концов пошли на компромисс, когда он сказал, что я могу повесить настенные свитки, потому что они выглядят достаточно стильно. Я снова вздохнул. Всё это время мы жили на новом месте, но до сих пор всё, что я мог делать, это лежать в постели и постепенно восстанавливаться, играть в тетрис и в "Pac-Man", курить и смотреть платное спутниковое телевидение или ночное порно. Конечно, это было скучно, но учитывая все обстоятельства, Мелло пошел на огромный риск. Он намеренно написал свое имя на странице Тетради смерти просто чтобы проверить свою теорию — теорию, которую я непреднамеренно подкинул ему, предположив, насколько бесполезны имена для человека. Так что, по сути, это была моя вина, но благодаря этому я прекрасно себя чувствовал. Ничего не сказав ему, я пропустил через программу и свое собственное имя, так что теперь мы оба изменили наши имена, данные при рождении, на законных основаниях, но это вряд ли имело значение. Мы всё еще называли друг друга теми именами, которые были даны нам в Вамми. Конечно, чтобы купить это жилье, нам нужны были псевдонимы, так что официально я стал Лиамом Айзеком (подставные имена были его идеей). Я поклялся никогда не называть ему своего нового настоящего имени, так же как он поклялся никогда не называть мне своего. Вскоре после того, как мы оставили Токио — и наши прошлые жизни —позади, было объявлено, что Кира отказывается от своих способностей и оставляет судьбу человечества в руках самого человечества. Сразу же после этого массовые убийства преступников от сердечных приступов прекратились, и постепенно всё вернулось к своему нормальному, хаотичному, разлагающемуся состоянию "вниз по накатанной". Конечно, это было иронично, но, по крайней мере, нам больше не нужно было беспокоиться о том, что нас заметит и убьет кто-то с гребаными Глазами Бога смерти. Конечно, всё еще существовала проблема, связанная с этими Богами смерти, поскольку время от времени у Мелло возникали внезапные боли в груди. Когда я наконец набрался смелости спросить его об этом, он рассказал мне свою теорию. Он пришел к выводу, что влияние Тетради смерти было настолько сильным, что она постоянно пыталась закончить работу, начатую в Токио той ночью, но просто не могла этого сделать, потому что это было против ее фундаментальных правил. Однако она не сдавалась, и, очевидно, из-за этого у него до конца жизни будут проблемы с сердцем, которые не облегчат никакие таблетки или операции. Если он когда-нибудь снова изменит свое имя, то наверняка упадет замертво. Хорошо, что он не планировал этого в ближайшее время. Одно мы знали наверняка: в конце концов Ниа победил Киру и он не смог бы сделать это без нашей помощи. Казалось, что это было достаточным утешением для Мелло, и он заверил меня, что так оно и есть и что нет необходимости говорить об этом снова. Но я подумал и о том, что в итоге всё это не очень здорово и не слишком хорошо отразилось не только на моем здоровье. Я имею в виду, что Мелло провел почти каждый момент своей жизни в борьбе за то, чтобы быть лучше Ниа, но в конце концов, в последнюю минуту он решил инсценировать собственную смерть, чтобы стать свободным от всего. Я сделал то же самое, но я не смотрел так далеко вперед. Моя единственная мысль, когда эти сумасшедшие ублюдки начали стрелять, была о том, что я должен найти выход из этой ситуации и добраться до контрольно-пропускного пункта, чтобы позвонить Мелло. Бить какого-то парня на улице по голове и запихивать его в багажник не входило в мои планы, но я решил, что если меня поймают, то я смогу взорвать машину и выбраться из нее. К тому, что меня подстрелят, я был готов лишь частично. И я полагал, что излишней осторожности и бронежилета будет достаточно, однако ошибался. Теперь уже было поздно. Я еще даже не успел обустроиться в моей спальне, поэтому все мои вещи были пока сложены в коробки. Я знал, что спальня Мелло была в десять раз более готической, жуткой и католической, чем остальная часть дома. В конце концов, оглядываясь вокруг и видя всё это жуткое, мрачное религиозное дерьмо, я был даже счастлив, потому что это означало, что Мелло намеревался остаться здесь на какое-то время. Пока он гонялся за Кирой, он не утруждал себя обустройством жилья, где мы останавливались, потому что знал, что все они были временными и мы могли уехать в любой момент. Он постоянно наезжал на меня по поводу необходимости постоянно перевозить все мои игровые системы. Казалось, он чувствовал себя здесь настолько непринужденно, насколько это было возможно. Должен признаться, что с тех пор, как мы уехали из Токио, Мелло вел себя как сумасшедший. Он всё еще был безжалостным, подлым и высокомерным, но в то же время, пока он ухаживал за мной, он был спокойным и тихим, и (странно звучит) он был немного нежным. Если я отпускал какую-нибудь остроту, Мелло обычно шлепал меня по больному месту, чтобы преподать мне урок, но в остальном он был очень внимателен ко мне. Почти во всём, кроме того момента, на который я очень, очень хотел, чтобы он обратил внимание… В последнее время Мелло плотно занимался мафиозными делами. С тех пор, как Кира исчез, преступная