***
Адриан был на грани нервного срыва. Что было весьма иронично, ведь он записался в Игровой Клуб, чтобы этого избежать. — Я не смогу, я не пойду, — бормотал он, трусливо прячась в туалете этажом выше. — Так не иди, — пожал плечами Плагг, развлекая себя разматыванием туалетной бумаги (его давним хобби). — Я не могу не прийти! — Адриан в ужасе рассматривал себя в зеркало. Он так сильно вцепился в раковину, что костяшки пальцев побелели. — Ты сдурел?! — Так иди, — в равнодушном тоне Плагга начало появляться раздражение. — Пацан, ну что мне сказать, чтобы ты побыстрее меня покормил? Стон, вырвавшийся из горла Адриана был столь отчаянным, что можно было начинать опасаться, что по университету скоро пойдут слухи о призраках. Адриан облокотился о раковину и уткнулся лицом в руки. Он такой идиот. Конченный, конченный идиот. А еще безрассудный. Абсолютно и полностью! Чем он вообще думал?! Но оно того стоило, шепнул ехидный голосок в голове. Адриан тут же мысленно его придушил. Не время для бабочек в животе. Время посмотреть в лицо последствиям его поступка. Невероятно глупого, дебильного поступка. Потому мысли о губах Маринетт заставляли одновременно гореть от стыда и гореть в самом лучшем смысле этого слова. Но вернемся ко стыду. Он ее в каком-то смысле обманул. Да, у него не было такого намерения. Его план был прост, как палка. Оставить розу на балконе. Она бы никогда не узнала, что это был он, и просто была бы рада подарку от тайного поклонника. Очевидно, что все пошло не по плану, хотя это и было ожидаемо. Когда вообще что-то идет, как запланировано? Ему нужно перед ней извиниться, то есть Коту, и он пойдет сегодня к ней. Но сначала Адриану надо притвориться, надо солгать Маринетт. Его любимой. Ему придется вести себя так, словно он не слышал ее отрывистых вздохов, не ощущал тепло ее кожи, вкус ее вишневых губ. Он должен вести себя так, будто всего этого не было. Вести себя так, будто он не желает повторения отчаянно. От этой мысли ему поплохело, так что он умылся холодной водой, чтобы прояснить голову. Это не помогло, но больше он никак помочь себе не мог. Когда он зашел в Игровой Клуб, Плагг юркнул во внутренний карман пиджака, а Адриан с облегчением увидел, что Маринетт занята, разговаривая с людьми. Он с трудом мог смотреть на нее, ведь даже одного взгляда с другого конца аудитории хватило, чтобы послать его сердце вскачь по прериям. Чтобы не вызвать подозрение, окончательно признавшись себе, что он тянет время, Адриан подошел к столу, где Нино подключал старенькую Нинтендо для турнира в Марио Карт. Марио Карт… Маринетт… напарники… сидят рядом… о, нет. — Привет, чел! — воскликнул Нино, протягивая Адриану кулак и очевидно не замечая, как от лица друга отлила кровь. — Все норм? — П-Привет! Да, просто зашибись! — первая ложь за этот вечер. Как он мог забыть, что сегодня ночь Марио Карта? Что важнее, как он ее переживет? Сидеть рядом с Маринетт, соприкасаясь плечами, видя, как она, сосредоточившись, высовывает кончик языка? Как он вообще мог сосредоточиться на чем-то, зная, как близко он был к этому самому языку? «Соберись, Адриан! Ты не буйный подросток, а Маринетт не какой-то приз! Выкажи ей уже уважение!» Даже если Нино и подумал, что Адриан сегодня какой-то странный, то он этого не показал. Они разговорились, пока Адриан помогал установить приставку. Сфокусировавшись на этом деле, он почти расслабился. Почти начал чувствовать себя нормально. Почти. Ну конечно же, именно когда он начал расслабляться, Маринетт похлопала его по плечу. Если бы она ударила его электрошоком в 1.21 