ради всего безумного — уезжай, рассредоточивать глупо всю эту боль. если когда-нибудь станет безмерно жаль, я обещаю поговорить с тобой. если когда-нибудь что-то в груди кольнёт, я обещаю собрать тебе сотню трав, чтоб залечили они бесконечный гнёт праздного мира, в котором никто не прав. рви, уезжай из города, что уже — больше ли, меньше ли — стал до конца тобой. я обещаю тебе не точить ножей, выслушать, высушить, вычерпать весь прибой в том самом месте, где корни пустила дрожь, то ли от холода, то ли от синевы вечного неба, которое ты берёшь прямо в ладони над верной водой Невы. ради всего жестокого — уезжай, громче ли, тише ли, рви, пока силы есть, и по-орлиному где-то вдали кружа, рви, не сорвись, уезжай и останься здесь.
Казу снова стояла в огромной комнате, но теперь она была совершенно иной. Она сидела на мягком кресле зелёного* цвета. Что-то медленно приближалось к ней, нечто большое можно было увидеть сквозь окно. Чёрный силуэт. А на плече у него сидел ворон. Девушка не совсем поняла, что произошло в этот момент: мужчина в маске очутился прямо перед ней и что-то сказал. Невозможно было разобрать слова из-за нарастающего шума, который, по всей видимости, был только в голове у Казу, ведь её собеседника ничего не смущало. Но девушка смогла точно понять одно: «Не беспокойся». Вот, что хотел донести до неё незнакомец. Тело, дрожащее, как осиновый лист, успокоилось, а сердце забилось в обычном темпе. Успокоение пришло к ней. То, чего она так долго ждала. Сев обратно на кресло, она расслабилась. и поняла, что начинает просыпать. Но в реальности всё было не так радужно, как она себе представляла. На глазах у Казуко была повязка, из-за чего она не могла ничего увидеть. По телу проносилась неимоверная боль, из-за которой ей хотелось кричать. Всё тело извивалось, как змея. Не выдержав, она истошно завопила. Шум приборов и гудение машин, работавших без остановки, прекратились. Задержав дыхание и попытавшись вырвать руки из цепких верёвок, коими она была привязана к холодной кушетке, Казу смогла услышать сопение над ухом. Кто-то понял, что девушка очнулась и захотел притаиться. Девушке было очень страшно, но она понимала, что в этой ситуации нельзя показывать страх. Казу уже давно подозревала, что с больницей что-то не так. У девушки были частые головные боли, кости ломило, а конечности просто выкручивало. Но Хидан, лечащий врач молодой особы, всегда пытался «скинуть» это на препараты. Единственное, в чём была уверена Казу — он точно причастен к этому. Собрав всю волю в кулак, отбросив страх на второй план, она решилась и заговорила: — Отпусти меня, я знаю, что ты здесь. Ответа не последовало, лишь громкие и тяжелые шаги звучали эхом в её голове. Вспышка свет, которую можно было почувствовать даже через повязку. и наступила тьма.***
Сасори зашёл в лечебное отделение, в который раз изучая историю болезни Казу. Он решительно не понимал: почему такой, как ему показалось, здравомыслящий человек попал сюда. Сравнивая эту ситуацию с тем, что произошло пару лет назад, Сасори вошёл в кабинет своего начальника. Мадара, казалось, был чем-то очень взволнован и вздрагивал от каждого шороха. Из-за чего, увидав практиканта, Учиха вскочил со стула и прошёл к двери, чтобы закрыть её за врачом. — Я как раз хотел с Вами поговорить, — не дав даже вставить слово Сасори, Мадара продолжил: — нет ли никаких изменений в состоянии Казуко? — Акасуна был очень удивлен, ведь ожидал всего, но только не такого вопроса. — Мадара-сама, я лечу её всего лишь пару дней. Вы, как врач, должны понимать, что никаких кардинальных изменений не произошло бы за такой короткий срок. А если и так, то я бы вам сразу доложил, — закончив свою тираду, он добавил, — а что-то произошло? — Нет-нет, совсем ничего, можешь. — но ему не дали договорить. — Простите, но у меня весьма срочный вопрос, не могли бы вы мне уделить минутку вашего времени? — Мадара лишь вопросительно взглянул на Сасори. — Я хотел бы попросить доступ к архиву, если вы не против. — Что, прости? — Учиха поперхнулся. — Доступ к архиву? — Да, — сухо ответил Акасуна. Мадара попытался деликатно намекнуть своему практиканту, что это невозможно. Но никакие доводы его не устраивали. На всё он мог найти очередной аргумент, опровергая каждое слово Учихи. — Ладно, хорошо. — Смирился начальник. — Я дам тебе ключ от архива, но не сегодня. — Как скажете, — Сасори был рад, что выиграл в этой словесной перепалке, поэтому решил удалиться раньше, чем Мадара передумает. Но он был сразу же остановлен весьма сердитым голосом Учихи, который был не то сердит, не то напряжён, не то взволнован. — Сегодня можешь не ходить к Казу, у тебя будут другие дела, — Мадара достал какую-то папку с документами из своего шкафчика. — Держи, тебе нужно всё это рассортировать. Сасори был очень удивлён и озадачен. Мужчина понимал, что его начальник что-то скрывает: странности в самой больнице, её состоянии, неадекватные и безумные, как ему казалось, врачи, закрытый для посторонних архив, глупые правила. Акасуна знал — ему непременно нужно с этим разобраться. Но с Учихой необходимо действовать не так агрессивно и не настолько прямолинейно. Поэтому Сасори не стал перечить, а лишь деликатно поинтересовался: — Но кто будет заниматься сегодня моей пациенткой? — Не беспокойся, все таблетки ей дадут наши медсестры по расписанию. И, если верить вашим словам, изменений никаких не наблюдается. Так что не стоит торопить события. Кивнув, Сасори поспешил удалиться, но заметил на столе две папки, лежащие рядом. Когда Мадара заметил, куда смотрит его работник, то сразу же взял документы и убрал на полку. Акасуна не стал более задерживаться и, поклонившись, вышел из кабинета. Сердце колотилось, как бешеное, вот она — зацепка. Он смог разобрать имена. Первое — Казуко Сакаи. А второе — Учиха Итачи.