деятельность неуклонно росла, и он получил несколько звонков от знакомых с просьбой вернуться в качестве босса в его старую банду. Большую часть времени он вёл свои дела удаленно, но иногда подключался к видеоконференциям и другим мероприятиям, чтобы убедиться, что его люди вернулись в строй и эффективно зарабатывают деньги. Он был мозгом операций, но нигде больше не появлялся лично, никогда не показывал своего лица и не выдавал своего настоящего голоса, чтобы обезопасить себя, и я подумал, что в каком-то роде он стал как Л. Только несколько мафиози из его первоначальной банды были еще живы, но они понятия не имели, как Мелло выглядел сейчас, а остальные были нубами, так что теперь он был в безопасности как от полиции, так и от знакомых. Я знал, что Мелло чувствовал себя более комфортно, когда у него были подчиненные, чтобы он мог приказывать и срываться на них. Я услышал, как в замке заскрежетал ключ, и взглянул на часы, стряхнув пепел с кончика сигареты. Было около 22.30, когда Мелло обычно возвращался домой после дел с мафией. Я слышал шорох пластикового пакета, когда дверь открылась, и как он разговаривает с кем-то по телефону. — Нет, тебе надо взять себя в руки, мать твою! — проворчал он. — Я знаю, что тебе сложно думать, Дмитрий, но попробуй хотя бы секунду. Если ты позволишь им продолжать бить его по лицу, что ты получишь в итоге? Как ты думаешь, сможет ли человек со сломанным носом, раздробленной челюстью и беззубым ртом рассказать то, что тебе нужно? Как насчёт сломанных пальцев? Когда пытаешь заложника, начинай с пальцев рук! Да! Затем пальцы ног, голени, колени и постепенно поднимайся наверх! Лицо — последнее, понял? — Он отключил связь и раздраженно вздохнул, прежде чем пройти на кухню, откуда я мог видеть его со своей кровати. — Идиоты, — констатировал он. — Проблемы с детишками? — спросил я. Мелло усмехнулся. — Дети, ты прав. Каждый раз, когда я встречаюсь с ними, это всё равно что нянчиться с гребаным детским садом. Мне действительно нужно привести дела в порядок после того периода, когда Кира всё контролировал. Я затянулся и выдохнул дым. — Превратились в кучу котят, да? — И это тоже. Ну и поскольку около девяноста восьми процентов членов банд были убиты, синдикаты состоят в основном из новобранцев — и они невыносимо тупы. — Хорошо, что они тебя заполучили, — заметил я. Мелло даже не взглянул в мою сторону. Я получил возможность смотреть на него, пока он был занят пакетом с продуктами. Он снял свои большие дизайнерские солнцезащитные очки и положил их на полку, открыв шрам на левой стороне лица. Даже несмотря на то, что теперь он полностью зажил и был уже не розовым, Мелло всё равно всегда прикрывал его на людях. Это было довольно странно в некотором смысле. Зная Мелло, можно было подумать, что он должен ходить с таким шрамом как с боевым трофеем, но вместо этого он смущался. Мне это почти нравилось в нем. Это было так... по-человечески. Он всё еще иногда проводил по нему пальцами, но никогда не замечал этого. Зато я замечал, но я замечал в нем почти всё. Например, то, что он отращивал волосы, пытаясь еще больше скрыть свое лицо. Теперь они почти касались его плеч, и мне нравилось, как они слегка загибались на концах — как тогда, когда мы были маленькими. Он утверждал, что старается держаться в тени, чтобы нас продолжали считать мертвыми и всё такое, но я знал его скрытые мотивы куда лучше, чем он. Мои волосы тоже стали длиннее, но по какой-то причине Мелло настаивал, чтобы я выглядел ухоженным, подстригал мои волосы и следил, чтобы я был хорошо выбрит. Он сказал, что не хочет, чтобы я выглядел как грязный бродяга, ведь он смотрит на меня каждый день, но я задавался вопросом. Как будто он ненавидел тот факт, что что-то во мне изменилось, что я не послушал его и потому был ранен и беспомощен. Ему действительно не нравилось, когда его кто-то не слушал, ведь он привык видеть мои волосы в любом состоянии. Я наблюдал, как он небрежно убрал золотистую прядь волос за ухо, а затем начал выкладывать еду. — Что ты хочешь на ужин? — спросил он. — Тебя, — ответил я, не в силах сдерживаться. Он сделал паузу и тяжело выдохнул. — Неужели мы снова будем об этом спорить? — проворчал он. — Я уже устал от этого. — Не понимаю, в чем тут проблема, — сказал я, опустив голову. — Обычный секс мне не повредит. Я уже почти выздоровел. — Ты хочешь свинину или говядину? — Я открыл рот, но Мелло поднял руку. — И клянусь богом, если ты ещё раз пошутишь, я врежу тебе по сломанной руке. Я выдохнул ртом, разочарованный. — Прекрасно... Я буду всё. Умираю с голоду. — Похоже, сегодня мне тоже не повезло. — У тебя было много еды на обед. — Это было часов восемь назад. — Я оставил тебе батончики для перекусов. — Я же сказал, что они мне не нравятся. Они на вкус как древесная кора. — Они полезны для тебя и ты нуждаешься в постоянном приеме витаминов после потери такого количества крови. Я больше не хочу это слышать. Каждый раз одно и то же. — Я всё еще умираю с голоду. — Хорошо, я сделаю и то, и другое. Ты хочешь перец или помидоры к пасте? — Он достал сковородку, кастрюлю и разделочную доску. — Всё. Мелло