гигаватт, то он бы отреагировал точно также. Если бы он сейчас был Котом Нуаром, то определенно подпрыгнул к потолку. — А-Адриан? — Маринетт недоуменно склонила голову. Она аж отпрянула на его испуганный взвизг. — Ты как? Адриан неосознанно схватился за грудь: вцепился пальцами в джемпер, словно это могло бы остановить бешеный ритм сердца. Потому что она прямо перед ним. Маринетт. Девушка, которую он вчера поцеловал. Его взгляд упал на ее губы. — Адриан? Этот ее голос, что долетел до него, как сквозь туман. Внутри будто что-то переключилось. Если бы он был героем кинофильма, то замедленная съемка бы переключилась на ускоренную. — Привет! — громче нормального выдал он, привлекая внимание студентов вокруг. Но он смотрел четко в глаза Маринетт, даже слишком сильно стараясь. Но нельзя было больше позволять себе смотреть на ее губы. — Маринетт! Мой дорогой друг, Маринетт! Подруга моя хорошая! Как твои дела? У тебя все чудесно… хорошо? Да, я твой хороший друг. А как ты провела День Святого Валентина? ЧТО?! Заорал Адриан сам на себя. Его мозг вообще не фильтровал речь. Зачем ты это спросил? ЗАЧЕМ? Ты отлично знаешь, как! ТЫ БЫЛ ТАМ! Маринетт моргнула, и он понял, что совсем безнадежен, ведь он нашел это очаровательным. То, как она моргает. — Эм-м-м, — она смутилась, не зная что сказать. Адриан не мог винить ее. Даже сам себе он сейчас казался съехавшим с катушек. И он задал ей довольно личный вопрос. Удивительно, что он еще не получил от нее люлей. И опять же, она считает, что он не знает о ее встрече с Нуаром. Так что его вопрос прозвучал невинно. Короче, Адриан и так был сегодня далеко не на коне, а с каждым извергнутым словом ситуация усугублялась. (Плохо ли, что он чувствовал маленькую гордость за то, что был причиной ее румянца? Но он все равно был почти в аду, так что мог позволить себе насладиться медленным спуском в его пучины.) Убрав за ухо прядь, Маринетт озадаченно посмотрела на Нино, который, как мог видеть боковым зрением Адриан, в ответ пожал плечами. Но ему уже было все равно. Потому что он обратил внимание на ее волосы. Точнее, на то, что было в них вплетено. Вместо обычных красных лент, были две зеленые. Неоново-зеленые. Цвета Кота Нуара. Его мозг свернулся. — У меня тоже все чудесно хорошо. Маринетт его передразнила. Она смешливо улыбалась, в ее волосах были зеленые ленты, и Адриан чувствовал, что сейчас просто УМРЕТ. — Отлично! Это просто отлично! Зашибись. Он всегда мечтал умереть, звуча, как полузадушенный мангуст. Маринетт решила над ним сжалиться, помахав джойстиком перед ним — приглашая первыми поучаствовать в гонке. Он вздохнул, слегка себя отпуская, но только слегка. Игры это хорошо. Он сможет отвлечься и будет в порядке, и это продлится, пока он будет сидеть не слишком близко к ней. (Хотя, кому он врет, он собирается сесть близко к ней.) Ну, хотя бы он переключится на игру и не будет думать о зеленых лентах (если они правда что-то значат — он пропал.) Неожиданно идея встречи с ней сегодняшней ночью начала казаться опасной, почти табу. Но он все равно к ней придет. Он задолжал ей извинение. Он же все-таки друг ей. Даже если это все, на что он может надеяться. Нино еще не закончил настройку, и несколько человек начали ему помогать. В итоге, Адриан окончательно остался с Маринетт наедине. Они сидели на полу, бок о бок, с джойстиками в руках. Их плечи соприкоснулись. Как оно обычно и бывало. Адриан тяжело сглотнул, жалея, что не надел футболку вместо шерстяного чудовища, в котором ему вдруг стало безумно жарко. Он был абсолютно уверен, что виртуозно проиграет. Его страхи оказались правдивы. Позже вечером, колено Маринетт слегка коснулось его, и его Донки Конг слетел с дистанции Радужной Дороги. Ему предстоит долгая ночка.***
