Розы и их шипы

Феликс приходит ночью. Тенью проскальзывает в окно, сливается с царящим в комнате мраком и неслышно крадется к кровати Бриджит. — У тебя глаза горят, — говорит она. И просит, — сними трансформацию. Феликс в ее комнате — разве может быть что-то более странное? Она рассматривает его словно экспонат на выставке. Ей для этого не нужен свет: она и так знает на его лице каждую линию, каждую черточку, каждую точку, в конце-то концов, чтобы точно воскресить это лицо в памяти. Феликс в ее комнате. — Как ты? — спрашивает он. Бриджит дергает бровью. День прошел словно в бреду. Она то засыпала, то просыпалась. Мама в ужасе обнаружила, что у нее жар, хотела вызвать врача, но Бриджит испугалась возможного осмотра — как бы она объяснила синяки? — настояла на том, что все хорошо, просто нужно отлежаться. Под вечер вроде стало легче, Бриджит даже один раз встала с кровати и выглянула в окно. Но на это простое действие ушло слишком много сил. Она вернулась в постель, завернулась в кокон из одеяла и стала ждать. И дождалась. — Жива, — отвечает Бриджит. — Живее многих. Надо о чем-то говорить. Что-то сказать друг другу. Но Феликс молчит, а у Бриджит нет сил брать роль того, кто начнет, на себя. Да и что говорить? Ей не хочется обвинять. Не хочется осуждать. Возможно, ей хочется правды, но правда может принести с собой боль, а у Бриджит больше нет сил терпеть боль. «Не надо, — думает она. — Пожалуйста, не делай мне больно. Не надо больше боли. Я не выдержу…» Она слышит, как Феликс сглатывает. В темноте и тишине этот звук оглушает ее, и она вдруг понимает, что он точно так же ждет и боится. Бриджит очень устала быть сильной. Но… — Я простила тебя, — шепчет она. — Сначала думала, что не прощу, но потом… Ты ведь мой Кот. А Коту я доверяю больше, чем себе. И он ни разу не подводил меня. Я просто хочу понять… — Я дурак, — перебивает Феликс. — Не уверен, что это лечится. Я гонялся за тобой два года, а когда догнал… я просто был в шоке… то есть я… Я пытался понять и не мог. Образ той, кого, как мне казалось, я любил, рассыпался у меня на глазах, а за ним оказалась ты. Я не знаю, чувствуешь ли ты то же, узнав, кто я, но это… Феликс замолкает, уткнувшись лицом в ладони, и Бриджит вдруг испытывает прилив невероятной нежности к нему. Это самая длинная речь, которую она когда-либо от него слышала, и самая бессвязная, и в то же время самая содержательная. — Все в порядке, — шепчет она. — Все нормально. Это не страшно, что ты больше не любишь Леди Баг. Все хорошо. Тебе не нужно меня любить. Не насилуй себя. — Не нужно любить? — хрипло переспрашивает Феликс. — О чем ты? Ты вчера чуть не умерла, и я… Я сам чуть не умер. Я… Я просто… Я люблю тебя? Это вопрос. Феликс молчит, и Бриджит тоже молчит, потому что не знает как отвечать и нужно ли отвечать вообще. Тихо тикают механические часы на прикроватной тумбочке. — Я люблю тебя, — наконец говорит Феликс. — Я люблю тебя. Просто я не уверен, что я смогу быть рядом с тобой. Но без тебя я тоже уже не могу. Хорошо, что темно, думает Бриджит. Этот разговор не смог бы состояться при свете дня. Только вот так: тихо, украдкой, прикрывшись темнотой. — Мы будем пробовать? — Да. Она протягивает ему руку, и он сжимает ее ладонь. И не отпускает почти до утра. В лицей Бриджит надевает все сплошное и черное. Наверное, душа должна петь, но нет. Феликс ждет ее у дверей дома. Один. Они идут молча, нога в ногу, доходят до парка, не сговариваясь, сворачивают на одну из аллей, и здесь Бриджит говорит:  — Неделя. Встречаемся и занимаемся тем, что предлагает один из нас. Предлагаем по очереди. Отказаться нельзя. И не надо никем притворяться. Просто побудем собой. А там видно будет. Идет? — Да. — Тогда предлагай. — Вообще-то, сегодня среда, — хмурится Феликс. — И? — непонимающе сводит брови Бриджит. — Сегодня у нас по расписанию физика. Поэтому я жду тебя в библиотеке в четыре. Бриджит одновременно хочется смеяться и плакать. Но вместо этого она говорит: — Котик, ты неисправим. И неспешно идет к выходу с аллеи, из-за всех сил сдерживаясь, чтобы не обернуться и не посмотреть на выражение лица отставшего Феликса. Интересно, после ее фразы он хоть с места тронулся? И тем не менее после занятий они встречаются в библиотеке и занимаются физикой. Пытаются заниматься. Воображение Бриджит все рисует перед ней Кота. Кот, методично зачитывающий определения к терминам, выглядит смешно и нелепо, так что у Бриджит никак не получается сосредоточиться. Зато между ними больше нет этого жуткого напряжения, порожденного недосказанностью. Она понятия не имеет, какой он видит ее, но она наконец-то видит его целым. Не тем Феликсом, за которым она хвостом ходила два года, но и не тем Котом, от