покачал головой, вскипятил кастрюлю с водой, достал из холодильника овощи и, обойдя стойку, снял кожаную куртку, направляясь в спальню. Он скрылся там на несколько минут, а затем вернулся с собранными волосами и без перчаток. На нем был кожаный жилет, застегивающийся спереди, а под ним — рубашка в мелкую ажурную сеточку. Его кожаные штаны были зашнурованы по бокам, а на черном поясе сверкали металлические заклепки. Пряжка ремня была серебряной, в виде скелета с крыльями. В последнее время он ходил в одной и той же обуви — в остроносых кожаных ботинках с металлическими крестами на каблуках. С тех пор, как я случайно разорвал его четки, он хранил распятие, но по какой-то причине не стал вешать его на новые четки. Вместо этого он просто прикрепил его к цепочке своего бумажника. Теперь у него были другие четки — с черными бусинами и красными кристаллами, с египетским амулетом Анкх вместо креста. Думаю, что это было символично для него или что-то в этом роде, но я не стал интересоваться. Боже, неужели я снова облажался, думая о том, что он чертовски сексуален? Да какая разница? Мне нравилось представлять, как к нему пристают в супермаркете одинокие папаши или парни из колледжа, а потом внезапно понимают, что он парень. Он был очень красивым на первый взгляд, и я никого не мог винить за то, что он привлекал внимание, но я хотел быть с ним, куда бы он ни пошел, наблюдать за каждым его движением. Мелло вернулся на кухню и, взяв нож, принялся резать овощи и другие продукты. На стене рядом с холодильником висела картина, изображающая скелетообразную Деву Марию и скелетообразного Ангела, спускающегося к ней, а под картиной была фреска с изображением Святого Сердца, выполненная в особом кровавом стиле. Где он нашел всё это дерьмо? Я глубоко вздохнул и снова расслабился, слушая, как Мелло суетится на кухне. Я старался не думать об этом как какой-нибудь эгоистичный ублюдок. Обычно так и проходили наши дни: он просыпался, проверял мои бинты, менял их, если было нужно, затем следил, чтобы я поел, и давал мне лекарство. Потом ел сам, читал газету и пил чай, прежде чем поговорить с кем-то из связных и узнать, какую работу ему предстоит выполнить. Он уходил на целый день, чтобы сделать различные запрещенные вещи, так что в последнее время ему всегда было чем заняться, а потом на обратном пути он заезжал в магазин. Как только он возвращался, то снова кормил меня и давал препараты, а потом менял бинты на чистые и свежие. Он действительно был очень внимателен ко мне (а не просто хорошо относился ко мне). Конечно, я был ему благодарен, но стоило мне упомянуть об этом, как он начинал злиться. И я действительно просто хотел быть с ним вместе не только когда он запихивал еду мне в глотку и ухаживал за моими ранами. Закончив готовить, Мелло вышел из кухни и направился в гостиную. — Ты даже телевизор не смотришь? — спросил он, приподняв единственную оставшуюся бровь. — В этом нет смысла, — пробурчал я. — Из-за чего ты теперь стонешь? Я вздохнул. — Какой смысл смотреть телевизор? Прошло уже три месяца, а они только и говорят: "Что случилось с Кирой? Когда вернется Кира? Кира просто отдыхает". Бла-бла... И я не могу играть ни в какие видеоигры. Имею в виду, я, наверное, мог бы понять, как играть одной рукой, например, прыгать туда-сюда на клавиатуре, но это не одно и то же. Если я не могу выигрывать, какой смысл? А игры на моем мобильном начинают меня раздражать. Я думаю, что наконец-то сошел с ума, Мелло. Я повсюду вижу цветные прямоугольные блоки, а мисс Пакман начинает казаться мне сексуальной. Я абсолютно уверен, что сошел с ума. — А я почти уверен, что ты плаксивая сучка, — отрезал Мелло и включил телевизор, щелкая по каналам, пока не нашел какую-то криминальную драму. — Вот. Займи себя. — Ты мог бы занять меня, — заметил я с надеждой. Он швырнул в меня пульт, и тот ударил меня в грудь прежде, чем я успел его перехватить. Мелло встал рядом с кроватью, положив руку на бедро, и поморщился, глядя на меня сверху вниз. — Ты же не собираешься сдаваться, не так ли? — Да ладно, чувак... Я всё это время ничего не делал. Ты что, тоже с ума сходишь? — Да, но только оттого, что я тебя слушаю. — Я сделал пару последних затяжек. — И я не могу поверить, что ты всё еще выкуриваешь по две пачки этих гребаных сигарет в день. Как будто твои легкие недостаточно пострадали. Не говоря уже о том, что они чертовски дорогие. — Он забрал у меня окурок и затушил его в полной пепельнице, стоявшей на прикроватном столике. И мы снова продолжили. — Эй, будь ты на моем месте, тебе было бы еще хуже. Ты не даешь мне встать с постели, тебя никогда нет дома, и даже когда ты здесь, ты обращаешься со мной как с больной собакой. Почему бы тебе не дать мне сдохнуть? Мелло сел на край кровати и навис надо мной, обхватив ладонями мое лицо. — Заткнись. — Я уставился на него — в его острые потемневшие глаза, сфокусированные на мне. — Ты действительно думаешь, что это для меня развлечение? Я моргнул. Мы находились очень близко друг от друга — кончик его носа почти касался моего, а на его губы было мучительно смотреть каждый раз, когда он выдыхал. — По крайней