В пятнадцатый раз за вечер, Маринетт назвала себя идиоткой. Потому что она идиотка. Идиотка, которая мерзнет на балконе, идиотка, которая надеется, что молния ударит в то же место дважды, идиотка, которая идет на поводу у своего сердца… Закутавшись в кардиган, она перевела взгляд на горизонт. Разочарование, стылой мутью осевшее у нее в душе, нельзя было даже сравнить с кусачим февральским ветром. Разочарование в ее удаче, разочарование в ее решениях, разочарование в собственных чувствах. Хотя бы сегодня было не так холодно. Хорошо, что у нее осталась крошечная капля достоинства — она не собиралась замерзнуть до смерти, если Нуар не объявится. Она коснулась пальцами губ. Разозлившись на саму себя, Маринетт потрясла головой, чтобы выкинуть из нее непрошеные воспоминания. Ну правда, почему она снова ведет себя, как глупая влюбленная шестнадцатилетка?! Сколько можно? Это пахнет отчаянием, навязчивостью и… И полностью ее описывает, если честно. Ей нужен перерыв. Отдохнуть. Взять отпуск от вихря эмоций, порождаемого юношей в черной маске, юношей, которому она отдала свое сердце так давно, что не признается в этом никому, даже Алье. Спрятав руки в карманы, Маринетт выпустила последний разочарованный вздох и отправилась к люку. Может, в комнате, в которой ничего не будет напоминать ей о Нуаре, она не будет так мучиться. Но, как обычно, у судьбы на нее были свои планы. Потому что, ну конечно, Кот Нуар возник на балконе. Будто и не уходил. От шока Маринетт с воскликом отшатнулась, спотыкаясь о горшок с цветами. — Ох! — Кот поймал ее как раз вовремя. Одной рукой схватил за запястье, второй подхватил под поясницей и притянул к себе. Они застыли. Его пальцы прижались к ее спине, и Маринетт ощутила, как когти на перчатке скользят по ее кардигану. Вызывая ощутимую дрожь по спине. Кот распахнул глаза и осторожно, неуклюже выпустил Маринетт из полуобъятий. — Прости, — промямлил он, почесывая затылок. — Прости. Я не хотел напугать тебя. Похоже, это входит у меня в привычку. Не в очень хорошую, если честно. Плохая привычка, да? У Маринетт тоже такая есть. Молчание было тяжелым, невыносимым. Произошедшее между ними кружило вокруг, откликалось в голове, а они стояли в полной тишине, словно созерцали киноленту совершенных ими ошибок без права на побег. Потому что они совершили ошибку… совершили же? Она не собиралась его целовать, он наверняка жалеет, что ответил. Поэтому он пришел. Она была уверена. Полагать, что он здесь по иной причине, значит заставить сердце обливаться кровью. Но, господи, это не было ошибкой. Для нее не было. Она никогда не сможет так думать. Маринетт больше не могла находиться в этой тишине. Глубоко вдохнув, она слабо улыбнулась, делая вид, что все в порядке (хотя ничего не было в порядке), и уперла руку в бедро. — Сегодня без розы? Кошачьи уши дернулись. Нуар озадаченно нахмурился, потом понял, что она не серьезно. В его глазах мелькнуло что-то темное, и Маринетт забыла как дышать. Когда она вновь сумела сфокусировать взгляд на его лице, то поняла, что он улыбается. — Э-эм, н-не. Нет. То есть, к сожалению без нее, — он отвесил фирменный поклон. — Но я принес кое-что поважнее. — Правда? — пискнула Маринетт, внутренне крича от стыда — как глупо звучал ее голос. Она хотела, чтобы он звучал чувственно, а вместо этого вышло так, будто она вдохнула тонну гелия. Прочистив горло, она выгнула бровь для пущего вида, скрывая волнение от