Мертвая зона

…и ничего у нас не было лучше того вечера, хотя иногда мне с трудом верится, что был 1970 год с волнениями в университетах, и Никсон еще президент, и нет карманных калькуляторов и домашних видеомагнитофонов, нет ни Брюса Спрингстина, ни ансамблей панк-рока. А в иные минуты кажется, что до той поры рукой подать, что она почти осязаема и стоит мне обнять тебя, дотронуться до твоей щеки или шеи, и я смогу увлечь тебя в другое будущее, где нет ни боли, ни мрака, ни горечи выбора… Стивен Кинг «Мертвая зона»

Как и в первую встречу, они застыли друг напротив друга, словно в преддверии схватки. — Я предупреждал тебя, — сказал Логан. Виктор фыркнул: — Мы это уже проходили. Он небрежно прислонился к закопченной сумерками кирпичной стене. — Так и будешь всю жизнь от меня бегать, Джимми? Металлические когти раскрошили стену в нескольких дюймах от его лица. — Росомаха, — прорычал Логан. — Это мое имя. Виктор даже не шелохнулся. Затем потряс головой и смахнул кирпичную крошку с волос и пальто. — Как себя ни зови, ты меня никогда не убьешь, — сказал он. Логан замахнулся, но его подхватили и бросили, как тряпичную куклу. Столкновения с Виктором заставляли его сомневаться в собственной неуязвимости. В нем появлялась кровь проигравшего, и от досады сводило зубы. Снег смягчил удар о мостовую. — Хватит, — спокойно сказал Виктор. — Разве я пришел драться? Логан бросился на него, но Виктор снова с легкостью его отшвырнул. Логан откатился по грязному снегу. Ночь запеклась краснотой. Теперь он был просто зол, хотя какая-то его часть сопротивлялась, как будто он не должен был нападать на Виктора, пытаясь его уничтожить. Как будто они должны сражаться на одной стороне, спина к спине… — Ты все такой же упрямый, — усмехнулся Виктор. — Некоторые вещи никогда не изменятся, верно? Логан собрался с силами и прыгнул на него, наконец опрокинув навзничь. Снежная грязь шлепнула по лицу, и он непроизвольно сплюнул. Виктор широко улыбнулся. Его улыбки были непредсказуемыми. — Какой ты тяжелый со всем этим металлом, — промурлыкал он, как будто они заигрывали. — Когда прыгаешь с разбега, это особенно чувствуется. Вдруг он подмигнул. — Но я знаю, насколько приятным может быть этот вес. Виктор заерзал под ним, его бедра коснулись его паха. Кровь Логана избавилась от яростного гула, только чтобы закипеть иначе, чтобы стать еще горячее. Улыбка Виктора расцвела в непристойности. — Медленный сладкий трах, а? — произнес он голосом густым, как мед. — Что ты предпочитаешь, когда я под тобой. Что, как ты думаешь, ты предпочитаешь. Я научился этому подыгрывать. А ты научился чертовски хорошо это делать… Он усмехнулся, и у Логана появилось отчетливое ощущение, что, если бы он не вдавливал Виктора в землю и не прижимал когти к горлу, Виктор бы похлопал его по щеке. — Но дело в том, — Виктор прищелкнул языком, — что мне это не очень нравится. Не только потому, что это твой приятный способ приручить меня, нежно вырвать мне когти. Меня бесит, как тебе удается приручить себя. Может, это моя вина? Может, ты должен быть таким из-за меня? Если ты убьешь меня, тебе больше не нужно будет быть таким нежным. Твоя мягкая сторона не исчезнет, но спрячется. Ты ее будешь надевать по праздникам. Твои новые друзья будут считать тебя диким, ведь что эти тупые уебки вообще знают о дикости? Виктор заложил руки за голову, будто лежа в удобной постели, а не в снежной хляби. Он взглянул на фонарь и мутное небо. — Мы стреляли по ним под этим мостом три дня, — сказал он. — Потом пошли проверять, есть ли живые. Я наткнулся на старуху, добил. Ты наткнулся на ребенка, умоляюще посмотрел на меня. Ты так и не смог этого сделать, сделал я. Ты взял меня за руку. Мы спустились по ручью, там был подлесок. Ты упал на колени на