мере, все твои конечности функционируют, — выдохнул я, всё еще хмурясь. — Для протокола: я просил тебя держаться от этого подальше. — Я не хотел, чтобы ты делал это один. — Я знаю! — крикнул он, но потом закрыл глаза и перевел дыхание. Он всегда так делал. Когда он начинал всерьез злиться, то старался успокоить себя, чего раньше никогда не делал. Он что, хотел пощадить меня? Почему? Потому что мне было больно? Неужели он действительно не чувствовал себя виноватым? Когда-то давно я бы сказал: "Да". Но сейчас… — Послушай, я знаю, что это больно, — сказал он, — но пулевые отверстия заживут меньше чем через месяц. Я не уверен насчет твоей руки, но пройдет еще несколько месяцев, прежде чем ты сможешь ею пользоваться... Я наклонился вперед, прижимаясь губами к его губам. Его глаза широко раскрылись, но он не отстранился. Я поднял здоровую руку и положил ее ему на затылок, жадно исследуя его рот языком. Мы целовались иногда, но уже не долго и не так, как сейчас. Он как будто боялся, что я сломаюсь. Неужели он действительно чувствовал вину? К черту всё это! Я скорее сломаю себе обе ноги и другую руку, чем пойду дальше, не прикасаясь к нему. Большую часть своей жизни я ждал возможности прикоснуться к нему, прижать его к себе так близко, чтобы он больше никогда и никого не видел. Я желал его словно избалованный мудак с тех пор, как познакомился с ним, и хотел трахнуть его с того самого дня, как понял, что это означает. Он всегда был иконой в моем мире. Я не мог сказать ему об этом, но это было одной из причин, почему я ушел из Вамми много лет назад: я знал, что если останусь там еще немного, то не смогу сдержаться. И я был уверен, что если я позволю чему-то случиться, он никогда меня не простит. Я должен был уйти, дистанцироваться от него, иначе в конце концов я потерял бы с ним всякую связь. Я был почти уверен, что он никогда не узнает или не поймет, насколько он занимал мои мысли — как жгучий яд, съедающий всё остальное. Через некоторое время Мелло отстранился и рассеянно провел языком по своим губам, отчего они стали влажными. Черт, я хотел его. — Мелло, — сказал я хрипло, ведя пальцами по его шрамам. Он покачал головой. — Нет, я лучше переломаю себе все кости. Не уходи. — Я должен. Твой ужин сгорит. — Скорее, сгорю я, — возразил я. — Я же сказал тебе: нет, — отрезал он, сурово глядя на меня. — Пока ещё нет. — И когда же? — Пока нет, — повторил он. Потом вывернулся из моей хватки и встал, собираясь пойти на кухню. Всё, что я мог сделать, это смотреть на его задницу в этих его штанах и депрессовать. Он вернулся к готовке и минут через пятнадцать принес мне полную тарелку еды на подносе. Ещё Мелло положил мои антибиотики, витамины и обезболивающие на салфетку. — Сегодня я снова купил тебе лекарства, так что постарайся принимать их вовремя. И не забывай про витамины. — Он сидел за стойкой бара и ел, одновременно читая книгу. Я уставился на еду в своей тарелке, которая выглядела потрясающе, но мне вдруг расхотелось есть. Он никогда не покупал мне нездоровую пищу, конфеты или снэки и всегда готовил здоровую сбалансированную еду. И не давал газировку или кофе, только апельсиновый сок, воду и молоко. Мне также пришлось принимать несколько видов витаминов в дополнение к моим лекарствам, и всё, что я мог есть между обедом и ужином, были эти чертовы овсяные батончики с клетчаткой. Если бы я мог, то сложил бы всё это в костер и танцевал бы вокруг него, разодевшись в индейские перья. Как будто бы Мелло пытался ухаживать за мной, но каждый раз, когда я на что-нибудь жаловался, он жестко пресекал эти попытки. Я вздохнул, взял вилку здоровой рукой и принялся за еду, пока не покончил с ней. Затем запил таблетки водой. После этого я откинулся назад и уставился в потолок. Я действительно не знал, что делать дальше в целом. Не то чтобы я когда-нибудь вообще об этом задумывался. Мы сменили имена, инсценировали собственную смерть, сбежали от Киры, начали жизнь заново, но я знал о планах Мелло не больше, чем раньше. Всё, что он делал, было противоречивым. Например, он жаловался на то, что я курил, но всё равно покупал мне сигареты (конечно, это были самые дешевые сигареты, которые он мог найти, а не та марка, которую я предпочитал). Или как он предложил начать нашу совместную жизнь сначала, а потом почти не разговаривал со мной и не прикасался ко мне. Что он вообще обо мне думал? Неужели я был для него всего лишь больным псом? Или, может быть, просто объектом, которым он мог занять себя после того, как отказался от важной миссии в своей жизни? Может быть, я был тем, на кого он мог свалить вину, которую не мог сдержать? А может, тут имели значение все три пункта? Наверное, это не имело особого смысла, но мне больше нечего было делать, кроме как лежать и думать. Был ли он моим парнем? Я чуть не рассмеялся вслух. Он сломает мне другую руку и, возможно, даже шею, если я когда-нибудь назову его своим парнем. Я повернул голову, чтобы посмотреть, как он неторопливо ест, засовывая в рот небольшие кусочки и медленно жуя, как он делал это с шоколадом. Я не видел, что он читал, но мог только догадываться, что это было что-то