того, что он просто здесь. Кот Нуар здесь. Он вернулся. — Что это? — Извинение. Маринетт похолодела. — За вчера, — продолжил Кот, переминаясь с ноги на ногу. Он и не подозревал, что и разум, и тело, и сердце у Маринетт разом все застыло. — Я оставил о себе ужасное впечатление. Я, ну, я не из таких парней… но я все равно так поступил. Из пучин паники и отчаяния, Маринетт ощутила проблески недопонимания. Она ухватилась за них. Недопонимание лучше, чем отказ. — Что ты имеешь в виду? — тихо, уязвленно спросила она, обхватывая себя руками. — Я о том, что я правда не плейбой какой-нибудь, пусть в СМИ обо мне так говорят. Я не целуюсь с незнакомками на балконах. Я не хочу, чтобы ты неправильно обо мне думала. Когда Маринетт повесила голову, Кот ощутил глубокое сожаление. Он репетировал речь, снова и снова, но не мог заставить звучать ее так, чтобы полностью объясниться без раскрытия себя-Адриана и всей той лжи, которой Маринетт не заслуживала. Он слишком боялся раскрыться, и надо было как-то закончить, пока он не сделал ей больно. И, черт побери, он был близок. Так близок к тому, кем они могли друг другу стать. Могли бы. Но все это пустые мечты. Кот Нуар был неотъемлемой частью него, но и не был всем им. Человек за маской был скрыт для Маринетт, он был для нее отдельной сущностью. Кого он обманывает? Они не могут быть вместе. Только не так. Адриану стоит постараться, и если она отвергнет его, он просто соберет по частям свое разбитое сердечко. Он будет уважать ее, будет ее другом, будет двигаться вперед, и точно не будет использовать Кота Нуара, чтобы обманом влюбить в себя. Она заслуживает большего, заслуживает целого мира. Даже если он не будет тем, кто подарит его ей. Вот почему ему нужно уйти. Прямо сейчас. Быть здесь, стоять так близко к ней — опасно. Каждый ее жест — шаг в пропасть для него. Ему нужно уйти, пока он не сказал, не сделал что-то, о чем будет жалеть, пока его принципы не стали для него пустым звуком. — Это был Валентинов день. Думаю… сложно не проникнуться романтикой в такой день, верно? — сказала Маринетт. Она улыбалась, но блеск в глазах как-то померк. Она убрала волосы за уши, и внимание Кота вновь оказалось приковано к зеленым лентам. Он не мог заставить себя говорить, а Маринетт отдалилась от него глубоко в свои мысли, а затем расправила плечи. — Но если честно, Кот, я волновалась, что ты увидел меня в неправильном свете. …Я не из тех девушек, которые целуются со всякими знаменитостями, и я точно не стала бы болтать об этом в прессе. — Я никогда так не думал, — Кот сглотнул густую слюну, и взгляд Маринетт слегка просветлел. Ее щеки снова порозовели. Кот почувствовал, как больно его когти впиваются в ладони. — Какое… облегчение. То есть, хочу сказать, что я всегда тобой восхищалась, — выпалила Маринетт и тут же принялась исправляться. — Знаешь, ты как-то спас меня от акумы. Ты тогда не обратил на меня внимания, да и это было давно, но я этого никогда не забывала. Кота словно молнией прошибло от ее слов. Он спас ее? Он спас Маринетт? И не заметил ее?! — Мне бы очень хотелось, чтобы я тебя тогда разглядел, — ответил он, не сумев себя остановить. Остальные желания остались невысказанными, но новые возможности, новые а-если-бы формировались в голове, словно альтернативная реальность. Кот внутренне съежился. Он точно сегодня не сомкнет глаз. — Мне бы тоже этого очень хотелось, — призналась Маринетт. Рука Кота была на полпути к ее, когда он отдернул ее. Его сердце бешено стучало, а разум кричал, что нужно уходить. Его тянуло к ней, как магнитом. Это опасно. Ему надо уходить. — Не