землю, уткнулся лицом мне в пах и начал меня обнюхивать. Это длилось вечность. Казалось, что ты молишься. Может, и правда, молился, Богу или моему члену, не знаю. Логан подумал — он сейчас рассмется. Виктор не рассмеялся. — Я его вытащил, — продолжал Виктор, — и шлепнул тебя по лицу. Надавал тебе пощечин своим хуем. Похоже, тебе это нравилось, пока я не сказал, что ты ебучий слабак, и все, что ты заслуживаешь, — это продолжать делать это с тобой. Ты ударил меня по ноге, бросил в ручей и наступил мне на спину ботинком. Это редкий случай, когда ты был так разозлен, что смог победить меня. Ты держал меня, я давился водой. В какой-то момент я был мертв. Ты трахнул меня, пока я был мертв. Ты начал извиняться, и я чуть не убил тебя за это. Потому что ты делаешь то, что я хочу, а потом отступаешь. — Ты сумасшедший, — выдохнул Логан, учащенно дыша. Виктор, похоже, его не слышал. — Ты знаешь, что Даг знал о нас? И остальные ребята тоже. Ты всегда так боялся, что кто-нибудь узнает. Так вот они знали. И они не тыкали в нас пальцами, не шептались за нашими спинами. И не называли нас грязными животными, как ты сам когда-то назвал нас. — Ты мог быть невероятным мудаком, когда дело касалось тебя и меня. Ты нас стыдился, — в его усмешке просквозила горечь. — В Сайгоне китаец про нас сказал: «Грех, порок, преступление». Клянусь, каждое слово приходило тебе в голову. — А ребята в Корее… — Он улыбнулся почти тепло. — Мальчики с юга. После того, как они проиграли войну, не без нашей помощи, они навсегда остались в другом мире, старом мире. На сотни миль иногда не было никого, кроме семьи. Как иначе могло быть? И они это помнят. И многие до сих пор так живут, хотя добраться до ближайшего городка на машине намного быстрее, чем на лошади. Дело не только в том, что это удобно или что там больше никого нет. Хотя в нашем случае действительно больше никого нет, и с каждым днем ​​я это чувствую все сильнее. Последние слова прозвучали так тихо, что их почти стер ветер. Он продолжил ровным тоном, Логану даже показалось, что он говорит не столько с ним, сколько с самим собой. — Вечером того дня, когда мы закончили убивать тех крестьян, мы с ребятами выпили. Даг смотрит на меня. Я говорю: «Да, верно. И это самый сладкий трах, который у меня когда-либо был. Теперь расскажи мне, как я сто лет шел неправедным путем, но однажды Бог настигнет меня». А он говорит: «Это не то. Вы как боги. Я все время думал, что это ваш ритуал». Может, он прав? Когда ты преклоняешь колени, ты поклоняешься. Ешьте плоть мою, пейте кровь мою. Ты делал и то, и другое. Я делал плохие вещи, правда. Я был так на тебя зол, когда ты ушел. Но гребаный Иуда в этой истории — ты. Предаешь меня, свою природу, себя самого. Чтобы спать спокойнее. Похоже, не очень-то срабатывает. Бог настигает тебя. До конца ты от себя не уйдешь. Логан застыл, слушая эту безумную речь, в которой он ничего не понимал. Но слова заставляли его сердце судорожно сжиматься и колотиться о ребра. Бледные косматые хлопья бесшумно затанцевали в отсыревшем воздухе, опускаясь на землю и берега крыш. — Но ты уйдешь достаточно далеко, — сказал Виктор. — Ты станешь человеком, которому снится, что он человек. Тебя ожидает роль болонки, в лучшем случае — пса, который охраняет имущество. И они будут периодически превращать тебя в донора, выкачивая из организма то одно, то другое. Вырастят из тебя пару суперсолдат. Однажды они загонят тебя и убьют. А меня не будет рядом, чтобы тебя защитить. Вот и все, Джимми. Он посмотрел на Логана, внезапно ледяным и презрительным взглядом. — Я смотрю на тебя и хочу подумать: вот мой мальчик, великолепное яростное создание. Дикое животное с когтями, черными от крови. Он сломает любую клетку. А я смотрю и думаю: ты сам себя загоняешь