депрессивное и мрачно-поэтическое. Иногда мне хотелось, чтобы он просто пришел домой, со злостью сорвал с себя одежду и измотал меня, как будто завтра никогда не наступит, как было в последний раз, когда мы думали, что умрем. Если бы он только знал, каким образом я хочу подчиниться ему, позволить себя сломить, заставить умолять. Я был бы его очередным замученным заложником, которого он бы пытал, начав снизу, а затем продвигался вверх, пока я не оказался бы избит, беспомощен и не стал умолять его о милосердии. Мне нравилась моя иллюзия власти, когда он позволял мне овладеть собой, когда он уступал мне, но я отдал бы всё, чтобы услышать, как он снова требует своим глубоким жестким шипящим голосом. Он понятия не имел, как завладел моим разумом. Я дразнил его шутками и сарказмом и делал это неосознанно, автоматически. Глубоко внутри, под самой кожей, я хотел спровоцировать его, чтобы мне пришлось подчиниться, бороться за каждый вздох, быть избитым и истекать кровью. Я хотел ползать на разбитых коленях и лизать его сапоги, заставляя его насмехаться надо мной и требовать большего. Я хотел самого грязного и извращенного секса. Я сделал глубокий вдох. Неужели я действительно так облажался? Думаю, да. Я знал, что если бы всё было по-другому — если бы он не был таким отчужденным и далёким от привычных представлений о человеческой близости, — тогда он был бы гораздо более требовательным любовником. Я легко мог представить его стоящим надо мной в эсэсовской униформе с хлыстом в руке. Но у него было сложное детство или это просто была его натура. И если бы я не был сейчас так беспомощен, всё могло бы измениться за последние несколько месяцев. Возможно, мы могли бы дурачиться, привыкнуть друг к другу, открываться по-новому. Но так не происходило. Покончив с едой, Мелло собрал всю посуду и помыл её в раковине. — Хочешь чего-нибудь выпить? — спросил он. — Пива. Он налил мне молока и принес стакан из кухни. По пути он вдруг споткнулся, расплескав молоко, и резко остановился. Прижав руку к груди, он стиснул зубы. — Мелло! — Я резко сел, почувствовав боль в ноге. — Как ты? Он покачал головой и снова выпрямился, переводя дыхание. — Ничего страшного, — сказал он. — Я в порядке. — Снова сердце? — Это происходит только раз в несколько часов. Боль уже прошла. — Уверен? — Да. Не беспокойся об этом, как я уже тебе говорил. — Он вымыл стакан, налил еще молока и протянул мне. Я залпом выпил его, и он убрал пустой стакан. После этого придвинул стул к моей кровати и принес бинты, чтобы поменять мне повязки. — Я сменю их и дам тебе немного поспать. — Я сел и откинул простыню. Мелло срезал пластырь, фиксирующий повязку, затем размотал бинт с моей руки, обнажив раны от пулевых отверстий. Он слегка провел по ним кончиками пальцев. — Сильно болит? — Не так уж, — ответил я. — Боль примерно как от серьезных синяков. — Это хорошо. Твои татуировки будут обезображены, когда всё заживет. — Да, я знаю. Что ж поделать. — Я был не совсем трезв, когда попросил их набить, и то, что они значили для меня, можно было без труда угадать, однако Мелло никогда не говорил об этом. Татуировки были всего лишь попыткой частично выразить то, что я чувствовал за те годы, когда мы были по одиночке. Всё это звучало немного грустно, если подумать, но, как я уже сказал, я был не совсем трезв. Перед тем, как Мелло забинтовал мою руку, он протер раны спиртом и намазал мазью. — А как насчет твоей левой руки? — Не так страшно, как пару недель назад, но мне больно, когда я двигаю ей. — У тебя был сложный перелом двух основных костей. Тебе повезет, если ты сможешь делать что-нибудь серьезное левой рукой. — Знаю. Пока я могу нажимать на кнопки, думаю, что буду жить. — Я знал, что ты так скажешь. — Мелло стянул простыню с моих бёдер, где находились другие раны. Он заставил меня согнуть ногу в колене и размотал марлю. После этого осмотрел ранения. У меня было по три-четыре дырки на каждой ноге, так как в основном телохранители целились выше. У меня сложилось впечатление, что они были не профессиональными убийцами, а всего лишь наемными охранниками, так что в голову они не слишком целились, опустошая свои обоймы. И это меня спасло. И всё-таки у меня были довольно серьезные повреждения. — А что насчёт вот этих? — спросил Мелло. — Не так уж и плохо. — Ты уверен? — Он положил свою руку мне на правое бедро, и всё мое тело напряглось, когда кожа соприкоснулась с кожей. И тут что-то промелькнуло в его глазах. Они сузились, и у меня свело дыхание. — Эээ... да. — Значит, совсем не болит? — Он провел кончиками пальцев вокруг одной из ран, заставив меня поморщиться из-за неоднозначной реакции. Его пальцы переместились выше, затем еще выше, слегка задев нижний край моих боксеров. — Ааа... Немного, — признался я. — А когда я делаю вот так... — Мелло положил ладонь на внутреннюю сторону моего бедра, касаясь одной из ран. Я почувствовал, что мне не хватает воздуха. — ...