хочу быть молоком, но мне надо убегать! — рассмеялся он. Смех был высоким, фальшивым, а хуже шутки он в жизни не выдавал. Но нужно было что-то сказать. Маринетт ничего не ответила, но рассмеялась. Да, подумала она, может она и нелепо себя ведет, но и он такой же. Может, поэтому она его так любит. Она смотрела, как он идет к краю балкона, и в груди у нее что-то шевельнулось — очнулись ее чувства, которые сияли и взрывали фейерверками, когда Кот ее целовал, и она догнала его и коснулась плеча. — Кот? — в ее голосе откликалась та самая мягкая дрожь, что проходила сквозь все тело, и она пыталась вспомнить, как надо дышать. Но она не могла так просто отпустить его, когда была так близко к нему. — Как насчет поцелуя… напоследок? Кот застыл, словно каменное изваяние. Он открыл рот, и Маринетт запаниковала. — Прости! — ее лицо ярко вспыхнуло. — Прости, это было так тупо, так тупо. Я просто… мне понравился тот поцелуй и я сегодня я надеялась, я не знаю, о чем я думала, но я хотела, я… Его губы буквально впились в ее, не давая Маринетт закончить. Он целовал ее, целовал так, отринув прошлые решения, отдавая ей свое сердце. Отдавая ей всего себя. Его руки судорожно метались по ее телу, и Маринетт отражала его действия, пытаясь быть как можно ближе к нему. Ее пальцы впились в его затылок, вплелись в волосы, притягивая его к ней. Как будто ему нужен повод, чтобы приблизиться к ней. Они отпрянули друг от друга, рвано дыша, а потом вновь слились в поцелуе, словно не могли существовать друг без друга. Кот отпустил ее руки и схватился за бедра, его темная, животная часть возликовала, когда он услышал, как с губ Маринетт срывается стон. Они неуклюже отступили назад, к стене, и Кот прижал к ней Мари. Его руки не останавливались, бродя по ее телу, но не заходя слишком далеко — он прислушивался к ее реакции. Страсть бурлила в нем, желание удовлетворить ее, заставить ее снова стонать. Но не заходить слишком далеко. Она должно быть чувствовала, что он колеблется, пытается осторожничать. Недовольный горловой стон — больше похожий на мурчание, донесся до его ушей. Она схватила его за колокольчик, потянула его к себе и поцеловала в шею. Коту было тяжко просто-напросто не упасть в обморок только от этого, но когда она двинула бедрами, уволакивая его в ту часть балкона, где на них перестал попадать свет с улиц, он был уверен, что умер и тут же возродился. Опасно, шептал назойливый голосок, и он проигнорировал его, обхватывая ладонями лицо Маринетт. Она выгнулась к нему, словно в танце. Это было слишком естественно, слишком идеально… почти… знакомо. Опасно, думал он, проводя языком по ее губам. Опасно, думал он, когда она приоткрыла рот, и он услышал очередной стон. Остановись. Остановись, пока можешь, умолял он себя, а Маринетт обвила его руками, и ее пальцы скользнули по его шее. Он не остановился. Казалось, они целовались на протяжении часов, страсть то взрывалась меж ними, подобно вулкану, то перетекала в горящую чувственность, вливаясь в ритм, который был для них таким правильным, но никто из них еще этого не понял. Немало времени понадобилось Коту, чтобы заставить себя оторваться от нее, перестать ее целовать. Его вело, пьянило. Месяцами его сердце голодало, прося и моля, и теперь получило желаемое. Поцелуи были настоящими, ее чувства были настоящими. Как и ее голос, прозвучавший в морозе ночи в ответ на его вопрос. — Увидимся завтра, Принцесса? Наступило молчание, они шли по тонкому льду, лед медленно ломался под их ногами. — Да, — выдохнула она. Лед треснул, увлекая их обоих в неизведанные глубины.