в клетку. Какое ты разочарование. Начни преподавать курсы управления гневом, детка. Это все, на что ты годишься. — Зачем ты на это напрашиваешься? — Логан вдавил кончики когтей в основание его шеи. Запах крови забрызгал воздух, и Виктор зарычал. У Логана дернулся член. — Ты за этим пришел? — прохрипел он. — Хочешь, чтобы я делал тебе больно, снова и снова? — Это уже произошло, Джимми, — он улыбнулся, не разжимая губ, заставив Логана увидеть эту улыбку где-то, когда-то. — Ты нарезал мои внутренности на мокрые розовые ленточки. Трудно сделать что-нибудь хуже, какими бы острыми ни были твои новые блестящие когти. Даже лежа на земле, придавленный всем металлом, Виктор сохранял свою кошачью легкость. Он как-то изогнулся всем телом, что Логану показалось, будто вокруг него закружил тигр. Он ожидал шершавого горячего шепота, той соблазнительной интонации, которая так легко до него добиралась. Голос Виктора, казалось, царапал его изнутри, высвобождая все, что Логан в себе подавлял. Виктор выжимал из него похоть и кровожадность. Подталкивал его к краю, за который Логан боялся ступить. Тигр сдавливал его в крепких объятиях, вонзая когти ему прямо в мозг. — Осталось одно. Ты хочешь делать со мной очень грязные, опасные и кровавые вещи. Логан вздрогнул, когда услышал, как глухо и горько зазвучали слова. — Грязные, опасные и кровавые, — повторил Виктор. — Именно так ты о них думаешь. Возможно, тебе всегда казалось, что я вроде твоей темной стороны. Я давлю на тебя, ты прогибаешься. Ты выдираешь мне когти, чтобы я мог засунуть в тебя кулак, потому что я хочу этого, а не потому, что ты кайфуешь, слушая мои крики. Ты валяешься вместе со мной в грязи и ходишь по колено в крови, но только за компанию, Джимми. Его смех разметал сырой воздух по переулку. — Я мог слизывать дерьмо с твоей дырки, — голос Виктора обжег его лицо. — Я мог кормить тебя своим мясом. Я бы умер за тебя. И все это время ты думал: «Грязные животные». Иначе ты не обменял бы нас с тобой так легко на пару лет с сукой из маленького домика в прериях. Она хоть примерно понимала, кто ты? На что ты способен? К чему ты привык? Я уверен, что нет. Потому что ей ты никогда себя не показывал. И ты правильно делал, — он кивнул. — Она убежала бы без оглядки. Любой бы убежал, кроме меня. В глубине души ты это знаешь. И ты все еще хочешь ебать меня и драться со мной. Для этого тебе даже не нужно знать, кто я, да? Виктор снова ему подмигнул. Логан сдался. Сопротивление бесполезно, потому что нет атаки. Есть только какое-то адское трение, из которого рождается огонь. И, скорее всего, он будет вечным, потому что его пытаются потушить бензином. — Да, — Логан убрал когти. — Мне не нужно знать. И я очень этого хочу. Виктор приподнял руки и положил ладони на его щеки. Острия когтей укололи кожу. Он коснулся пальцем его рта (Логан почувствовал, как на губах промелькнула царапина). — Тогда что тебе мешает? — мягко спросил он. — Ничего, — сказал Логан. — Я бы убил, чтобы еще раз быть с тобой. — Ты это делал, — сказал Виктор. — И многое другое. — Возможно. Он поднялся и протянул Виктору руку. Не отряхиваясь от снежной грязи, они застыли друг напротив друга. Позади них змеился сырой ветер. Не ледяной, но холодный. У Виктора были глаза цвета этого ветра. — Но я больше не хочу убивать, — сказал Логан. — К тому же ты делаешь это за нас обоих. — О, — сказал Виктор. — Опять. Становится скучно. — Ты оторвал проповеднику голову. — Да, — согласился Виктор. — И хорошенько помучил. Я сказал ему, что каждому воздастся по вере его. Он верил, что мутанты — проклятье Бога. Он получил свое проклятье. Священнику в Африке, который однажды подобрал меня, когда я валялся разорванный почти пополам, я не отрывал голову. Он сказал, что все мы должны