Оно болит? Жжется? Пульсирует? — Я замер с приоткрытым ртом, затрудняясь что-либо ответить. По-моему, я просто издавал какие-то непонятные звуки. Неужели это происходит на самом деле? Господи, пожалуйста, не дай мне умереть... — Что это? — Его рука скользнула выше, пальцы проскользнули под мое нижнее белье, замерев всего в нескольких дюймах от паха. Черт возьми, это было похоже на пытку! — Думаю... горит, — выдохнул я, ощущая, как жар приливает книзу, скапливаясь в единственную, страшную, сильнейшую потребность, которая тут же проявилась. Мелло, казалось, не замечал мой стояк или делал вид, что не замечает. — И всё? — Пульсирует... немного, — чуть не задохнулся я. — Да? — Он пошевелил пальцами, кончиками ногтей царапнув мою кожу прямо рядом с членом. — Может быть, мне стоит что-то предпринять. — Да, ты должен, — выпалил я. Он склонился надо мной, упёршись коленом в кровать, и замер. — Разве я спрашивал твоего мнения? — тихо спросил он. От звука его голоса стало только хуже. — Нет, — быстро ответил я, стараясь не отбить у него желание, что бы он там себе ни задумал. — Нет, я... — Ты должен вежливо попросить, — сказал он, убирая руку с моих боксеров. Мой живот напрягся, и мне пришлось прикусить губу, чтобы не начать протестовать. — Пожалуйста, — выдохнул я. Мелло усмехнулся. Этот дьявольский смешок мог означать только одно: в его голове полно ужасных вещей. Всё мое тело, казалось, уменьшилось — за исключением члена — и мурашки от затылка поползли вниз по позвоночнику. — Так-то лучше. — Он положил — просто положил — свою руку на мой член поверх трусов. Я вжался в подушку головой. — Но я думаю, что ты можешь сделать кое-что получше. — Мм... пожалуйста, боже, Мелло... не останавливайся. Уголки его губ изогнулись в злой усмешке, а затем он начал медленно поглаживать меня взад-вперед, заставляя потерять весь здравый смысл. Всё, кроме него, казалось тёмным и далеким. Он был подобен богу — всегда парил где-то надо мной, всегда требовал поклонения от тех, кто был ниже его. Через несколько секунд я почувствовал, как мой член затвердел ещё больше, и Мелло навис надо мной, пальцем зацепив край боксеров. Он потянул за резинку вниз и не торопясь провел кончиком пальца по всей длине члена. Я застонал, и это заставило его улыбнуться еще шире. Через несколько мучительных секунд он наклонился и провел по головке языком, и я готов был поклясться, что ожидание могло убить меня в любую минуту. Он продолжил облизывать член, когда я издал довольный стон, и помогал себе рукой. Как долго я мечтал о том, чтобы Мелло прикасался ко мне так? Всё в нем вызывало у меня мурашки и заставляло волосы вставать дыбом. Его грубые жесты, его настойчивый язык, его требовательный, неумолимый голос... Боже, я был таким жалким, когда он был рядом. Всё, что я хотел сделать, это дразнить и подначивать его, пока он не набросится на меня, наказывая меня и доминируя. С того момента, как он привык к моей инициативе, он перехватил её сам и отдавал мне только тогда, когда он уставал или был в особенно хорошем настроении. Конечно, такие случаи случались нечасто, но меня это вполне устраивало. А поскольку в данный момент я был инвалидом, у меня и вправду не было выбора. Вообще, когда мне пришла в голову идея попробовать с ним что-то такое, я ухватился за нее. Я годами запихивал эту мысль в самый дальний уголок моего сознания. Я очень старался забыть об этом, особенно после того, как ушел из Вамми, но когда Мелло снова появился из ниоткуда, попросив меня о помощи — такой взрослый, с таким видом, — идея снова начала всплывать на поверхность, и ее сложно было игнорировать. Я должен был забыть о ней, отлично понимая, что Мелло был сосредоточен, смертоносен и намного более опасен, чем когда-либо. Его терпение быстро заканчивалось, а реакция становилась более бурной. Если бы я не был осторожен, он выстрелил бы мне в лицо. Так что я ждал подходящего момента. До сих пор не могу поверить, что это сработало. Мелло скользил своим ртом вверх и вниз по моему члену, обводил языком головку. Господи, какого черта он там делал? Тренировался? Он просто не мог позволить себе делать что-то плохо, что бы это ни было. Он дразнил меня и облизывал, пока я не превратился в сосредоточие напряженных мышц и кайфующих клеток мозга, а затем вдруг он отстранился. — Проклятье! — застонал я. — Черт, черт! — Мелло сел на стул и откинулся на его спинку, проводя кончиком языка по губам и наблюдая, как мой член требовательно вздрагивает. Он закинул одну ногу на другую и, подперев рукой подбородок, улыбнулся. — Почему? — Просто чтобы преподать тебе урок, — ответил он. — Ты же не собираешься оставить меня в таком состоянии? — Может, и собираюсь. — Он вытянул ногу и коснулся носком остроносого ботинка моего твердого члена. - Может быть, именно это я и собираюсь сделать. — Ты не можешь так поступить, — возразил я. — Да? Ты будешь мне приказывать? — Не можешь, Мелло, — настаивал я. — Скажи мне, почему это. — Потому что я инвалид и ты должен быть ко мне добрее. — Попробуй еще раз. — Потому что я хочу трахнуть тебя каждую минуту с тех пор, как мы сюда переехали, но ты даже не прикоснулся ко мне. Мы должны начать всё сначала. Если ты бросишь меня сейчас в таком состоянии, я, наверное, умру. Уголок его рта дернулся вверх. — Ну, знаешь, у тебя ведь сломана только одна рука, — заметил он. — Думаю, ты