которого два года убегала. И тот и другой оказались выдумкой, миражом. Перед ней сидит кто-то третий, кого она уже знает куда лучше, чем другие могут знать, и кого пока не знает совсем. Но ей хочется узнать. *** Кто сидит перед ним? Феликс методично зачитывает определения, то впадая в какой-то странный транс, то выныривая. Бриджит больше не прячет глаза. Бриджит снова рассматривает его, но уже не так, как раньше. Черный ей к лицу, но он бы предпочел его на ней не видеть. Это не ее цвет. Ее цвет: яркие всполохи красного и розового, все известные оттенки синего, чтобы оттенить глаза, все цвета радуги. Но только не черный. Не надо траура, он ведь ее не потерял. Кто сидит перед ним? Кто-то смелый. Кто-то уверенный. Кто-то отчаянный. Кто-то с проблемами в физике. — Феликс! Голос Бриджит прорывается словно через вату, Феликс вздрагивает. — О чем ты думаешь? — спрашивает Бриджит. — Пытаюсь понять, кто ты. Она улыбается. Джоконда напротив улыбается ему. *** В четверг Бриджит предлагает просто погулять. У Феликса в расписании окно, и они гуляют в парке, и по набережной Сены, и по каким-то известным только Бриджит богемным местам. Уличный художник отчаянно просит позволить ему нарисовать «прекрасную незнакомку», и Феликс покорно ждет, когда ему вернут её внимание. Солнце садится за крышами. Бриджит кормит голубей у подножия Эйфелевой башни. Он провожает ее до дома, и она говорит «спасибо». А потом Феликс возвращается и выкупает у художника портрет. В пятницу нападает акума. — Выгуляй Кота, — в маске Феликсу не нужно стесняться и притворяться. В маске у Феликса начисто сносит тормоза. — Ну же, моя Леди, не бойся, я знаю прекрасные крыши и никогда не позволю тебе с них упасть. И он ведет ее своей тропой. Путем, о котором столько раз мечтал в мыслях о ней. Поэтому в конце говорит «спасибо» уже он. В субботу идет дождь. Бриджит открывает окно и впускает мокрого Кота. В комнате выключен свет, сумеречно. — Что-то случилось? — обеспокоенно спрашивает Кот, почти обвиваясь вокруг нее. — Давай целоваться, — еле слышно шепчет Бриджит. Она совсем близко, Кот чувствует жар, идущий от ее щек. А потом Бриджит аккуратно касается его губ своими. У нее сухие прохладные губы. Ничего неприятного. Эмоции Кота раздирают его на части. «Отмена трансформации», — шепчет он в губы Бриджит, и она вздрагивает от эха его детрансформации, разрядом пробежавшей по ее коже. Она поднимает к нему глаза в немом вопросе. Огромные бездонные глаза. Феликс проваливается в них словно в бездну. Он летит и знает, что оттуда ему уже не выбраться живым. Он ждет боли от удара, ждет чего-то острого или страшного на дне, но кто-то из них снова находит губы другого, и падение оборачивается полетом. Еще два дня сливаются в один. Но во вторник Феликс просыпается с неприятным привкусом во рту, и он знает, чем это вызвано: сегодня последний день их испытательной недели, и Бриджит что-то решила для себя, и ему страшно узнать, что именно. Но он кормит Плагга сыром, одевается и встречает ее у ее дома. Бриджит выбегает к нему словно огромное розовое облако сахарной ваты, такая же сладкая и желанная, и легко целует в уголок губ. — Доброе утро, Котик, — улыбается она. И они снова идут через парк, и в какой-то момент Феликс обнимает ее за талию и уводит на тенистую тропу, скрытую деревьями.  — Ну что случилось? — спрашивает Бриджит. — Ты сегодня какой-то каменный. Листва отражается в ее глазах бликами на воде. — Что ты решила? — спрашивает он. Ему приходится приложить усилие, чтобы произнести эти слова. — На счет чего… Ах, ты об этом? Бриджит вдруг делает шаг назад, и сердце Феликса ойкает. Ему хочется протянуть руку и привлечь ее обратно. Хочется сказать: «Не смей. Ты моя. У тебя нет выбора». Но все это будет неправильно. Ему не нужно, чтобы она была с ним любой ценой. Ему нужно, чтобы она пошла с ним добровольно. — А ты? — тихо спрашивает Бриджит. — Я? — непонимающе откликается Феликс. Она спрашивает так, как будто у него был выбор. Как будто он не сказал ей неделю назад, что любит ее, как будто не он целовал ее в субботу, и в воскресенье, и в понедельник так, будто от этого зависела его жизнь. — Ну, ты сказал, что не уверен, что сможешь быть с мной. Бриджит переминается с ноги на ногу, кусает губу изнутри. — Я хочу, чтобы ты была со мной. Я прошу тебя быть со мной. Это похоже на… А, да неважно. Они оба знают, о чем этот момент и о чем его слова. И потухшие глаза Бриджит снова озаряются светом, она обнимает его, трется щекой о его жилетку, и он скорее догадывается, чем слышит: — Я уже с тобой, Котик. Я уже твоя. Зеленые волны шумят над их головами. И Феликс испытывает чувство, ранее ему недоступное — абсолютное безграничное счастье.