быть братьями. Я ответил, что братьями мы не будем, но голову ему не оторвал. Я даже дал деньги на его ебучую миссию по спасению мира. Он как тот парень из шестидесятых, который мечтал, чтобы все жили в мире: черные и белые, люди и мутанты. Такой же мечтатель. Люди убили его, конечно, чтобы он не слишком много мечтал. — Белл не единственный во всей Америке, кто нас проклинает, — сказал Логан. — Ты не можешь всем оторвать головы. — Всем не могу, а ему смог, — Виктор снова блеснул клыками. — Он тебя расстроил. Это был твой день рожденья. Я хотел сделать тебе подарок. Я никогда не бил тебя на день рожденья и всегда делал подарки. Так что счастливого дня рожденья. Слегка запоздало. Для полноты картины рядом не хватало чьего-нибудь свеженького, еще не остывшего трупа. Логан криво усмехнулся: — И ты будешь поступать так со всеми, кто меня расстраивает? — Не буду, если ты попросишь меня. Но тебе разве не надоело? Они боятся тебя. Они называют тебя уродом. Дай им волю, они загнали бы нас в гетто, как нацисты — евреев. В Германии новые законы против мутантов… — Надоело. — Логан не мог и не хотел врать. — Тогда какое тебе дело до них? До кого-то, кроме нас? Виктор вдруг привлек его к себе, горячо и страстно прошептал: — Джимми, ты и я — это навсегда. Логан, наконец, поверил ему, встретились ли они год или век назад. — Что у нас было… — Виктор почти прижался к его рту губами. — У нас может быть это каждую ночь. И нас с тобой будет не остановить. Будет все, что мы захотим. Любая охота и любая игра. Вечно, детка, ведь мы бессмертны… Логан вспомнил, что во рту Виктора был привкус тепла и крови. Он так остро захотел ощутить это снова, что желание отозвалось в нем, как боль. Или это и была боль. — Останься со мной, — тихо сказал Виктор. От Виктора пахло зимней ночью, когда на небе холодно шепчут крупные яркие звезды, когда хрустящий морозный наст сверкает алмазной россыпью, а на снегу горит свежая кровь. Логан внезапно осознает, что это запах холода. Это я превращаю его в тепло. Вот как я это чувствую. Тишина и тепло… Тепло Виктора прижималось к его лицу, но Логану показалось, что оно режет кожу. Сделав усилие над собой, он отстранился, и ветер сразу заполнил пустоту между ними. — Я не могу, — сказал Логан. Он вдруг осип. Говорил дальше заросшим, тяжелым голосом. — Мне есть дело до других. Может, не такое большое, может, до немногих, но есть. У меня есть друг, он человек. Он помогал мне держаться после всего этого дерьма, когда я очнулся без памяти. Пытался найти что-то обо мне. И он ни разу не назвал меня уродом. Он хороший человек. У меня есть одна… Он запнулся, подыскивая подходящее определение для Энни. Злобная стерва? Так и не найдя, растерянно развел руками. — Она мутант. И хотя кажется злой, как черт, на войну с людьми она не пойдет. Она их не ненавидит только потому, что они другие. И мне кажется, я их тоже за это не ненавижу. — Но они ненавидят тебя, — сказал Виктор. Логан помотал головой. — Не важно. Я сильнее их. Я могу позволить себе быть лучше их. Понимаешь, мне и так снятся кошмары. И я точно не знаю, что за хрень была в Могадишо, если вообще что-то было, но знаю, что этого не хочу. Пытать кого-то, мучить кого-то, убивать… Глаза Виктора сверкнули. — В Могадишо ты был собой. Поэтому и трахнул меня лучше, чем когда-либо в жизни. Логан даже не пытался проигнорировать связь между этими словами и тем, как сладко, требовательно стянуло в груди, как пересохло в горле. Он ни с кем другим ничего подобного не чувствовал. Возможно, и не почувствует. — Даже в этом случае, — пробормотал он. — Но ты сказал, я тебе делал больно. — Я мог это прекратить в любой момент. — Почему не прекратил? — Потому что это игры, в которые мы играем. Это было хорошо. Мало кто поймет, — он