сможешь решить свою проблему до того, как умрешь. — Что? Ты хочешь сказать, что... — Мелло улыбнулся чуть более угрожающе, всё еще подпирая подбородок кулаком и наблюдая за мной. Я был в аду, а он просто дразнил меня своим ботинком, заставляя всё мое тело дрожать. — Мелло… Он уперся пяткой в край кровати и снова стал ждать. — Мне нравится смотреть, как ты мучаешься, это меня мотивирует. Дотронься до него. Я почувствовал, как меня обдало жаром с головы до ног, но я всё-таки закусил губу и обхватил член пальцами правой руки. Мелло улыбнулся, опустив взгляд и наблюдая, как я трогаю себя. Будь он проклят, этот злобный, деспотичный ублюдок... Он точно знал, как унизить меня, даже не прикоснувшись ко мне, и, боже, мне снова стало жарко. Я был таким жалким, и он знал это, а я не мог остановиться — я наслаждался этим, а он наслаждался тем, что я делал. Я никогда не смог бы ненавидеть его, как бы он ко мне ни относился. И это он тоже знал. Я дрочил, пока он смотрел, не скрывая удовольствие, которое выражалось на моем лице. Он наслаждался каждой минутой, пока мое тело не напряглось, готовое к оргазму, но Мелло протянул руку и схватил меня за запястье, останавливая. — О, черт возьми... — простонал я. — Не так быстро. Если ты собираешься выучить урок, это должно длиться дольше. — Ты просто засранец. — Да, но разве ты сам мне не говорил, что тебе это нравится? — Он встал, расстегивая пряжки на жилете и снимая его. Затем его рука потянулась к ремню, и по моему позвоночнику пробежало столько мурашек, что у меня свело спину. Он снял сапоги и штаны и заполз на кровать, оседлав меня, оставшись только в своей кружевной рубашке и четках. Было несложно заметить, что у него тоже был стояк, но я не мог отвести взгляд от его лица, когда он навис надо мной, потираясь об меня членом. — Это несправедливо, — возразил я со стоном. — Что несправедливо? — спросил он с хитрой улыбкой на лице. — Всякий раз, когда я пытался подразнить тебя или не торопиться, ты злился и говорил мне, чтобы я не останавливался. Но теперь ты мучаешь меня вместо того, чтобы просто трахнуть. — Ты не будешь раздавать приказы, пока я этого не скажу, помнишь? И это не для того, чтобы ты получил удовольствие, а чтобы напомнить тебе об этом. — Он развязал свой галстук и начал стягивать его через голову, но я ухватился за него рукой. — Я хочу, чтобы ты оставил его так, чтобы я мог видеть твое лицо, — с трудом выговорил я, когда Мелло прижался ко мне. — Именно поэтому я не оставлю его. — Знаю. Я запустил пальцы в его волосы и придержал пряди, когда он наклонился ко мне так близко, что я почувствовал запах шоколада в его дыхании. Он всё еще продолжал его есть, но уже не так много, как раньше. Он ел его только один раз в неделю или около того, пытаясь избавиться от этой привычки. Я изо всех сил старался поменьше курить, но лежа в постели весь день и не имея возможности перекусить или поиграть, это было практически невозможно. Мелло провел руками от моего живота к груди, немного надавливая, и прижался пахом. Я притянул его ближе, чтобы поцеловать, попробовать на вкус. Он поддался, словно собираясь подчиниться, а затем внезапно вонзил в меня свои черные ногти, отчего я застонал, и тогда Мелло снова улыбнулся. Я не знал, пошла у меня кровь или нет, потому что он опустил руку и начал ласкать нас обоих по очереди. — Боже, — пробормотал я и потянул его за волосы, отчего он немного запрокинул голову назад. Это было потрясающе, но... — Мелло, я не хочу так. — Теперь ты и на это будешь жаловаться? — спросил он, наклонившись так, что его губы оказались в нескольких дюймах от моих. — Нет, просто... — я резко притянул его к себе и поцеловал, и он мне ответил, а затем я отстранился и посмотрел на него. — Я хочу быть внутри тебя. Он моргнул, наморщил лоб и прищурил глаза. — Ты не должен так напрягаться, — возразил он. — Я и так напряжен. Я напрягаюсь каждый раз, когда ты проходишь мимо, и каждый раз, когда ты смотришь на меня. Я схожу с ума, просто лежа здесь, я и вправду схожу с ума. Когда ты сказал, что мы можем начать всё сначала, я подумал… Он отпустил меня и положил обе руки мне на плечи. — Что ты подумал? — спросил он, всё еще хмурясь. Его волосы прикрывали большую часть щек и ушей, мягко завивались вокруг шеи. — Подумал... Не знаю точно... Я подумал, что, может быть, ты перестанешь держать меня на расстоянии вытянутой руки. Подумал, что, может быть, ты наконец ослабишь свою бдительность. Он вздохнул, сел и откинул волосы назад. — Во-первых, я просто хотел, чтобы ты выздоровел. Всё остальное может подождать, но ты не затыкаешься. И тебе не кажется, что я всё это время был начеку? Я здесь и я забочусь о каждой твоей потребности, словно я гребаный раб, а ты этого не ценишь. Всё, что ты делаешь, это ищешь дополнительные проблемы. — Мелло начал злиться, но пока не кричал, и это было хорошо. — Я ценю это, — запротестовал я. — Просто после всего, что случилось и что мы пережили, я смотрю на вещи по-новому. Теперь, когда моя жизнь обрела совершенно новый смысл, я чувствую себя жадным. Я хочу тебя всё время. Я хочу тебя больше, чем когда-либо. И я заметил, что