печально усмехнулся. — Даже ты сейчас не понимаешь. — Я немного понимаю, — сказал Логан. — Но я думаю, не все игры были такими. Я бы не хотел постоянно причинять тебе боль. Виктор медленно оглядел его, словно увидел впервые, ничего не ответил. — Мы занимались любовью, — Логан произнес это, сливая мысль с воспоминанием. — Я целовал тебя… Снова слабый оттиск воспоминания: осенний нарядный лес, серая озерная гладь, его тело под ним, их пальцы встречаются на земле, сгребая золото листьев. Ему не кажется, что в этом было ослепляющее вожделение. Ему кажется — была нежность, может быть, что-то большее. Может, даже любовь… Виктор сделал странный жест, точно собирался провести рукой по его волосам. — Значит, опять побежишь, Росомаха? — он выделил имя невеселой ухмылкой. — А ты опять будешь меня преследовать? Виктор покачал головой. — Я уезжаю. — Куда? — Логан не успел себя остановить. — Никарагуа. — Что там будет? — спросил Логан, оттягивая момент, который ему следовало приблизить. Виктор пожал плечами. — Пыль, ром, игуаны. — Он посмотрел Логану в глаза. — Я. Последнее приглашение повисло в воздухе. — Ясно, — Логан с трудом протолкнул слово сквозь узел в горле. — Снова будешь убивать? — Не спрашивай, если не хочешь слышать ответа. — Может быть, однажды ты остановишься? — Может быть, — усмехнулся Виктор. — Мне отыскать тебя в этот день? — Может быть, — сказал Логан. Виктор расцепил с ним взгляд, повернул голову к заливу и втянул носом серый озерный ветер. — Верхнее озеро, — задумчиво проговорил он. — Совсем рядом с канадской границей. — И что? — Родные пенаты. — Здесь? Виктор махнул на дальнюю темную гряду леса: — И ехать дальше, в сторону Альберты. — Ты жил там или я? — спросил Логан, как ученик, одолевающий учителя бесконечными вопросами о простейших вещах, известных каждому взрослому. Тот склонил голову на бок своим характерным кошачьим жестом, раздраженно поморщился и не ответил. Логан вспомнил, как несколько часов рассматривал кленовый лист на бутылочке с сиропом. Это символ Канады, и он что-то для него значил, и Виктору это было известно. Он вновь ничего ему не сказал, но по крайней мере, бросил какой-то намек. Виктор бесшумно приблизился к нему. — Тебе не нужно никого убивать, чтобы это сделать, — произнес он с ласковой усмешкой. Логан обнял его за шею одной рукой и раскрыл губы, впуская его жесткий язык. Долгий глубокий поцелуй, и его сердце слишком большое и громкое, в легких недостаточно воздуха, а потом их заполняет запах, который он хотел бы вдыхать всегда. Виктор разодрал ему рот, но кажется, по неосторожности, а не специально. С тихим стоном он слизал его кровь, пробормотал что-то неразличимое и отстранился на мгновение и на целую жизнь раньше, чем Логан был готов его отпустить. — Прощай, Джимми, — сказал он. А потом он исчез, не услышав или не захотев услышать, как Логан выдохнул ему вслед его имя, унесенное прочь по улице ветром. Оставшись один, он зарычал от тоски или злости, задрал голову вверх, к трем фонарным лунам, к шуршащему снежному небу. Ему хотелось что-нибудь убить или отправиться на войну, выпускать кишки, праздновать свою ярость, наслаждаться насилием, делить его с Виктором и дышать его запахом. Запахом, что миг за мигом облетал с него, таял во рту, становился далекой тенью. Но он сделал выбор и менять его было поздно. У него появились первые настоящие воспоминания, одно из них болело и жгло сердце, значит, он постепенно выстраивает себя, перестает быть призраком собственных потерянных дней. Его жизнь не имела начала, а конца, как и все, он не знал. Оставалась середина. Логан посмотрел в сторону канадской границы. Забор черных деревьев, крепость низких свинцовых туч. Холод, снег и зима. Может быть, там он найдет для себя что-то новое. Конец