ты потихоньку меняешься. Я замечаю в тебе всё, Мелло, что бы ты ни думал. Единственное, на что я всегда обращал внимание, это ты. Но после того, как в меня стреляли эти чертовы придурки и я чуть не захлебнулся собственной кровью, я стал более эгоистичным, чем раньше. И ты — всё, что я хочу видеть рядом с собой. Он выдохнул через рот и посмотрел на меня сверху вниз. — Так чего именно ты хочешь? Я не знаю, какого черта тебе нужно, если ты всё время всем недоволен. — Я не хочу, чтобы ты снова меня отталкивал. Мы оба официально мертвы, и это всё, что у нас есть. Это не кратковременно, это навсегда. Это по-настоящему. — Я знаю, — сказал Мелло, закрывая глаза. — Знаю, но я еще не свыкся с этой мыслью, понятно? Я никогда не планировал такой исход, в котором есть место позитивному взгляду на будущее. Я был готов умереть в тот день, пока они не сообщили по новостям, что тебя застрелили. После этого Кира показался мне ничтожным. Я бросил всё, я отказался от своей победы и помчался искать тебя. Я просто ещё не готов ко всему этому. Я не могу забыть о прошлом, как ни стараюсь. Я хотел побыть один и мне нужно время, чтобы адаптироваться. — Эй, — прошептал я, хватая его за руку. — У нас есть время, ты помнишь? У нас есть всё время в мире. Он усмехнулся и покачал головой. — Наверное, ты прав. Мы так и сделаем. — Давай просто не будем торопиться. Больше не нужно никуда спешить. На самом деле у нас впереди целая жизнь. На этот раз я задумываюсь о будущем. Он снова наклонился ко мне. — Это заняло у тебя довольно много времени. Он приподнял бедра и обхватил пальцами мой член, направляя его внутрь себя. Я стиснул зубы и застонал. Господи, это было потрясающе — снова оказаться в нем после стольких дней. Он оскалился, шипя от боли, а затем начал двигать бедрами, заставив мою кровь кипеть. Я положил одну руку ему на бедро, а он схватил меня за плечи, не переставая двигаться. Мне хотелось сохранить хоть какое-то самообладание, но чем жестче были движения его бёдер, тем быстрее всё выходило из-под контроля. Я резко сел, обхватил его одной рукой за задницу и сделал глубокий толчок. — Мэтт, — воскликнул он, — ложись обратно! — В этом нет необходимости. — Я прижался губами к его шее, облизывая поврежденную кожу, оставляя влажный след до шрамов на ключице. — Я больше нуждаюсь в этом. Это лучшее исцеление. — Идиот, — буркнул Мелло, но продолжил. Наши движения стали жёстче, его ногти вцепились в мои волосы, голос стал более хриплым из-за сбившегося дыхания. Я потянул его рубашку, задирая, и он снял ее. Я мог беспрепятственно касаться его груди языком, заставляя его вздрагивать и задыхаться. Эти звуки нравились мне так же сильно, как и его насмешливый тон. — Боже, ты только усугубил ситуацию, став таким сексуальным в последнее время, — пробормотал я ему в шею. — Это глупо, — сказал он. — Ты всё еще не хочешь принимать комплименты. Мы кончили почти одновременно и прижались друг к другу. Я слишком сильно оперся на левую руку, и ослепительная боль пронзила ее, заставив меня резко вздрогнуть. — Вот почему подобные вещи — не очень хорошая идея, пока ты не поправишься, — сказал Мелло, слезая с моих колен. — Всё в порядке, — отозвался я. — Я сам виноват. Он открыл рот, собираясь что-то сказать, но тут же согнулся пополам и прижал ладонь к левой стороне груди. — Проклятье, — прошипел он. — Ты в порядке? Я думал, что приступ повторяется только каждые несколько часов. — Я обнял его одной рукой. — Видимо, это случается и тогда, когда я нахожусь под сильным умственным или физическим напряжением. Мне не следовало этого делать, но прежде чем я понял, что говорю, с моих губ слетело: — Хах, сильное физическое напряжение, да? Мелло с усмешкой оттолкнул мою руку. — Придурок. — Он выпрямился. — Это должно заставить тебя замолчать на некоторое время. Я снова обхватил его рукой и притянул к себе, чтобы поцеловать. — Может быть, на какое-то время, но ненадолго. Он недовольно зарычал, а потом раздраженно вздохнул и встретился со мной взглядом. Внезапно он повалил меня на спину, натянул на меня боксеры и накрыл простыней. Его губы коснулись моих, но он отодвинулся так быстро, что я не успел ответить на поцелуй. — Поспи немного, — приказал он и собрал свою одежду. — Я приму душ. — Значит, я должен валяться здесь в собственной грязи? — Ты хотел трахаться, вот и разбирайся с последствиями. Я могу обтереть тебя влажной тряпкой, когда вернусь, если захочу. — Он вышел из комнаты. — А как насчёт того, чтобы немного поухаживать за мной? — предложил я и тут же услышал грохот закрывшейся двери. Я вздохнул и вытянулся на матрасе, улыбаясь про себя. Какое-то время будет непривычно и неловко. Нам предстояло ещё многое сделать, чтобы приспособиться к нашему новому образу жизни. Мы больше не ходили по лезвию бритвы, рискуя умереть в любую минуту, желая достигнуть единственную цель, наплевав на всё остальное. Теперь нам предстояло прожить всю оставшуюся жизнь. У нас было время привыкнуть к тому, кем мы стали, и к тому, кем мы всё еще становились. Наконец-то у нас было время разобраться во всем и что-то решить. Мы могли жить почти как нормальные люди. Впервые.